Перья, золото и эпатаж: как знаменитости интерпретировали кэмп и почему MET Gala в этом году особенно удался
Пожалуй, тема этого года — Camp: Notes on Fashion — одна из самых сложных, что выпадала на долю гостей MET Gala. Тут нет привязки ни к конкретному дизайнеру, как это было, например, в позапрошлом году с Реи Кавакубо или Александром МакКуином в 2011-м, ни к закрепившемуся в массовом сознании образу — как в прошлом году, когда выставка была посвящена взаимодействию моды и религии и называлась Heavenly Bodies: Fashion and the Catholic Imagination.
Достаточно сказать, что доброй половине изданий, «отрабатывающих» MET Gala как повестку, пришлось сперва буквально пять фламинго высотой в семь метров; роль шестого взяла на себя хозяйка вечера, Анна Винтур), экстраваганза.
Речь, впрочем, не столько о перьях, розовом цвете и, скажем, золоте (его тоже хватало), сколько о контексте. Как правило, темы MET Gala — будь то Punk, The Model As Muse или даже Manus x Machina — довольно универсальны, если не сказать нейтральны. Может быть, именно поэтому спустя несколько лет мало кто способен наверняка сказать, какую галу давали в таком-то году, а главное — почему (за исключением разве что последовавшей за смертью Александра МакКуина Savage Beauty). И мероприятие минувшей ночи в этом смысле приятное исключение: кэмп с его причастностью к дрэг-культуре, гей-культуре, культуре темнокожих (Black Drag Queens Invented Camp, — деликатно напоминала запамятовавшим спинка жакета кинематографистки и ЛГБТК-активистки Лины Уэйт) хорошо рифмуется с сегодняшним днем. Эзра Миллер и Индия Мур, Билли Портер (вот уж, наверное, удивились те, кто не верил, что актер переплюнет свой оскаровский выход, увидев Билли в образе богини Изиды!), Лиззо, Карди Би, Трейси Эллис Росс буквально за год с небольшим превратились в самых обсуждаемых звезд — в том числе потому, что не побоялись быть немного «экстра». Считайте, не захотели вписываться в конвенциональные рамки, стать «удобными» для восприятия; да, «быть собой», может, и пошловатая, но по-прежнему актуальная философия. Леди Гага, наконец-то нашедшая правильную площадку для демонстрации своих драматических навыков (певица явилась к ступеням Метрополитен-музея эдакой восторженной капустой, которая слой за слоем снимала с себя наряды Brandon Maxwell, пока не осталась в нижнем белье — точь-в-точь как на первых порах своей музыкальной карьеры), наверняка подтвердит.
При этом кэмп не законсервировался где-то в восьмидесятых, во времена расцвета Тьерри Мюглера, Жан-Поля Готье и Клода Монтаны как некое славное ретро. О нет. Если бы это было так, вы бы, скорее всего, сильно удивились, увидев Джареда Лето в алой рясе и с собственной головой в руках. Или Гарри Стайлса в прозрачной блузе с пышным бантом. Более того, в эпоху высоких интернет-скоростей кэмп — явление уже не «нишевое», как его описывала Зонтаг, а вполне себе массовое (даже если массы не всегда осознают, с чем имеют дело). Его, например, с завидным напором популяризирует Алессандро Микеле — как раз автор нарядов Лето и Стайлса, — а Gucci все-таки один из самых продаваемых брендов в мире; а творения того же Тьерри Мюглера — номинально давно отошедшего от дел — все чаще мелькают на барышнях с многомиллионной инстаграм (Социальная сеть признана экстремистской и запрещена на территории Российской Федерации)-аудиторией (на MET в «мокром» платье Thierry Mugler пришла ни много ни мало Ким Кардашьян). А еще хочется поиронизировать, что человека, хоть раз в жизни посмотревшего от начала и до конца «Евровидение» — да что там, даже какой-нибудь «Золотой граммофон»! — никаким кэмпом не напугать. Даже не пытайтесь.
