Кэмп головного мозга: как дурной вкус стал прерогативой элиты
Когда певица Бьорк в 2001 году вышла на оскаровскую красную дорожку в «лебедином платье» македонского дизайнера Марьяна Пежоски, одни принялись ее критиковать, другие — ею восхищаться. Платье одновременно возглавляло рейтинги и самых безвкусных, и культовых нарядов в истории «Оскара». Не беремся искать правых и неправых, но те, кому платье Бьорк понравилось, были, вероятнее всего, адептами кэмпа — «денди времен массовой культуры», как писала Сьюзен Зонтаг. То же самое можно сказать о людях, которые с удовольствием и ироничной улыбкой смотрят Keeping up with Kardashians или делают селфи с фильтрами из Snapchat. Все они кэмпмены.
Неделю назад американский Институт костюма объявил, что темой грядущего бала MET Gala и выставки, которую он откроет, будет кэмп — эстетизация дурного вкуса, любовь к искусственности, гротеску, избыточности, вульгарности и фарсу. Список синонимов слова «вызывающий» тут можно продолжать бесконечно — кэмп благоволит им всем. Почему такой выбор?
«Мы живем в чрезвычайно кэмповый период времени. Мне показалось важным и интересным рассмотреть это в рамках культурного дискурса. То, что долгое время отбрасывали как нечто легкомысленное и фривольное, сегодня может стать мощным инструментом политической борьбы», — сказал главный куратор Института костюма Эндрю Болтон в разговоре с The New York Times. Он подступался к теме несколько лет и, наконец, подступился. Кэмп повсюду — поп-культура, квир-сообщества, всеобъемлющий консюмеризм, шоу, которые устраивают политики на международной арене.
Отталкиваться Эндрю и его команда будут от «Заметок о кэмпе» — эссе упомянутой выше Сьюзен Зонтаг 1964 года, которым она ввела и впервые теоретизировала это понятие. Заметок, ни много ни мало, 58. Но, даже прочитав их все 58 раз, потом еще 58 и еще, вы вряд ли дадите этому явлению четкое однозначное определение: кэмп, как всякий продукт постмодернизма, за хвост не поймаешь.
Что такое кэмп по Сьюзен Зонтаг
Зонтаг называет кэмп «особым видом эстетизма» и даже «извращения», который любит все неестественное и преувеличенное. Кэмп любит китч, но сам китчем не является. Надо сказать, что в первой половине прошлого века китчем называли вообще все созданное на потребу широких масс — от дешевой сувенирной продукции до соцарта. Как раз тогда резко возросло число грамотных людей и они нуждались в культурном досуге. Но тонкий вкус и художественное чутье не шли в комплекте с умением читать и писать, а высокое искусство представлялось новому социальному слою слишком замороченным, нужно было что-то попроще. Так появился китч — нарочно приземленное искусство, копирующее классические образцы и признанное более насмотренными людьми безвкусицей.
Все изменилось, когда на смену модернизму пришел постмодернизм, который возвел все массовое в статус элитарного. В 1960-е расцвел поп-арт — популярное коммерческое искусство, основанное на цитировании узнаваемых символов (Джаспер Джонс с американскими флагами, Рой Лихтенштейн с комиксами, Энди Уорхол с жестянками супа). Китч из просто низкого превратился в «высокое низкое», а помог этому кэмп — способность воспринимать надуманный и вторичный по своей сути китч как настоящее искусство, прекрасно при этом осознавая, что это китч. Можно решить, что речь попросту о дурном вкусе. Но нет.
Кэмп — взгляд интеллектуала на китч, признак элитарности. По словам Зонтаг, он «эзотеричен — что-то вроде частного кода, скорее даже знака отличия, среди маленьких городских замкнутых сообществ».
Вернемся к платью Бьорк: обыватель проведет аналогию с чучелом лебедя или другой подобной нелепицей, кэмпмен увидит отсылку к лебединому озеру, прочтет в этом протест против навязанного дресс-кода и предложит еще пару не самых очевидных трактовок. Зонтаг об этом тоже упоминает — «остроумное значение для понимающих и другое, более безличное, для всех остальных».
Кэмп исключает серьезность. «Он возвращает носителю хорошего вкуса радость жизни, тогда как раньше тот постоянно боялся остаться неудовлетворенным. Такая перемена полезна для пищеварения», — говорит Зонтаг. Если смотреть на все слишком серьезно, можно с ума сойти, а кэмп помогает спрятаться от реальности за саркастичной ширмой.
«Кэмп не различает полов». Согласно его канону, нет ничего прекраснее, «чем нечто женственное в мужественном мужчине и нечто мужественное в женственной женщине...». И тут нельзя не вспомнить про гендерное равенство, о котором мы сейчас так много говорим. С этой точки зрения, Céline при Фиби Файло тоже можно назвать проявлением кэмпа — мужские пиджаки на хрупких девушках, — хотя вульгарности там не было и нет.
Почему мы сейчас об этом говорим
Кэмп вышел за рамки, которыми его ограничила Зонтаг. По сути, вся мода — это кэмп («любовь к "слишком", к вещам-которые-суть-то-чем-они-не-являются»). Значение любой брендовой вещи искусственно преувеличено: мы можем превозносить пиджак известной марки, хотя на деле это просто пиджак, пусть и хорошо сшитый, — солидную часть его ценника будет составлять доплата за бренд. Об этом говорил и Эндрю Болтон: «Он [кэмп] так прижился, что стал практически незаметным. Моя задача — снова сделать его видимым». Это и произойдет на выставке в MET.
Одним из сопредседателей MET Gala 2019 назначен креативный директор Gucci Алессандро Микеле. В современной моде он главный идеолог кэмпа. На кэмпе зиждятся все коммерческие успехи Gucci. Каждая коллекция Микеле — это симбиоз высокого искусства и китча. Показ весна–лето 2019 прошел в старом парижском театре Le Palace под музыку Верди, а посвящен он был клубной жизни Монмартра 1970-х годов — там были замешаны аллюзии на Мика Джаггера и группу Blondie, подражание Иссею Мийяке, портреты Долли Партон — оммаж кантри-культуре, безумные перья, бархат, парча, трусы поверх брюк и так далее. На неискушенный взгляд обыкновенный китч и дурдом, на деле же за каждой кричащей деталью — целая история.
Кэмп сегодня — это не наивная провокация, щекочущая умы интеллигентов, а продуманный и изощренный бунт. Рэи Кавакубо посвятила кэмпу коллекцию осень–зима 2018. Объясняя почему, она заявила, что все бунтовавшие однажды стили и эстетики утратили свою ретивую суть — так, например, произошло с гранжем и панком. Они превратились в набор штампов, которые уже не вызывают бурных эмоций (клепки, винил, потертые кожанки, рваные джинсы и ирокезы обесценились и чаще всего выглядят избито). С кэмпом все иначе — он не может себя изжить, потому что не не имеет конкретных визуальных признаков. Избыточность и искусственность — настолько широкие абстрактные понятия, что вряд будут исчерпаны.
Об этом свидетельствует разнообразие проявлений кэмпа — у каждого дизайнера он свой. Гленн Мартенс в Y/Project ставит на парадоксальные сочетания — объединяет кутюр и стритвир, ставит в один ряд босоножки стриптизерши и парадные портреты монархов (которые штампует на фанатских шарфах). Демна Гвасалия в Balenciaga и Vetements утрированно интерпретируют архетипы — от рейвера до отца семейства. Раф Симонс в Calvin Klein цитируют хоррор и эстетизируют отвратительное (помните виниловые плащи с пятнами крови?). Энтони Ваккарелло в Saint Laurent эксплуатирует образ французской проститутки в перьях, блестках, лаковой коже и платьях mono boob. Джон Гальяно в Maison Margiela одевает мужчин в женское.
В эпоху соцсетей, когда каждый человек — сам по себе бренд, это утверждение звучит как простейшая формула самодостаточности (или ее искусственного восполнения). Можно просто быть самодостаточным (произведением искусства), тогда никакая мишура не нужна. Но зачастую приходится привлекать к себе внимание окружающих при помощи внешних раздражителей. Царствующий кэмп нас ими обеспечит.
