Каково это — носить парик: откровения лысого журналиста

Нора Эфрон как-то сказала, что рост для мужчин — такая же больная тема, как и грудь для женщин.

«Не согласен, — ответил редактор американского GQ Арт Купер. — По-моему, это лысина. Шевелюра — вот что больше всего на свете заботит мужчин. Никто не хочет быть лысым. Никто не хочет выглядеть как Шон Коннери, не обладая в довесок остальными его качествами».

Купер сказал это еще в 1986-м, а тридцать лет спустя его мнение подкрепила статистика. Если верить «Гуглу», в прошлом году запросы по теме «мужские волосы» делались на шесть процентов чаще, чем по теме «женские волосы», что отчасти объясняется трендами вроде мужских пучков.

Никто не хочет быть лысым. Безволосых бедолаг всегда видят в негативном свете. В рамках одного научного исследования людям показывали рисунки с изображением мужчин и просили описать этих мужчин, руководствуясь своим первым впечатлением. Лысые мужчины чаще всего казались респондентам злыми, уродливыми и «плохими». Другой опрос был проведен среди женщин возраста от двадцати одного до тридцати пяти лет из городов по всей Америке. Шестьдесят пять процентов опрошенных считали, что лысые мужчины менее мужественны, семьдесят семь — что они менее сексуальны, семьдесят пять — что они глупее, и такой же процент — что они выглядят старше своего возраста.

«Чем сильнее облысение, тем большую психологическую травму оно наносит», — утверждает психолог Томас Кэш, которого цитирует Кэрри Сегрэйв в своей книге «Лысина: социальная история». Согласно результатам его собственного исследования, лысые мужчины производят ужасное первое впечатление: лысеющие мужчины кажутся респондентам менее физически активными, менее уверенными в себе. Также считается, что они менее популярны, чем их обладающие пышной шевелюрой сверстники, и имеют меньше шансов преуспеть в личной жизни и карьере. А еще одно исследование — «Стереотипы о волосатости и величине пениса» — обнаружило положительную корреляцию между волосатостью и размером полового члена.

Большинство управленцев проблем с волосами не испытывают. Последним британским премьером со значительной потерей волос был Уинстон Черчилль, а в США вот уже шестьдесят лет не избирали лысого президента. За исключением Майкла Стайпа (который стяжал славу, еще будучи волосатым), ни единой лысой рок-звезды с ходу не назовешь. Несколько лучше дела у лысиков идут в кино — но только у злодеев: Дона Логана из «Сексуальной твари», Джона Доу из «Семи», доктора Шелла из «Марафонца», Молы Рама из «Индианы Джонса и храма судьбы», Фредди Крюгера, Дарта Мола, Голлума, Пинхеда, Волан-де-Морта, Бейна, Блофельда, Лекса Лютора, Минга Беспощадного, доктора Зло... и далее по списку. Шон Коннери — одна из первых лысых кинозвезд — спросил, нельзя ли ему сыграть в одной из своих последних частей бондианы без парика-накладки. Ему отказали.

В серии «Симпсонов» «Симпсон и Далида» Гомер успешно отращивает волосы с помощью некоего чудо-средства и, явившись, как обычно, на работу на следующий день, производит сногсшибательное впечатление на мистера Бернса.

— Кто этот молодой энергичный?.. — вопрошает он.

— Похож на... Гомера Симпсона, только более энергичный и находчивый, — откликается Смитерс.

Симпсона повышают до младшего администратора и выдают ему ключ от уборной для руководства.

Курьез в том, что четверть мужчин начинают лысеть уже в двадцать пять лет, а к пятидесяти вовсю лысеет половина. К возрасту шестидесяти лет успевает облысеть семьдесят пять процентов мужчин. Лично я начал лысеть, когда мне не стукнуло еще и тридцати. Помню, как еще студентом поглядел в зеркало и подумал: «Опаньки!», впервые заметив, что у меня редеют волосы на лбу. Большинство мужчин признаются, что потеря волос заставляет их чувствовать себя ранимыми и беззащитными, и я, пожалуй, не явился исключением. Затем настали годы, проведенные в бейсболке. Проблема в том, что, напялив шляпу, лысик выглядит ни больше ни меньше, чем лысиком в шляпе. Никто не обманывается насчет волосатости Эджа, Гарта Брукса и того гитариста из Coldplay. К тому же не каждый может заявиться на работу в головном уборе от Stetson. Так что же делать? Если ничего лучше волос Элтона Джона за деньги не купишь, бессмысленно и задумываться об искусственной шевелюре. В двадцать первом веке мы запускаем людей в космос, но сымитировать приличную головную растительность нам до сих пор не под силу.

Тем не менее мы не устаем тратить деньги на борьбу с облысением. Одни только американцы спускают на всевозможные макушкоприкрывающие технологии (накладки, трансплантацию, кремы) по три с половиной миллиарда долларов ежегодно. И все-таки подобные попытки предпринимаются лишь под сурдинку. В наши времена, когда Пеле не зазорно рекламировать средства от эректильной дисфункции, а актеры открыто рассказывают о собственной пластике, парики остаются едва ли не последним косметическим табу. В этом отношении до гендерного равенства нам еще далеко. Женщины вечно отвешивают комплименты накладным ногтям, наращенным волосам, искусственному загару, восковой эпиляции, отбеленным зубам, грудным трансплантатам и высоким каблукам своих подружек, но не всякий мужчина дерзнет похвастать новым париком. Однако алопеция по мужскому типу не просто внешняя особенность, нуждающаяся в косметической коррекции, — в 1992 году ВОЗ признала ее самой настоящей болезнью. Почему же парики и тупеи остаются предметом шуток? Все кому не лень, от Лорела и Харди до Сайнфелда, внезапно срывают их с голов напыщенных (а они обязательно напыщенны) носителей — обычно под свист цуг-флейты. В числе первых войну парикам объявил Джордж Крукшанк: на одной из его карикатур 1837 года страдает от сильного ветра владелец тупея.

— Проблема в том, что мужское тщеславие исторически считалось слабостью, — говорит Марк Симпсон, журналист и писатель, специализирующийся на маскулинности. — Мы любим похихикать над мужскими слабостями, будь они связаны хоть с волосами, хоть с потенцией. Отличная возможность постебаться над очередным бедолагой. К тому же мы только-только прощаемся с эпохой, когда главной особенностью маскулинности была ее аутентичность, непритворность — и, напротив, фемининность являлась маскарадом. Вот почему во многих голливудских фильмах пропагандируется идея о том, что женственность — это притворство, а мужественность — это действие: мужчины должны были перекраивать мир под себя, а не подчиняться его законам. А парики — не что иное, как изощренная уловка.

Симпсон, без лишних переживаний называющий себя «плешаком», полагает, что бритье головы, делающее лысину незаметной, — переломный момент для мужчин.

— Бритье налысо стало приемлемым для взрослого мужчины. Он получил право обратить недостаток в изюминку. Зачесывать плешь больше не придется. В восьмидесятые эту тенденцию популяризировали гей-культура и молодежная культура, хотя вообще-то я думаю, что началось все еще с Брюса Уиллиса.

Так было не всегда. В былые времена рынок мужских париков процветал — правда, времена эти миновали еще в восемнадцатом столетии. Самый древний парик был найден в гробнице на территории Египта, и археологи полагают, что его владелец жил около 3100 лет до нашей эры. Начало общеевропейскому помешательству на мужских париках положил французский король Людовик Четырнадцатый, облысевший в двадцать семь лет и нанявший сорок восемь личных постижеров. Парик до такой степени символизировал статус, что мужчины даже пудрили собственные волосы. По уверению английского писателя Уильяма Эндрюса, в девятнадцатом веке парики нередко воровали прямо посреди улицы. Одним из способов подобной кражи был следующий: какой-нибудь верзила нес мальчишку на подносе мясника, и тот стягивал парики прямо с голов ничего не подозревавших владельцев.

Согласно одному голливудскому исследованию, к середине пятидесятых десять процентов мужчин-актеров старше тридцати пяти носили тупеи. Сегодня в Музее Голливуда есть целый зал славы, отведенный накладкам, когда-то принадлежавшим Фрэнку Синатре, Фреду Астеру, Джеймсу Стюарту и Джину Келли. В Нью-Йорке подвизался даже специальный цирюльник для лысых, укладывавший парики сидящих за ширмой клиентов. По оценке журнала Time, к 1970 году тупеи носили два с половиной миллиона американцев.

С одной стороны, легко вообразить, что дни славы париков остались позади еще в семидесятых. Однако вполне возможно, что мы так редко видим их сегодня как раз потому, что они стали лучше. Что до меня, так я давно устал трястись над своей плешью. Мне сорок четыре года, я отец двоих детей. По словам жены, она рада, что я лысый. Она говорит, я и так часами прихорашиваюсь перед каждым выходом из дома; если бы я возился еще и с волосами, она бы меня не дождалась и познакомилась с кем-то другим. И все же... разве не было бы здорово, если бы на голове снова что-то заколосилось? Если бы дочь перестала называть меня Грю (лысый злодей из мультфильма «Гадкий я». — Правила жизни) при друзьях? Если бы коллеги перестали путать меня с «другим таким же» из одного со мной офиса (будь мы азиатами, подобная особенность восприятия, безусловно, заинтересовала бы отдел кадров)? Если бы я мог (по заверениям всех этих исследований) снова обладать равными социальными и экономическими возможностями со всеми прочими людьми? Найдись легкое решение, позволившее бы мне повернуть время вспять и заполучить новые волосы — точь-в-точь такие же, как раньше, такие, чтобы никто не отличил от натуральных, — неужто я бы им не воспользовался? Никто не хочет быть лысым.

Итак, я бросил вызов самому себе. Я отыщу лучший тупей, что только можно купить за деньги. Я проношу его две недели. И увижу, как он изменит мою жизнь.

«Ни за что не надену парик! Я тебе не голый король!»

Самым пафосным производителем париков, которого я сумел найти, оказалась лондонская фирма Mandeville Wigs. Согласно информации на ее сайте, здесь производят «лучшие в Соединенном Королевстве индивидуальные парики из натуральных волос европейцев». Цены многообещающе высоки. Я звоню в фирму и делюсь своей задумкой. Меня приглашают приехать лично.

Mandeville владеет несколькими ателье в Фулеме. По соседству расположены офисы дизайнеров яхт, VIP-турагентства и несколько издательств. Вывеска на двери Mandeville Wigs — скромная табличка с названием. Внутри меня встречает один из директоров — Роберт Фростик, работавший парикмахером в кино- и музыкальной индустрии. Когда-то он делал укладку Питеру Селлерсу и Джули Кристи, да и стрижки ребят из Jam, с которыми они позируют для обложки своего первого альбома, — тоже его творение.

— Вас ждет существенное преображение, — говорит он, разглядывая мою бритую голову.

Он поясняет, что вариантов у меня два: либо они изготовят мне парик, либо накладку, неотличимую от остатков моих собственных волос. Сами они советуют накладку. Но есть и нюансы: тогда придется отрастить волосы сзади и по бокам — во-первых, чтобы они подобрали подходящую по цвету накладку, во-вторых, чтобы мои волосы и накладка дополнили друг друга. Следовательно, меня ждет стрижка с тонзурой, какую редко увидишь в наши дни, и я стану походить на певца Джеймса Тейлора или на Билла Дотерива из мультфильма «Царь горы». Учитывая, что каждые пару дней я бреюсь машинкой, новость меня не радует.

— И как долго их отращивать? — спрашиваю я. — Недели две?

— В среднем волосы вырастают на дюйм в месяц, — отвечает Фростик. — Рассчитывайте примерно на два месяца. Мы стремимся к реализму, — продолжает он. — Надо, чтобы вы вошли в парикмахерскую и парикмахер спросил: «Какую стрижку желаете?» Это будет значить, что мы потрудились на славу.

В первую очередь необходимо снять слепок моей головы.

— Отведу его наверх, — обращается к коллегам Фростик.

На верхнем этаже здания находится ателье. Я сажусь в парикмахерское кресло лицом к зеркалу.

— Я оберну вашу голову пленкой, — говорит Фростик.

Пленку он, в свою очередь, туго оборачивает скотчем для лучшего прилегания.

— Чего мы только не пробовали, но ничто не сравнится со старой доброй пленкой, — объясняет он.

Тут Фростик и его содиректор Джоанна Пикеринг садятся пообок от меня, а в мою обернутую пищевой пленкой и изолентой голову закрадывается мысль, что сейчас-то меня и укокошат. Я лихорадочно пытаюсь вспомнить, кому известно, где я нахожусь.

— Вручную делается абсолютно все, — объясняет Фростик.

В отличие от мужских париков родом из семидесятых — таких больших, что с ними продавались металлические поддерживающие каркасы, от которых в аэропортах пищали металлодетекторы, — основа этого парика изготавливается из супертонкой микроволоконной сетки весом меньше грамма. В такую «шапочку» будут вручную вплетены около сорока тысяч человеческих волос, что займет примерно двести пятьдесят часов. Стоимость — две тысячи семьсот семьдесят фунтов плюс НДС (в то время как лечение алопеции по женскому типу НДС не облагается — опять дискриминация!). Далее мне понадобятся болванка для парика, специальная расческа и шампуни, что встанет еще в сотню. Парик прослужит месяцев восемнадцать — смотря как с ним обращаться.

Насчет происхождения волос в фирме темнят.

— Это северо-европейские волосы, — говорит Фростик. — Много волос нам поставляют из северных балтийских государств.

Многих клиентов приводит в Mandeville алопеция, а некоторые больны раком.

— Часто онколог чуть ли не в первую очередь направляет их сюда, — рассказывает управляющий Рик Каннингем. — По сути, они приходят, едва им сообщат диагноз. Тут без известной доли такта не обойтись. Дело нелегкое.

По какой бы причине люди ни попадали в Mandeville, здесь их чаще всего делают счастливее.

— Потрясающе, — говорит Каннингем. — Наша администратор не устает удивляться тому, какими люди приходят на последнюю примерку и какими с нее выходят. Они выше держат голову, а на лице у них улыбка.

Через два месяца я возвращаюсь с отросшими по бокам и сзади волосами, и Фростик их вдумчиво осматривает.

— Традиционный английский мышиный цвет, — решает он.

Они достают из закромов волосы, принимаются сравнивать образцы и, наконец, выбирают сочетание двух оттенков.

— В точку! — одобряет Пикеринг.

Изготовление парика займет еще два с половиной месяца, а потом меня пригласят на примерку.

— Только не стригитесь, — бросает мне вслед Фростик.

«Лысина: социальная история» утверждает, что предрассудки в отношении лысины восходят к библейским временам — от них страдал еще пророк Елисей. Вот что сообщает по этому поводу Вторая книга Царств: «И пошел он оттуда в Вефиль. Когда он шел дорогою, малые дети вышли из города и насмехались над ним и говорили ему: иди, плешивый! иди, плешивый! Он оглянулся и увидел их и проклял их именем Господним». Египетские цари держали лысых шутов для потехи.

Особо отличались в этом плане римляне. Лысые рабы могли только чистить туалеты, конюшни и канализацию — любой другой труд был для них не по чести. Юлий Цезарь так терзался оттого, что редеющие волосы якобы придавали ему болезненный вид, что начал прикрывать плешь знаменитым лавровым венком. «Ото­всюду сби­рая ред­кий волос, закры­ва­ешь все поле глад­кой пле­ши воло­са­ты­ми ты, Марин, вис­ка­ми, — писал другу римский поэт Марциал. — Но все волосы вновь, по воле ветра, рассыпаются врозь, и голый череп окружается длинными кудрями... Уж не проще ли в старости сознаться и для всех наконец предстать единым? Волосатая плешь — ведь это мерзость!»

Сэмюэл Джонсон был убежден, что лысые глупы. Вот что он писал на этот счет в 1778 году: «Причинa облысения зaключaется в высыхaнии мозгa и его сжaтии внутри черепa». Когда французская армия замерзла до смерти, предприняв наступление на Россию в 1812 году, главный хирург Наполеона объявил, что лысые солдаты погибают от холода раньше других, тем самым закрепляя в умах идею о неполноценности лысых.

Первый рецепт «лекарства» от облысения датируется тысяча пятисотым годом до нашей эры: мазь из жира льва, гиппопотама, крокодила, кошки, змеи и козы следовало втирать в лысый скальп. Среди ингредиентов другого рецепта числились собачьи пальцы, «остатки» фиников и копыто осла. В разные эпохи виновниками облысения считались попеременно солнечный свет, вода, употребление в пищу мяса, несварение, алкоголь, табак, мороженое, неверие, тревожность, секс, шляпы, неправильное дыхание и деды по материнской линии.

В действительности облысение обусловлено наследственными факторами и гормонами, и его причины все еще не до конца изучены. Скорее всего, алопецию по мужскому типу вызывает множество генов, важнейший из которых расположен в Х-хромосоме и наследуется от матери. Тем не менее склонность к обслысению передается ребенку от обоих родителей; способствует ему также гормон дигидротестостерон — форма тестостерона, известная как ДГТ. ДГТ ослабляет и усыпляет фолликулы, что в конце концов приводит к полному прекращению роста волос.

Существует лишь одно надежное средство от облысения, да и то не для всех: необходимо подвергнуться процедуре по удалению яичек до наступления пубертата. Не достигнув полового созревания, мужчины не лысеют, что подтверждено 1942 экспериментами над евнухами, проведенными анатомом Джеймсом Гамильтоном. Ученый отмечал, что взрослые евнухи, кастрированные до пубертата, не лысеют никогда, а взрослые евнухи, кастрированные во взрослом возрасте, перестают лысеть (затем лысеющим кастрированным евнухам делали инъекции тестостерона, в результате чего облысение возобновлялось). Как я уже сказал, средство на любителя.

Роберт Фростик попросил меня в следующий раз принести с собой какие-нибудь старые фотографии — хотел посмотреть, каков я с волосами, и подогнать парик как можно более правдоподобно. На первом снимке мне девятнадцать лет.

— Да вы тут вылитый парень из «Друзей»! — говорит он. — Помните, когда Чендлер похудел?

Еще на паре снимков мне лет двадцать пять.

— Вообще-то это действительно печально, — сокрушается Фростик по моим утраченным волосам. — И, главное, так быстро, — качает головой он и демонстрирует мне готовую накладку — мягкую сетку, с которой свисают локоны вышеупомянутого мышиного цвета.

И правда похоже на мои волосы.

— Подобрали гениально, не правда ли? А цвет-то какой, а цвет, — восхищается он. — Мы вам даже пару седых волосков добавили.

Он учит меня, как носить парик. К узкой полоске с внутренней стороны сетки крепятся около дюжины полудюймовых кусочков двустороннего скотча.

— Где прилепите, там и будет вам линия роста волос, — говорит он.

Я примеряю тупей. Мне казалось, он будет тяжелым, как маскарадный парик из магазина приколов, но он весит не больше, чем сами волосы, то есть практически невесом. Я ощущаю давление парика на голову не больше, чем чувствую, что на мне носки. Кажется, выгляжу я совершенно по-новому. И уж точно моложе.

— На несколько лет помолодели, — заключает Фростик. — С правдой не поспоришь.

Я неуверенно двигаю парик туда-сюда на голове. Но ему еще предстоят стрижка и укладка. Фростик достает ножницы.

— Эффектнее будет оставить длину, чем срезать, — говорит он.

Я соглашаюсь. Теперь, когда у меня есть волосы, жаль с ними расставаться.

Пока Фростик щелкает ножницами, я расспрашиваю его о некоторых знаменитых любителях париков. Он оказывается поклонником покойного Терри Вогана («Терри был похитрее многих, носил парики разной длины, так что казалось, будто он подстригся»). Брюс Форсайт использовал противоположную стратегию («Ненавижу его парик!»). Фростик отметает выдумки, что тупей в лучших комедийных традициях может унести сильным порывом ветра («Чепуха! — цокает языком он. — Быть такого не может!»).

Я откидываюсь на спинку кресла и наслаждаюсь последней в своей жизни стрижкой.

На девятнадцатое столетие пришелся бум продаж средств от облысения и для восстановления волос, которыми в изобилии торговали американские уличные торговцы. К началу двадцатого века США наладили массовое производство средств для укрепления волос. Таких тоников производилось на сумму одиннадцать миллионов шестьсот тысяч долларов. Химики вроде уроженца Массачусетса Джона Брека нажили миллионы на продажах разнообразных эликсиров — правда, умер он все равно лысым. Одним из популярных снадобий был так называемый «Юккатон», производившийся из растения юкка, которое часто употребляли в пищу американские индейцы. «Видели хоть раз лысого индейца?» — вопрошали рекламные плакаты.

Следом появились якобы более продвинутые средства — например, метод лос-анджелесского доктора Чарльза Дженсона в сороковые. Согласно книге Герша Кунцмана «Волосы! Исторический поиск человеком средства от плешивости», Дженсон вкалывал пациентам в скальп субстанцию, сходную с парафином, в результате чего некоторые из них продолжительное время страдали от боли и отеков, а другие получали страшные увечья и вынуждены были подвергнуться восстановительным операциям — а волосы их при этом продолжали выпадать.

Засим последовали имплантация искусственных волос прямо в скальп, пересадка волосяных луковиц с затылка на лобную зону и спреи Hair in a Can — столь же неэффективные. Недавно подтвердилось, что определенный результат приносят препараты миноксидил и финастерид, выпускаемые мегабрендами Rogaine и Propecia, однако эффект сохраняется только до прекращения их употребления. Эти средства были обнаружены случайно во время исследований гипертонии и интерсекс-детей соответственно и, по всей видимости, способствуют притоку крови к волосяным фолликулам, хотя в механизме их работы не уверены даже сами производители.

Наконец, совсем недавно ученые из Пенсильванского университета обнаружили, что существует два типа фолликулярных стволовых клеток: материнская и дочерняя. Если дочерняя клетка погибает при алопеции по мужскому типу, то материнская остается. Будем надеяться, скоро они придумают, как заставить их снова выращивать волосы.

«Думаю, к концу вашей жизни наверняка появятся действенные таблетки или крем вроде виагры... Ну да, такие, что и правда вынудят волосы расти», — сказал профессор Луис Гарза американскому Правила жизни в 2011 году. Далее статья задавалась вопросом, что ждет мужчин, которые внезапно отрастят новый урожай волос, — социальная изоляция или широкая поддержка? Будут ли к шестидесятипятилетним мужчинам с ирокезом относиться иначе, чем сегодня относятся к шестидесятипятилетним женщинам с шиньонами а-ля Долли Партон?

«Никакая это не фальшивка. Волосы настоящие. Не мои, конечно, но настоящие».

Выходя из ателье с пакетом шампуней и пластиковой коробкой в форме моей головы, я ожидаю разоблачения. Кажется, кто-нибудь вот-вот опустит окно своего фургона и прокричит: «Отличный паричок, приятель!» Я пешком отправляюсь в супермаркет и покупаю сэндвич. Продавщица невозмутима. Набравшись уверенности, я еду домой на поезде. В вагоне яблоку негде упасть, но на меня никто не косится. Больше того, на меня вообще никто не смотрит (универсальный урок скромности: успокойтесь, всем плевать, как вы выглядите. На вас никто не смотрит). Я смотрю на свое отражение в окне поезда и улыбаюсь.

Проверка номер один: забрать дочку из школы. Ей четыре года. У ворот школы одна из мам, состоящая со мной в приятельских отношениях, смотрит на меня круглыми глазами и держится подальше. Другой папаша, Чак, беззаботно болтает со мной о том о сем, не касаясь того факта, что с тех пор, как мы виделись утром, я отрастил гриву волос (так же ведут себя и большинство моих дальних знакомых, что я нахожу весьма интересным: можно подумать, у меня огромный прыщ на носу или остатки ланча на рубашке, а они слишком вежливы, чтобы об этом упоминать. «Я думал, вдруг с тобой несчастный случай приключился», — позже оправдывается Чак).

Наконец, дверь класса открывается и появляется моя дочь.

— Почему ты с волосами? — спрашивает она.

Я объясняю, что это парик.

— Мне не нравится.

Но это весело. Я объясняю, что просто нарядился — она ведь наряжается в платья принцессы.

— Сними это, папа, сними! — она разражается слезами. — Мне не нравится. Хочу, чтобы ты выглядел как папа!

Проверка номер два: встретиться с коллегами. Каждый год мы встречаемся с бывшими коллегами и ностальгируем по старым временам. Народу обычно приходит немало, но всегда в разном составе. Большинство собравшихся я не видел целый год. Лучшего случая протестировать новый парик не найти. Мы встречаемся в пабе в пятницу вечером. Первый же человек, с кем я заговариваю, замечает, что я изменился.

— Ты волосы отрастил, — говорит он мне за стойкой. — Прикольно.

Другие прыскают со смеху. Один сравнивает меня с «толстяком из "Пип-шоу". Другие с Энди Уорхолом. С Гитлером.

Проверка номер три: навестить маму. Хотите получить честную реакцию на свой новый образ — почему бы не спросить кого-то, кто знал вас всю жизнь? Маме уже восемьдесят, и она слегка забывчива, и все-таки ее реакция оказывается для меня полной неожиданностью.

— Ты очки сменил, — говорит она, провожая меня в дом.

Наконец, когда мы пообедали, а она так ничего и не сказала, моя жена спрашивает, какого она мнения о моих волосах.

— В каком смысле?

— Джонни в парике.

— Ты шутишь!

— Я могла бы поклясться, что у тебя просто новые очки, — говорит мама. — Раньше твои волосы были точно такими же.

Что ж, это явный комплимент искусству фирмы Mandeville. Волос у меня не было года с 1997-го.

Поскольку эксперимент проводится в Рождество, последняя проверка — после праздников явиться на работу в парике. Тут уж я получаю целое ассорти реакций: от восхищения до смеха и полного равнодушия. Люди хотят знать, каково носить парик. Все соглашаются, что он идеально мне подходит и, не знай они меня, ни за что бы не догадались. Коллега из-за соседнего стола поначалу принимает меня за стажера (справедливости ради стоит отметить, что наблюдательностью он не отличается).

— Очень хорошо, — говорит Кэтрин, директор раздела моды Правила жизни. — Цвет подобран безупречно. А у седых волос иная текстура, так что они и текстуру идеально подыскали.

Единственная проблема — это моя стрижка. Все-таки Правила жизни — журнал о мужском стиле. Кое-кто спрашивает, почему я сделал выбор в пользу длинной инди-челки в стиле девяностых. Что бы ни думала моя мама, такую прическу я в юности не носил.

— Немного напоминает неудачливого ирландского комика, — говорит кто-то.

— Шона Хьюза, — уточняет кто-то еще.

Брайан Мэтью: Надеюсь, вы доказали, что не носите парики.

Ринго Старр: Ага.

Мэтью: Что вы сделали?

Старр: Сняли их.

Мне нравилось носить парик. Но обыденной частью своей жизни я его не представляю. Я вернулся к привычной лысине. Не настолько она меня беспокоит, чтобы менять свои привычки.

Пожалуй, гендира из меня не выйдет.

А все-таки интересно, что думают об этом мои подруги. Стали бы они встречаться с мужчиной в парике? Фил Спектор, сделавший парикам не лучшую рекламу, всегда отрицал, что носит парик. Согласно автобиографии его жены Ронни, он не снимал его даже в постели.

— Если парню так нравится, почему бы и нет? — говорит моя подруга Диана. — Меня бы это не смутило.

Моя жена не менее уклончива.

— По-моему, ты в нем отлично выглядел, — говорит она. — Если ты доволен, то и я довольна.

Я пересказываю все это Джону Кэппсу — основателю волонтерской организации взаимопомощи «Лысые мужчины Америки», который ежегодно организует съезд лысых мужчин в Морхеде, штат Кентукки. На съезде вручаются награды в номинациях «Самый сексуальный лысик», «Лучший из лучших», «Самый гладкий скальп» и так далее в том же духе. В шестидесятых Кэппсу отказали в трудоустройстве на основании того, что его лысина не отвечает образу энергичного молодого управленца, нужного компании. С тех пор и начался его крестовый поход против предрассудков.

— Огромное количество людей не любит себя и винит в этом лысину или плешь, — говорит Кэппс. — На самом деле основополагающая идея нашего клуба — самопринятие.

Я рассказываю ему о своем эксперименте с париком и говорю, что мне все понравилось, но ходить в нем постоянно мне бы не хотелось.

— Это потому, что мы с тобой любим себя такими, как есть, — говорит он. — Уверен, твоя лысина была мишенью многих шуток. Нас не раз отвергали и высмеивали. Но знаешь что? В большинстве случаев выделяться из толпы хорошо, — с чувством говорит он. — И чертовски приятно.