«Платье не нужно носить, в нем нужно жить»: что сделал для моды (и женщин) великий модельер Эмануэль Унгаро
В середине прошлого века Париж держал монополию как мировая столица моды, и у модельеров, мечтающих открыть там собственный модный дом, был один путь — пойти в ученики к именитому кутюрье (других модных школ тогда фактически не существовало). Так поступил в свое время и Эмануэль Унгаро, которого мы теперь знаем как знаменитого французского модельера, одного из главных апологетов чувственности в женской моде и звезду парижских подиумов семидесятых и восьмидесятых. Дизайнера не стало 21 декабря 2019 года.
Семья Унгаро переехала из Италии на юг Франции незадолго до рождения Эмануэля (второго из шести детей), в 1933 году, спасаясь от фашистского режима Муссолини. Отец был портным, поэтому неудивительно, что швейная машинка стала одной из первых игрушек мальчика: с детства он помогал в ателье, привык к тканям и получил первые швейные навыки. В 22 года юный Унгаро переехал в Париж, а спустя еще три года, в 1958-м, пошел в ученики к Кристобалю Баленсиаге — одному из главных звезд мира моды в Париже (и во всем мире) того времени. Позже Унгаро так описывал это время: «У меня не было денег, у меня не было ничего. Я снимал комнату у старого аристократа на маленькой улице на Левом берегу. Но я помню, как однажды поздно ночью стоял на улице, ел хот-дог и в своей голове строил собственный модный дом. Я верил, что он у меня будет».
Очевидно, Баленсиага увидел в никому не известном юноше из провинции талант. По словам самого Унгаро, главное, чему он научился во время шести лет работы в Balenciaga, — это «строгость и перфекционизм». «Баленсиага никогда не разговаривал. Приходилось учиться на этом и начать интуитивно понимать его планку качества. Он был очень одиноким, очень тихим человеком. Гением, но не чудовищем», — вспоминал потом Унгаро.
То, что Унгаро почерпнул за несколько лет у Баленсиаги, — это мастерство работы с тканью, чувство пропорций и навыки кроя на грани мастерства скульптора. То, что было у дизайнера изначально, — это его тонкое чутье духа времени. «Шестидесятые были свободными, невинными, без давления. Я делал что хотел, смешивал принты, никаких правил больше не существовало», — говорил дизайнер о начале самостоятельной карьеры. Шестидесятые в моде — это хиппи и The Beatles, космос, взрыв популярности длины мини, но Унгаро балансировал, находил тонкую грань между тем, что было на пике (в глазах старорежимной модной общественности, не одобрявшей ни новой музыки, ни сексуальной революции, это выглядело дико), и классической женственностью, тон которой задали Баленсиага, Диор и другие столпы того поколения кутюрье.
Открывая свой модный дом в 1965-м, Унгаро заявил, что вечерние платья — основу любой кутюрной коллекции — показывать не будет: «Они не в моем стиле. Я мужчина этой эпохи и буду создавать одежду для женщин этой эпохи». (Есть, правда, версия, по которой Унгаро отказался от пошива вечерних платьев, потому что они занимали слишком много места — коллекция бы попросту не поместилась в крошечной студии, которую он тогда мог себе позволить.)
Пик популярности Emanuel Ungaro пришелся на 1970−1980-е. Когда Унгаро спрашивали, насколько важно, по его мнению, чтобы одежда была женственной, он процитировал Жан-Поля Сартра и Пабло Пикассо: «Нет правил, нет единого ответа. Нужно быть своим собственным критическим зеркалом». Цитировать Унгаро вообще любил (например, постоянно повторял слова Фрейда, портрет которого висел у дизайнера над рабочим столом: «Великий вопрос, на который я не могу ответить, несмотря на десятилетия исследований женской души, — это "Чего хочет женщина?"). Что касается одежды, здесь модельер как раз цитирования избегал: обилие оммажей и отсылок (а иногда и плагиата), к которому мы привыкли в наш век постмодерна, Унгаро было не близко. Даже творчество своего учителя Баленсиаги, которое он считал образцом для подражания, не становилось в коллекциях Эмануэля поводом для прямых заимствований.
Смелое использование крупных принтов, элегантные драпировки, силуэты, которые были очень женственными в традиционном понимании этого слова, но в то же время сексуальными, удобными, не ограничивающими свободу движений, — вот что прославило дом Emanuel Ungaro. В какой-то момент Унгаро даже отказался от эскизов, нанял специальную модель и создавал платья непосредственно на ней, потому что ему «нравилась прямая связь между тканью и контурами тела девушки» (похожим образом работали многие великие кутюрье — от Коко Шанель до Мадлен Вионне). Его клиентками были Катрин Денев, Жаклин Кеннеди, Изабель Аджани и другие известные женщины. А в 1968-м Ричард Аведон снял для Vogue модель Твигги в железной маске авторства Ungaro — этот снимок станет одним из символов той модной эпохи.
Эмануэль Унгаро сейчас не кажется новатором-революционером: он не изобрел мини-юбку, как творившая в те годы британка Мэри Куант; не нарядил Мадонну в бра из конусов, как Готье; не придумал женский смокинг, как Ив Сен-Лоран. Почему же Унгаро так любили? Женщины в вещах Emanuel Ungaro нравились себе, эти вещи оттеняли их тела, но при этом были удобны и жизненны. Подруга Эмануэля Унгаро писательница Кристин Орбан так рассказывала о его творениях в биографии модельера: «Простой свитер благодаря мягкости материала призывает к ласке. Платье скроено так, чтобы двигаться в нем, чтобы аккомпанировать телу в его движении — и показывать, и скрывать. Эмануэль любит женщин, но знает пределы мужского терпения — и создает одежду, слишком красивую, чтобы небрежно ее срывать, но такую, чтобы предложить снять ее с нежностью».
Бизнес Унгаро благополучно развивался вплоть до девяностых. В 1996 году тем не менее он продал контрольный пакет акций Emanuel Ungaro бренду Salvatore Ferragamo: кутюрный пошив больше не приносил прежней прибыли, и надежда Унгаро заключалась в том, что итальянская компания сможет развить линию сумок и обуви, чтобы поддержать убыточные кутюрные коллекции. Затем он привлек молодого и талантливого Джамбаттисту Валли к совместной работе над коллекциями, но и это не помогло. В начале нулевых дизайнер начал отходить от дел и к 2004 году полностью оставил не только собственный модный дом, но и индустрию в целом, заявив, что мир высокой моды больше не соответствует «ожиданиям современных женщин».
Позже у Emanuel Ungaro сменилось немало креативных директоров, ни один из которых не задержался больше чем на пару сезонов. В 2009-м бренд даже затеял коллаборацию с актрисой Линдси Лохан, про которую сам Унгаро сказал: «Это катастрофа. Я в ярости, но я ничего не могу с этим поделать». Кажется, происходящее в современной моде только усугубило его разочарование: «Увы, это происходит со многими дизайнерами. Мы были творцами и покровителями, ответственными за судьбу наших домов. Но когда мы отказались от наших домов, мы отказались от наших душ».
И все же дом Emanuel Ungaro будут помнить не за ошибки недавнего времени, а за наследие, оставленное в истории моды его основателем. Нынешний креативный директор Марко Колагросси к архивам Ungaro относится с большим трепетом: «Я вырос на этом. Моя мама покупала ткани Emanuel Ungaro и шила собственные платья, это было в 1980-е, и меня это завораживало и вдохновляло: узор в крупный горох, цветы, отсылки к картинам Матисса». По его мнению, силуэты и принты, созданные Унгаро, сейчас так же актуальны, как и 30–40 лет назад, — можно лишь добавить немного динамики.
«Платье не нужно носить, в нем нужно жить» — таким высказыванием кутюрье запомнился многим современникам, оно стало его крылатой фразой. Ему же принадлежит и другая: «Мы не пытаемся найти лекарство от рака. Мы делаем моду». Он говорил о моде как о чем-то, с одной стороны, не самом серьезном, а с другой — о жизненно необходимом, о том, что приносит нам радость, помогает быть детьми нашего времени и дарит уверенность. Сейчас, когда мир сотрясают катаклизмы и кризисы, такое отношение к моде, пожалуй, можно назвать главным наследием Унгаро наравне с очень красивыми платьями в коллекциях мировых музеев.
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ: