Алан Фридман. «Берлускони. История человека, на двадцать лет завладевшего Италией»

«Я не хочу повторить судьбу Саддама Хусейна». Полковник Муаммар Каддафи пил чай в пустыне и открывал душу своему другу Сильвио Берлускони.

На полковнике был его самый живописный наряд — галабея ярко-горчичного цвета. Он угощал премьер-министра Берлускони экстравагантным, как обычно, завтраком в просторном бедуинском шатре с кондиционером. Происходило это на территории дорогостоящей военной базы неподалеку от ливийской столицы — одной из множества подобных баз, которые стали уже приметами фирменного стиля Каддафи.

Стоял теплый зимний день — 10 февраля 2004 года, и Берлускони только что — первым из крупных западных лидеров — нанес Каддафи визит после того, как тот «вернулся с холода».

«Когда я увидел, как Саддам выбирается из этой паучьей норы, — так Каддафи рассказывал Берлускони, — то решил, что не хочу кончить, как он».

Тем, кто находился поблизости и слышал его слова, показалось, что ливийский правитель говорит серьезно. Еще минуту назад Берлускони хвалил Каддафи за его недавний отказ от терроризма и за то, что в декабре прошлого года он остановил программу создания ядерного оружия. После чего спросил с грубоватой прямотой: почему ливийский диктатор вдруг изменил тактику? И вот теперь он услышал ответ.

На камеру оба лидера улыбались, но в действительности Берлускони было нелегко беседовать с говорливым ливийским лидером. Всякий раз, когда Берлускони приносил извинения за злодеяния Италии в Ливии в годы муссолиниевской колониальной оккупации, полковник просил какой-нибудь материальной компенсации. Во взаимодействии Каддафи с Западом деньги имели не меньший вес, чем самолюбие.

Берлускони силился выжать из текущей ситуации все, что только можно. Он лоббировал Каддафи, чтобы добиться согласия на спорный план — создание в Северной Африке приемных пунктов, где бы вели учет мигрантов и препятствовали потоку людей, стремившихся незаконно добраться на лодках до берегов Сицилии. От имени Италии он вызывался построить в Триполи больницу стоимостью 60 миллионов долларов. Но Каддафи этого было мало. Он хотел, чтобы итальянцы построили за свой счет современную автостраду высшего класса — шоссе длиной 1700 км вдоль морского побережья, которое связало бы Египет с Тунисом. Он всячески убеждал Берлускони согласиться на это, чтобы на деле доказать дружеское расположение Италии к Ливии, и долго разглагольствовал о том, как именно Италия должна загладить вину за грехи своего колониального прошлого: подарить Ливии автостраду, а потом застроить средиземноморское побережье курортами для туристов. Берлускони артачился. Автострада обошлась бы в двадцать раз дороже, чем больница, которую он предлагал построить. Каддафи вечно занимался перетягиванием каната, однако в лице Берлускони он, пожалуй, встретил достойного противника. Берлускони-трепач пустил в ход все свои чары, и в итоге дело пошло на лад. Такая постоянная коммерческая дипломатия между Италией и Ливией — как и многочисленные нефтегазовые сделки, которые впоследствии «пробивали» Британия и Франция, — была частью общей атмосферы того времени, между 2001 и 2006 годами, когда Каддафи постепенно преображался из Врага Человечества №1 в друга и союзника. Контракты и денежные вливания стали главными средствами, способствовавшими процессу примирения между Италией и Ливии. После долгих десятилетий вражды начался лихорадочный период сближения двух стран. По тому же пути предстояло пойти Британии с ее энергичным провашингтонским премьером Тони Блэром: он посетил Ливию месяцем позже.

Каддафи подавал все верные сигналы, причем подавал их напрямую тем трем лидерам западного мира, которые могли сделать для него больше всего, — Бушу, Блэру и Берлускони. Сын Каддафи, Саиф аль-Ислам Каддафи, и чиновники из ливийского правительства в течение многих месяцев вели секретные переговоры с агентами как ЦРУ, так и британской службы внешней разведки MI6. Каддафи осудил террористическое нападение «Аль-Каиды» на Всемирный торговый центр в Нью-Йорке. В декабре 2003 года Каддафи согласился подписать договор, согласно которому Ливия сворачивала все свои программы по разработке ядерного оружия и оружия массового поражения. Ливийцы повели себя как реалисты. Для Запада это обернулось неожиданной большой удачей — такие перемены благоприятствовали и пропаганде, и развитию бизнеса. Накануне Рождества 2003 года и Буш, и Блэр объявили о капитуляции Каддафи, отказавшегося от продолжения ядерной программы. Их торжественные обращения к народу показали по всем национальным телеканалам, причем оба лидера выступали в один и тот же день. При Блэре Лондон всегда шагал в ногу с Вашингтоном.

«Безусловно, для Ливии наступил поворотный момент», — вспоминает Джованни Кастелланета, который в тот февральский день 2004 года сидел рядом с Берлускони на званом завтраке в шатре Каддафи. Бывший дипломатический советник вспоминает, каким напуганным и уставшим казался ливийский правитель, когда говорил о поимке Саддама в Тикрите в ходе операции «Красный восход». Саддам вышел из своего логова всего за восемь недель до того дня — в середине декабря 2003-го.

«Каддафи действительно не хотел повторить судьбу Саддама Хусейна, и именно об этом он сообщил Берлускони, — вспоминает его бывший помощник. — Нас привезли в шатер посреди пустыни и стали потчевать жуткой мясной похлебкой. Это было варево из баранины с жидким томатным соусом и кучей пряностей. Приходилось есть через силу. Берлускони сидел рядом с Каддафи и был сама вежливость. Он наводил мосты между Италией и Ливией, склонял Каддафи к большей умеренности и благоразумию. Во время того завтрака нам стало ясно: Каддафи готов пойти на сотрудничество с Западом и забыть прошлое».

Действительно, благодаря закулисным дипломатическим стараниям Блэра и Берлускони к 2004 году полковник Каддафи уже не представлял угрозы для Запада. Было заметно, что он готов идти на дальнейшие уступки. Ливийский диктатор имел возможность наблюдать, по какой длинной дуге движется история после окончания холодной войны. На его глазах распался Советский Союз. Он видел, как палестинцы и израильтяне садятся за стол переговоров. Он наблюдал за расползанием исламского экстремизма и сознавал, какую угрозу это явление представляет и для его жизни. Вполне понятно, что он желал избежать той участи, которая постигла Саддама Хусей- на. Поэтому теперь он вовсю подписывал контракты с американскими и европейскими нефтяными компаниями, начиная с итальянской Eni и заканчивая англо-голландской компанией Royal Dutch Shell и американской Exxon-Mobil. С его разрешения представители США демонтировали и организовали перевозку в Соединенные Штаты центрифуг и других составных частей его ядерной установки. Он начал сотрудничество с западными спецслужбами для борьбы с «Аль-Каидой». Он даже пожал руку президенту Бараку Обаме.

Человека, которого Рональд Рейган назвал когда-то «бешеным псом Ближнего Востока», удалось перевербовать, приручить и обезвредить. Бывший революционер счел, что сотрудничество с Западом в его же собственных интересах, хотя он сам раньше Запад демонизировал, — пускай даже исключительно в целях самосохранения.

Буш и Блэр сообща работали над переговорами с Каддафи. Берлускони, ввиду колониального прошлого Италии, играл в них самостоятельную роль, а Блэр часто выступал посредником между Бушем и Каддафи. Блэр сделал важный шаг, открыв дорогу к улаживанию конфликта из-за теракта, в глазах многих людей являвшегося самым ужасным злодеянием ливийского диктатора: в 1988 году над шотландским городом Локерби был взорван самолет Pan American, катастрофа унесла жизни 270 человек, большинство которых были американцами. После того как Блэр простил Каддафи за Локерби, британские компании получили огромную выгоду. Но Берлускони считает, что сам он сыграл не менее важную роль в налаживании более теплых отношений с Каддафи, чем Блэр.

«Помню, однажды я сказал Бушу, что мы приручаем Каддафи: мы просветили его, очаровали, а потом заманили в капкан, — вспоминает Берлускони. — Каждый из нас сыграл определенную роль. Помню, как мы изо всех сил стремились предать забвению колониальное прошлое Италии: я предложил Каддафи перелистнуть эту страницу истории, простить прошлые грехи. Я принес публичные извинения народу Ливии и предложил Каддафи преобразовать государственный праздник, День вендетты, увековечивающий память жертв итальянского колониализма в Ливии, в день дружбы между нашими странами. На одно только это ушла куча времени и энергии».

Пока Блэр то и дело летал в Триполи и обратно, а Жак Ширак и затем Николя Саркози быстро подхватывали инициативу, подольщаясь к полковнику и проталкивая выгодные контракты для французских компаний, Берлускони по-своему пестовал ливийского властителя-сумасброда: пускал в ход личное обаяние, делал широкие жесты, проявлял человеческую чуткость, вел добродушный треп профессионального коммер- санта. Словом, вел себя по-берлускониевски.

«Чтобы склонить Каддафи к более разумным действиям, нужно было прежде всего с ним подружиться, — с ностальгией вспоминает Берлускони. — Каждый раз, когда я приезжал к нему в Ливию, он осыпал меня своими щедротами и подарками. Однажды он подарил мне целую верблюжью семью — папу, маму и верблюжонка. Он ни на что не скупился, мы всегда обменивались подарками, и его подарки выглядели действительно богато. За несколько лет мне удалось установить по-настоящему тесный контакт с Каддафи, и я даже заставил его пересмотреть кое-какие взгляды. Не все, разумеется, — он, как-никак, был очень непредсказуемый. Но, по-моему, с годами нам удалось перетянуть его на свою сторону».

После снятия санкций и после того, как администрация Буша исключила Ливию из списка стран — спонсоров терроризма, в Ливию вернулась «большая нефть». Летом 2008 года, на очередном помпезном саммите с полковником в Триполи, Берлускони тоже сделал большой шаг вперед: он объявил о своем намерении в течение ближайших двадцати лет выплатить пять миллиардов евро в качестве компенсации за жестокости колониального периода и нанесенный Ливии ущерб. В ответ ставший прагматиком полковник пообещал Берлускони остановить поток десятков тысяч нелегальных иммигрантов из Ливии в Италию. Кроме того, он пообещал поставлять больше ливийской нефти. За следующие два года количество мигрантов, пересекающих Средиземное море из Ливии, и вправду резко снизилось: Каддафи сдержал слово.

После такого обязательства выплатить пять миллиардов евро День дружбы наконец стал реальностью. Между тем и другие страны Европы тоже открывали свои двери. Каддафи уже появлялся в Брюсселе по приглашению Европейской комиссии. В июне 2009 года он нанес свой первый государственный визит в Италию. Разумеется, вместе с ним в Рим до- ставили его любимый громоздкий шатер, который горделиво раскинулся в просторных садах виллы Дориа-Памфили. В дни его визита в Риме случился настоящий транспортный коллапс, какого римляне не могли припомнить — а уж они-то наблюдали за мощными потоками уличного движения уже больше двух тысяч лет. Улыбающийся Каддафи и жизнерадостный Берлускони — все еще яркие образы на потускневших официальных фотоснимках того времени. Как это уже было с Джорджем У. Бушем, а затем с добрым другом Владимиром Путиным, Берлускони сумел завязать с Каддафи личную дружбу. Они угадали друг в друге родственные души и быстро спелись. Оба были совершенно непредсказуемы. Оба безоговорочно доверяли внутреннему чутью. В случаях с Блэром и с Саркози речь шла исключительно о деле — о компенсации за взорванные ливийскими спецслужбами самолеты и о пробивании контрактов для британских и французских компаний. В случае Берлускони затрагивались еще и мощные финансовые интересы: среди ввозимых Италией энергоносителей доля Ливии составляла более 20%. Каддафи сделался крупным акционером одного ведущего итальянского банка — Unicredit и даже совладельцем прославленной футбольной команды «Ювентус». Каддафи вложил в итальянские компании миллиарды долларов. Ему принадлежал пакет акций итальянского оборонного предприятия Finmeccanica, а еще он купил долю в государственной итальянской нефтегазовой компании Eni — той самой, которая оставалась крупнейшим партнером Ливии в нефтеперерабатывающей отрасли на протяжении четырех с лишним десятилетий правления Каддафи. Бесспорно, Берлускони защищал экономические интересы Италии, но все-таки главным в его отношениях с Каддафи оставалось возникшее между ними личное взаимопонимание. Конечно, Берлускони продвигал бизнес, однако он вкладывал в это душу и сердце, пуская в ход все свое обаяние. И бессменный правитель Ливии находил, что Берлускони — большой симпатяга.

Звездный час Каддафи был еще впереди, и пробить ему предстояло на итальянской земле — спустя несколько недель после визита в Рим. Вечером 9 июля 2009 года исправившийся и ныне не безумный, а всего лишь чудаковатый бывший «бешеный пес Ближнего Востока» появился в качестве гостя на обеде «Большой восьмерки» в южном итальянском городе Л’Акуила. Саммит «Большой восьмерки» проходил в Италии, и Каддафи оказался в числе приглашенных.

В тот вечер Берлускони поднял страшную суматоху из-за того, кого с кем следует посадить за столом, едва не свел с ума специалистов по дипломатическому протоколу и в итоге настоял на том, чтобы справа от себя усадить президента США, а слева — Каддафи.

«Мне хотелось, чтобы они сидели рядом или хотя бы недалеко друг от друга, чтобы у них была возможность поговорить», — поясняет Берлускони, в очередной раз показывая, насколько важное место в международной политике он уделяет налаживанию личного контакта.

Перед обедом консультанты из Белого дома вежливо попросили команду Берлускони ни в коем случае не сажать двух лидеров за стол рядом и категорически не ставить Каддафи близко к Обаме, когда все участники саммита традиционно выстроятся для официального фотоснимка на память. Однако, как только обед завершился, Берлускони выскочил из-за стола и крепко схватил за руки обоих лидеров, буквально подтащил их друг к другу и заставил их обменяться рукопожатием и парой слов. Консультанты из Белого дома скривились. Итальянские дипломатические работники смутились. И все-таки именно на этом обеде для участников саммита стараниями Берлускони Каддафи наконец удостоился исторического рукопожатия с президентом Бараком Обамой, хотя последний при этом явно чувствовал себя несколько неловко. Ливийский диктатор, десятилетиями остававшийся в глазах американского общества психопатом и террористом, получил теперь своего рода «отпущение грехов».