Как одевался Сергей Есенин: отрывок из книги «Стихи и вещи»
Если Маяковскому нужно было свой образ выдумать с нуля — да не просто выдумать, а еще и попросить мать с сестрой сшить знаменитую желтую кофту, — то Есенину с костюмом было проще. Крестьянские поэты, к которым Есенин на первых порах присоединится, предпочитали народный стиль, и молодому дарованию из Рязани он был понятен — к тому же очень шел к его голубым глазам и русым волосам. Но правда заключалась в том, что в Есенине не было ничего от настоящего крестьянина.
Его гражданская жена Анна Изряднова так вспоминала их первую встречу: «...по внешнему виду на деревенского парня <он> похож не был. На нем был коричневый костюм, высокий накрахмаленный воротник и зеленый галстук. С золотыми кудрями он был кукольно красив».
Отец поэта работал в Москве, привозил семье одежду из города, так что не стоит представлять Есенина среди рязанских раздолий в белоснежной косоворотке, как делают многие современные живописцы. Однако театральному жесту и костюму Есенин никогда не был чужд. Сохранились воспоминания жительницы села Константиново о том, как в 1925 году Есенин приезжал на малую родину на свадьбу к двоюродному брату: «У нас обычно как на свадьбу? На второй день — ряженые. Мужчины женское
одевают, женщины — мужское. Входит Есенин в женском синем платье, такой платок цветастый на нем. Говорит: "Хороша я барышня?"».
В творчестве Есенина богато представлены народные традиции, упоминаются и подробности рязанского костюма: например, дулейка, понева, гашник. Но самый знаменитый экзотичный для современного читателя предмет одежды — это, конечно, шушун из «Письма матери» (1924):
Пишут мне, что ты, тая тревогу,
Загрустила шибко обо мне
Что ты часто ходишь на дорогу
В старомодном ветхом шушуне.
Шушун — верхняя одежда из домотканой белой шерсти — приоткрывает тайну этого стихотворения. Он не случайно назван «старомодным». Как вид одежды шушун безнадежно устарел, и мать поэта вряд ли стала бы его носить. А вот бабушка вполне еще могла. Поэтому напрашивается вывод, что в стихах речь идет не о матери, а о бабушке Есенина — с ней у поэта были гораздо более теплые отношения, чем с матерью.
Начало творческого пути Есенина рядовые читатели обычно представляют себе так: сначала родное село Константиново, а затем Петербург. Поэт предстает эдаким Ломоносовым, в лаптях и от сохи пешком пришедшим в столицу. Но стоит помнить, что перед Петербургом были еще три года, проведенные в Москве: работа в крупнейшей Типографии И. Д. Сытина, учеба в Московском городском народном университете им. А. Л.Шанявского, первые публикации и важные знакомства в литературной среде.
Сестра Александра с нежностью вспоминала, как старший брат баловал ее, привозя из Москвы подарки: «Я помню, как-то он привез нам с Катей по платью: Кате розовое из крепа с затейливой каймой, а мне из белого зефира
с кружевной кокеткой и с большим голубым шелковым поясом, который завязывался бантом. Привозил он нам сандалии, чулки в резиночку, которых в деревне тогда не было: все носили тряпичные тапочки кустарной работы и чулки своей вязки». Еще живя в Константинове, Есенин сам мастерил для сестры Шуры необыкновенные наряды — из цветов, сплетая их стебли. Он создавал платья и шляпы разных фасонов и приносил сестру домой всю в цветах.
Настоящая слава пришла к Есенину, конечно, в Петербурге. Приехав в город на Неве, Сергей Александрович сразу идет к первому поэту Серебряного века Александру Блоку. 22 марта 1915 года состоялась эта легендарная встреча. Блока дома не оказалось, Есенин решается оставить ему записку: «Александр Александрович! Я хотел бы поговорить с Вами. Дело для меня очень важное. Вы меня не знаете, а может быть, где и встречали по журналам мою фамилию. Хотел бы зайти часа в 4. С почтением, С. Есенин». Потом в автобиографии Есенин напишет: «Когда я смотрел на Блока, с меня капал пот, потому что первый раз видел живого поэта». Но в действительности вряд ли Есенин был столь смущен.
Кажется, что более правдиво о своих впечатлениях Сергей Александрович поведал в разговоре с Анатолием Мариенгофом. Тот в «Романе без вранья» вспоминает: «По-хорошему чистосердечно (а не с деланой чистосердечно-
стью, на которую тоже был великий мастер) Сергей сказал: — Знаешь, и сапог-то я никогда в жизни таких рыжих не носил, и поддевки такой задрипанной, в какой перед ними предстал. Говорил им, что еду бочки в Ригу катать. Жрать, мол, нечего. А в Петербург на денек, на два, пока партия моя грузчиков подберется. А какие там бочки — за мировой славой в Санкт-Петербург приехал, за бронзовым монументом...»
Поэт Сергей Городецкий, к которому Блок советует обратиться, создает Есенину для первого выступления образ крестьянского пастушка. Образ этот мог бы и не возникнуть, если бы не случайность: привычный для поэтических вечеров фрак, взятый напрокат, на Есенине смотрелся нелепо. Тогда Городецкий решает нарядить Есенина так, чтобы костюм запомнился зрителям. Так и случилось, множество воспоминаний о появлении Есенина в тот вечер оставили современники.
«Концертный зал Тенишевского училища. На ярко освещенной рефлектором эстраде портрет Кольцова, осененный вилами, косой и серпом. Под ним два "аржаных" снопа и вышитое крестиками полотенце. На эстраду выходит Есенин в розовой шелковой косоворотке, на золотом пояске болтается гребешок. Щеки подрумянены. В руках букет бумажных васильков», — писал Георгий Иванов.
Или вот из воспоминаний Зои Ясинской: «За несколько дней до вечера, когда все было готово и билеты распроданы, возник сложный вопрос — как одеть Есенина. Клюев заявил, что будет выступать в своем обычном "одеянии". Для Есенина принесли взятый напрокат фрак. Однако он совершенно не подходил ему. Тогда С. M. Городецкому пришла мысль нарядить Есенина в шелковую голубую рубашку, которая очень шла ему. Костюм дополняли плисовые шаровары и остроносые сапожки из цветной кожи, даже, кажется, на каблучках. В этом костюме Есенин и появился на эстраде зала Тенишев-
ского училища. В руках у него была балалайка, на которой он, читая стихи, очень неплохо и негромко себе аккомпанировал. Балалайка была и у Клюева, но никак не вязалась с его манерой держаться и "бабушкиной" кофтой. Волнистые волосы Есенина к этому времени сильно отросли, но из зрительного зала казалось, что по ним прошлись щипцы парикмахера. Голубая рубашка, балалайка и особенно сапожки, напоминавшие былинный стих "возле носка хоть яйцо прокати, под пятой хоть воробей пролети", — все это изменило обычный облик Есенина. В строгий зал, предназначенный для лекций, диссонансом ворвалась струя театральности...».
И хотя воспоминания разнятся, общим остается одно: перед нами своего рода маскарад, театр, шоу. Впечатление это создавали грим, аксессуары, даже реквизит. Перед выступлением в Марфо-Мариинской обители Есенин и Клюев специально заказали себе сценические костюмы и сапоги в Мастерской русского платья братьев Стуловых. «Я отобрал по их указанию материал и отдал в работу вещи. Сапоги с трудом, но удалось найти; они выбрали цвет кожи золотисто-коричневый, хотя не совсем стильный, но очень приятный, не режущий глаз», — вспоминал Н.Т. Стулов.
Очень скоро Есенину будет не нужен бумажный букетик, сапожки или балалайка, излишними они показались публике и в тот раз. Однако дебютные выступления, на которых по одежке встречают, прошли успешно. «...Публика, привыкшая в то время к разным экстравагантным выходкам поэтов, скоро освоилась, поняв, что это "реклама" в современном духе и надо слушать не балалайку, а стихи поэтов», — писала Зоя Ясинская.