«Шарик, стрелки, космонавт»: новогодняя сказка Алексея Сальникова

Возвращается однажды Яна от подружки домой и вдруг замечает, что вокруг снег, и его полно.Уборочная машина едет и перекидывает сугроб с обочины в самосвал. Ветки на деревьях белые. На козырьках подъездов пушистые шапки. Да и сама Яна уже не в осенней куртке, а одета по-зимнему, и нос у нее холодный, и ресницы в инее.

– Ничего себе! Так это получается, скоро Новый год! – понимает Яна.

Вроде бы с ноября все говорит о том, что будет праздник. В магазинах какие-то гирлянды продаются, а какие-то висят и мигают. На кассе лежат наклейки и магнитики с оленями, санями, Дедами Морозами и Снегурочками. Яне дали выучить стихотворение про то, что она вела себя хорошо и заслужила подарок. У подружки уже стоит наряженная елка, почти подпирает потолок светящейся сосулькой, от которой тянется к розетке провод. Как это можно было не замечать – непонятно. И ладно бы в школе с кем-нибудь поссорилась или родители обидели, так ведь нет, ничего подобного и близко не было.

Яна пытается вспомнить, чем же она занималась последние две недели. Например, она рисовала акварелью, чтобы всех удивить. Два альбома ушло на рисунки, но удивить никого не получилось. Папа с мамой сказали: «Как красиво! Какая ты молодчина!» – и на этом все. Чего Яна хотела, сама не знала, но явно не просто похвалы. Стихотворение пыталась написать, чтобы тоже всех поразить, как она, оказывается, может. Но тут такое дело: желание было, а о чем, о ком, зачем – Яна не понимала. Про то, как она маму любит, смысла придумывать не было – до Восьмого марта далеко. Про папу – февраль ближе, но тоже успеется. Увидела синичек – и про них хотела, но в голову пришла только первая строчка, да и та в основном не ее: «Две синички взяли спички». Глупость какая-то. Лепкой увлеклась, но там такая разница получалась между тем, что она придумывала слепить, и тем, какие у нее выходили поделки, что просто ужас. Пластилин забивался под ногти, и Яне переставали нравиться собственные пальцы.

А еще Яна влюбилась в соседа по парте, то есть решила, что у нее любовь. Но вот если бы в один день город покинули бы он и ее кошка, по нему она и слезинки бы не проронила, ну или через силу заставила бы себя загрустить, а о том, что кошки не станет, даже думать было страшно, хотя Муся не любила, чтобы Яна ее гладила, всегда забиралась повыше, царапалась, если тянуть к ней руку, а сосед не царапался, но, опять же, у Яны и мысли не возникало до него дотронуться, потому что он явно не такой пушистый. Воздух тот же самый, пахнущий солью, которой посыпали тротуар, но теперь он кажется запахом океана, на берегу которого Яна побывала летом. Все такое просторное. Вдыхает Яна – и как будто больше воздуха может теперь уместить в себе. Идут мимо люди, все такие же серьезные, но теперь кажется, что они думают, как проведут новогоднюю ночь, и поэтому все поголовно выглядят симпатичными и праздничными.

Вдалеке хлопают петарды, свистит запущенная на пробу ракета во дворе, мимо которого шагает Яна. Яна задерживается на минутку и ждет, что запустят еще одну, но там, куда она смотрит, только окна и тишина. Еще светло, поэтому гирлянды, которыми увешаны вывески и витрины, сияют еще не так убедительно, как было бы в темноте, но все равно ничего так: добавляют настроя на веселье. Яна заскакивает в продуктовый и покупает банку газировки, на которой нарисованы елочные игрушки. Звучит музыка, в перерыве между песнями диктор приглашает в ледовый городок на центральной площади. Женщина позади Яны выставляет на ленту семь банок горошка.

– Не рано? – спрашивает женщину продавец.

– Зато потом не бегать, – объясняет женщина.

– Тоже верно, – соглашается продавец.

Идет Яна дальше, в рюкзаке прыгают учебники, в пенале брякают ручки. Решила попить – капает газировка прямо на куртку и шарф, Яна вытирает капли рукавом. Мама позвонила – спросить, где она бродит, дома уже или нет.

– На светофоре, – отвечает Яна. – Через пять секунд зеленый.

– Все равно смотри по сторонам, – говорит мама.

Своим голосом мама сопровождает Яну вплоть до квартиры, а Яна и хочет сообщить про то, что пора дом украшать к празднику, но все некогда. Мама интересуется, как у Яны дела, как подружка, как в школе день прошел, говорит, какая еда в холодильнике и на сколько минут ее ставить, чтобы Яна, как когда-то, не забыла, не поставила котлеты греть на двадцать минут, так что остались бы от них только угольки и дым по всей кухне.

Тут и папа выкраивает время на звонок, теперь у них телефонная конференция, и Яна, не отнимая трубку от уха, скидывает ботинки, разматывает шарф, бросает куртку в прихожей. Ей говорят, как и что делать, как будто она не знает, что надо мыть руки, понятия не имеет, как чайник ставить, и уже забыла, на сколько ставить обед. Даже слова не удается Яне вставить про то, что ее на самом деле волнует.

Но к вечеру она подготавливается на славу. На всякий случай делает уроки заранее, моет за собой посуду, даже прибирается у себя в комнате, ботинки ставит, как положено, курточку и шарф вешает, куда надо. Думает, что могла бы и крупу перебрать, и розы прополоть, как Золушка, но дома нет ни того ни другого. Есть вариант, конечно, открыть пачку с мюслями и отделить изюм от овсяных хлопьев, но это глупо. Полить мамины цветы? Но их лучше не трогать лишний раз – пускай себе стоят под фитолампами.

Кошка с презрением наблюдает за суетой Яны с высоты кошачьего домика, но тут приходит время мокрого корма в четыре часа вечера, и Муся становится благосклонней, спускается в три прыжка: на полку пониже, на кровать, на пол. Трется об ноги, смотрит в лицо снизу вверх, но тут же забывает про Яну, как только съедает то, что ей положили, залезает на спинку папиного компьютерного кресла, укладывается в форме хлеба и вроде бы дремлет, но тут же протягивает навстречу лапу с растопыренными пальцами и выпущенными когтями, когда Яна пробует ее погладить.

– Вот ты крыса, – говорит ей Яна, потому что у подружки как раз-таки есть крыса, которую можно держать на руках, и выходит, что в Мусе больше противной крысы, чем в некоторых грызунах. Яне мерещится, что Муся ухмыляется в ответ на оскорбление.

Давно уже включен свет по всей квартире – не очень нравится Яне темнота, и даже сумерки в коридоре ей не по вкусу. Хотелось бы ей, чтобы родители возвращались засветло, и летом, весной и даже осенью им это удается, а зимой – нет. Наконец заявляются оба разом, кошка выходит к ним, притворяясь домашней и никакой не коварной, любящей человечество, нюхает ботинки в снегу, чешет когти о половик у входа, потягивается, поставив лапы на полку для обуви, и подставляет спину рукам взрослых. Мяукает, словно жалуется на Яну.

– А знаете, что у всех нормальных людей давно уже елки наряженные дома стоят, а у нас до сих пор ничего такого нету, – говорит Яна родителям за ужином.

– Так еще успеем... – морщится папа. – Еще куча времени. Еще успеет надоесть эта елка. Послезавтра с утра самое то ее наряжать.

– Да, давайте в субботу, – поддерживает его мама.

Яна мрачнеет.

Папа обреченно вздыхает, изображая, что сейчас развалится, кряхтит, поднимается, плетется в сторону кладовки, ворочает и переставляет всякие там удочки, две пыльные пластмассовые коробки для инструментов, дрель, задушенную собственным шнуром. Яна не отстает от него, думает, как помочь, но в итоге просто трется рядом, как Муся. Муся, кстати, тоже тут: пытается незаметно проскользнуть внутрь кладовки, чтобы потом орать и скрестись, проситься наружу из заточения. Когда она так делает, все спрашивают ее: «Ну и зачем ты туда залезла?», а Муся никогда не отвечает зачем, гордо выходит и удаляется. Но на этот раз за ней следят внимательно: как только вытаскивают коробку с искусственной елкой, сразу же захлопывают дверь в кладовку перед кошачьим носом.

– Что, крыса, не получилось у тебя ничего? – злорадно осведомляется у кошки папа.

Когда елка поставлена в большой комнате, он влезает на табурет и рыщет в поисках игрушек на верхних полках стенного шкафа, откуда ему на голову чуть не вываливается разобранный напольный вентилятор в коробке.

– Я думала, ты его уже выкинул давно, – удивляется мама. – На кой он нам? Давно уже кондей.

– А вдруг сломается, – отвечает папа, выковыривая из полочных глубин непрозрачный пакет, похожий на огромную упаковку пельменей: внутри пакета с пластмассовым звуком перекатываются елочные украшения.

Он передает маме игрушки.

– А гирлянда? – напоминает Яна.

Папа лезет рукой на полку, сосредоточенно щурится одним глазом, вытягивает еще один полиэтиленовый мешок, спускается.

Вся семья окружает елку. За Яной ветки снизу, родители наряжают елку поближе к верхушке, хотя роста Яны хватает и на все пластмассовое дерево, но раз уж так получилось, Яна не спорит. Муся вроде бы не участвует в общем веселье, уходит за диван, но оттуда слышится, что она там что-то катает, – наверное, настроение у нее тоже хорошее.

– Нормально мы прибираемся, – оглядывается на диван мама. – Это что же там такое завалялось, что я даже не могу предположить, что! Янка, посмотри, чего у нее там, а то вдруг сожрет, таскай ее потом в ветеринарку.

Яна вздыхает, заглядывает за диван. Оттуда вопросительно светят два зеленых глаза, на миг погасают, и под ноги Яне выкатывается синий с искрами елочный шарик.

– Тут елочная игрушка! – сообщает Яна.

– Ничего себе! – говорит мама. – Это мы год диван не двигали?

– Каждый месяц отодвигаем! – возражает папа. – Там и за месяц шерсти набирается на пару валенок. И пыли на десять ноутов. Никаких игрушек там не было. Тащи ее сюда, повесим.

– Мусю? – шутит Яна.

– Ничего себе у тебя приколы! Надо тебе интернет обрубить, – откликается папа.

Яна наклоняется за игрушкой, берет ее и жмурится от внезапного яркого света, вскрикивает от неожиданности, поднимает голову и пытается проморгаться, потому что вокруг белым-бело, все вокруг сверкает. Яна распрямляется.

Вокруг день, никакой квартиры, сплошное снежное поле без единого холмика до самого горизонта. Ярко синеет небо без облаков, но никакого солнца на нем нет.

– Ого! – восклицает Яна. – Это куда же меня занесло? Как бы тут не замерзнуть!

И тут понимает, что вряд ли замерзнет, потому что никакого холода нет. Она стоит в снегу, ноги у нее в носках, но, если закрыть глаза, можно решить, что под ногами просто половик. Глаза постепенно привыкают к яркому свету. Синий шарик в руках искрится не отраженным светом, а вроде бы сам по себе. Но самое странное вовсе не это, а то, что Муся находится тут же, на снежном поле, продолжает вопросительно смотреть на Яну с того же места, где находилась под диваном, просто сейчас никакого дивана нет.

– Это ты сделала? – строго спрашивает ее Яна и понимает: – Да, это ты сделала, Муська! Бессовестное ты создание. А ведь я тебя кормлю!

У кошки на морде досада. Она обходит Яну вокруг, заходит за спину, а потом вприпрыжку бежит от нее куда-то по полю. Яна щурится на удаляющееся серое пятно, вздыхает и идет следом. Явно Муся здесь что-то знает, о чем понятия не имеет Яна.

Вскоре становится понятно, куда ведет кошка: едва различимая на белом, стоит посреди поля такая же ослепительно белая елка размером с домашнюю, только ненаряженная еще как будто – ни звезды на ней, ни дождика, ничего.

Глаза настолько приспособились к белизне, что Яна различает в снегу следы кошачьих лапок. По идее, Яна не такая легкая, как Муся, но ее ноги проваливаются в снег не глубже, чем у кошки.

– Какая странная ерунда здесь происходит, – вслух думает Яна.

Навстречу ей дует слабый теплый ветер с запахом сгоревших хлопушек и апельсиновых корок.

Вот Яна возле елки, трогает белые ветки, покрытые инеем, а иней не тает. Кошачий хвост змеится по ту сторону деревца, и Яна идет к Мусе. С той стороны на ветках висят две игрушки из стекла. Первая – какой-то непонятный человечек, вторая – часы со стрелочками. Муся требовательно мяукает, встает на задние лапы и трогает лапой обе игрушки – ей что-то надо от Яны.

– Шарик надо сюда? – спрашивает у Муси Яна.

Кошка не отвечает, а только смотрит на Яну своими глазищами с округлившимися зрачками.

Яна прицепляет шарик к кончику ветки. Ничего не происходит. Кошка опять мяукает и трогает лапкой человечка и часы. Когда Яна снимает человечка и берет в руку, Муся, мурлыкая, трется об ее ногу.

– Ага! – соображает Яна. – И вторую тоже надо снять.

Как только и фигурка, и часы оказываются у нее в руках, поле исчезает, и Яна снова стоит носом к стене, опять диван, обои, лампочки на потолке, родители смотрят на нее в непонятном ожидании.

– Эй! – спрашивает мама. – Ты чего молчишь? Что там у тебя?

Кошка выписывает о ноги Яны целые восьмерки, Яна поворачивается к родителям с игрушками в руках.

– Это же такой же космонавт, который у меня был! – радуется папа человеческой фигурке в руке Яны.

– А это часы, но я всегда думала, что это куранты! – говорит мама про часы.

Они заканчивают наряжать елку, выключают свет, включают гирлянду и верхушку, это выглядит так прекрасно, что Яна сразу же спрашивает:

– Можно я сегодня будут спать тут?

– Да легко! – говорят ей.

И вот ночь, светится наряженная елка, Яна никак не может заснуть и все думает, что, когда у нее появятся дети, нужно не забыть завести кошку. Будет интересно, когда сын или дочка однажды вернутся со снежной поляны с синим искрящимся шариком.

А Муся тоже не спит, смотрит на мигающие огоньки гирлянды с высоты верхней полки кошачьего домика, тоже о чем-то думает, а о чем – никогда не расскажет.