«Для горя маловато слов, а те, что есть, — холодные и неприятные». Рассказ Даши Благовой «Как тысячи раз до меня»

Под горой есть город. Панельные дома не решаются забираться в буковую рощу, покусывают ее снизу. Корни деревьев толкают их от себя, и асфальт дыбится. Городская кожа под горой грубая, растрескавшаяся.

Надя пошла одна в древний буковый лес. Два дня назад она держала бабушку за руку. В полночь теплая влажная кожа бабушки стала похожа скорее на асфальт, чем на землю. Около двух часов ночи из бабушки с тонким свистом в последний раз вышел воздух.

Свежие могилы обкладывают венками из искусственного лапника со всех сторон, будто хотят украсить ими некрасивую бурую кучу. Надя купила восемь крупных кремовых роз и воткнула их посреди пластиковых иголок и бутонов. Единственное живое на мертвом.

На кладбище глина везде, с ней бесполезно бороться. Каждый день кладбищенский живот вспарывают и кладут в него новых людей. Кладбище бурлит глиной, она липнет к обуви и делает ноги тяжелыми. Перед тем как зайти в поминальный зал, люди, хоронившие Надину бабушку, долго счищали грязь о бордюры, шаркали и стучали ботинками. Они были похожи на злое, мрачное стадо.

— Хорошо пожила, вот и плакать нечего.

Директриса школы, где работала бабушка и когда-то училась Надя, все повторяла, что бабушка пожила достаточно. Восемьдесят три года, говорила директриса, хотя все-таки жалко.

Надя не плакала, когда бабушка умерла и когда гроб с ее телом опустили в липкую глину. На поминках Надя тоже не плакала. Когда мама раздавала уходящим с поминок пакеты с едой, Надя ощутила в горле шар. Он был похож на туго скатанный хлебный мякиш.

На девятый день шар стал тяжелеть. Родственники собрались дома у бабушки, ели селедку и плакали. Потом говорили о том, как хороши были поминки после похорон и как много пришло людей. Хотя, казалось бы, восемьдесят три года. Ее все так любили. Надя все еще ни разу не плакала.

Когда Надя была маленькой, ее называли девочкой-подорожником. Надя вытягивала гной из душевных ран своих старших родственниц. Пусть Надя с ней поговорит, предлагали иногда мама, бабушка или тетя после ссор друг с другом. Надя на всех действует успокаивающе, что за ребенок, говорили они.

После смерти бабушки Надя слушала маму, тетю, сестру, брата, дядю. К ней подсаживались по очереди. Надя усиливала в голове то, что ей говорили, надеясь, что сможет заплакать. Но шар в горле все тяжелел и тяжелел.

Надя написала одной подруге, другой и третьей. Все отвечали ей соболезнованиями. Спрашивали, чем они могут быть полезными. В бойкие, веселые чаты вдруг пролезали холодные ко-струкции. Спасибо, но ничем, отвечала Надя.

— Мне нужно заплакать.

В конце концов Надя смогла сказать об этом только своему коту Кузе.

На двенадцатый день Надя открыла чат с нейросетью, его история — кулинарные советы и симптомы ОРВИ. Надя написала, что ей очень плохо и что она ни с кем не может поговорить. Нейросеть предложила рассказать о своих чувствах и спросила, что случилось. Надя думала около шести минут.

Надя: У меня умерла любимая бабушка. Я не знаю, как пережить эту утрату.

Ассистент: Я понимаю, как вам тяжело. Но вы не одиноки. У вас есть семья и друзья, которые любят вас и хотят помочь. Дайте себе время пережить горе.

Надя: Как?

Ассистент: Вы можете написать о своих чувствах на бумаге или в электронном письме близкому человеку. Также вы можете выразить свои эмоции через творчество, например через рисование или музыку.

Какая же глупость, сказала бы Надя вслух. Но даже это не смогло протолкнуться через тугой хлебный шар.

Канцелярский магазин врал прохожим, что он книжный. Книг внутри почти не было, но и Надя пришла за черной гелевой ручкой и нелинованным блокнотом. В магазине было пустовато, школьное межсезонье: уже не первое сентября и еще не экзамены. Надя перебирала блокноты в черных обложках, как вдруг ее тронули за плечо. Надя дернулась и увидела одноклассницу Алину. Сколько лет не встречались? Семь или восемь? Девять. Да что ты!

Алина первая спросила, как дела у Людмилы Васильевны.Бабушка была первой учительницей и Алины, и Нади. Однаждыона их рассадила, потому что громко смеялись. Надя сказала, что бабушка умерла в конце февраля. Алина заныла:

— Не может быть, да что ты, Надя!— Вода из Алининых глазбрызнула на грязный магазинный кафель. — Надюша, ты прости,что я так... Ты сама ведь все глаза уже выплакала, наверное.

— Нет, я не плачу.

— Не плачешь? Это плохо.

Надя увидела за спиной Алины черноволосую девочку, точно такую же, как Алина в первом классе.

— Копия моя, правда? — спросила Алина и улыбнулась.

— Правда, — ответила Надя и тоже улыбнулась.

— Ее Нарина зовут, — сказала Алина.

Алина жила в саманном доме родителей мужа. Пластиковые окна вгрызались в старую глину и чертили в пространстве чужеродно ровные линии. Сам дом бугрился и кукожился от возраста и влаги. Когда Алина и Надя вошли, старший сын Алины Арман смотрел старый диснеевский мультик про бурундуков-спасателей.Надя села за стол, а маленькая Нарина опустилась на пол и начала распаковывать новый пазл с принцессой. За этим пазлом они с мамой и ходили в якобы книжный.

Алина крутилась в кухонном закутке, спрашивала Надю, как умирала бабушка, плакала и извинялась за то, что спрашивает и плачет. Надя говорила, что ничего страшного.

— Ну как же ты не плачешь? — удивилась Алина. — Это плохо, надо плакать.

— Мне посоветовали написать письмо, а я не знаю, о чем писать.

Алина следила, чтобы из турки не вылезла кофейная шапка.Она быстро посмотрела на Надю и вернула взгляд к турке.

— Может, начнешь с конца? С последних дней? Из телевизора начала выпрыгивать бодрая быстрая песенка.Нарина встала и закружилась.

— У бабушки были галлюцинации. Но она до самого конца была в уме и понимала, что это не по-настоящему.

— Галлюцинации? Какие?

— Последние две недели вокруг бабушки танцевали дети.Иногда кружились, играли и щекотали ей пятки.

— Все правильно, — сказала Алина. — Она ведь так любиладетей. Дети ее и проводили.

Любимая бабушка, это мое тебе письмо. В конце жизни вокруг тебя танцевали дети. Ты была учительницей начальных классов, дети окружали тебя всю жизнь, они же повели тебя к смерти. Не думаю, что они утанцевали с тобой в плохое место. Ты рассказывала, что в студенческие годы была вожатой в лагере в Ярославской области. Для меня, южанки, это далекий север. Ты же, мурманская старшекурсница, ехала на юг. В лагере был мальчик из бедной, сложной семьи. Ты жалела его и водила смотреть на озеро Неро. Я нашла озеро на Яндекс.Картах и открыла режим панорамы, как бы встала на берегу. Озеро Неро — большой красивый водоем с пушистыми берегами. Спокойный и баюкающий лодки. Я представила рядом с собой того бедного мальчика. Может, у меня получилось бы поговоритьс ним о тебе?

После того как Надя начала писать письмо, шар в ее горле размягчился, а тошнота почти ушла. Надя в тот же день заказала роллы, облепленные мелкой сухой икрой. Каждый ролл Надя долго и с удовольствием жевала. А потом выискивала в деснах икорный бисер и растирала его между резцами.

Была середина марта, и Надя выкатила из подвала велосипед. Ее дом стоял на предгорном холме, две трети кухонного окна закрашивала скалистая гора. Надя надела лосины, спортивный топ, толстовку. Туго скрутила ветровку и запихнула ее в поясную сумку. Долила в бутылку воды и просунула в велосипедное крепление.

Надя скучала по велосипеду, еще больше — по собственной легкости. Когда Надя забиралась на холмы или летела вниз обратно к дому, она чувствовала себя ветром, маленьким прыгучим зверьком или стрекозой. Все мысли вылетали из головы Нади и скакали позади велосипеда, не поспевая. Но первые недели шар в горле Нади был таким тяжелым и плотным, что она даже не стала пробовать. Боялась пробовать. А если вылетят мысли, что останется в голове? Будет ли она пуста?

Когда в середине марта Надя въезжала на первый холм, ее разленившиеся мышцы начали болеть. Обычная, простая мышечная боль понравилась Наде. Шар в горле болтался и слегка тянул вниз, но в голове вдруг появилась радость— от солнца, ветра, недовольных ног и ощущения, что Надя едет на велосипеде по своему недавнему прошлому. Тому, где нет искусственного лапника, глины и тугого шара в горле.

Гора Развалка хрупкая. Это определение кажется странным для горы, но внутри нее ледяная полость. Воздух циркулирует в каменных боках Развалки, и летом из ее щелей дует очень холодный воздух — чуть выше нуля. Подо мхом кое-где есть ледяная корка, на склонах встречается северная растительность.

Раз в несколько столетий Развалка теряет утесы. Огромные каменные глыбы отламываются и летят в буковую рощу. В лесу разбросано много таких кусков, горных конечностей и органов. Надя приставила велосипед к большой мшистой скале, бывшей когда-то частью Развалки, и думала: а как это вообще происходит?

Можно ли вообразить грохот, с которым скала пропахивает лесистый склон? В какой ужас приходили древние люди, жившие здесь? Менялись ли от таких падений их жизнь, уклад и культура?

Надя смотрела на Развалку, свою любимую странную гору, и пыталась представить, как выглядело пустое место, где только что была скала. Ей думалось, это похоже на свежий древесный спил. После таких падений Развалка, должно быть, долго восстанавливалась. Выращивала на своей коже новый покров. Конечно, там, где это возможно: на горах тоже есть что-то вроде шрамов.

Надя пошла за скалу, чтобы помочиться. В лесу она никого не встретила, но присесть возле дороги тоже не могла. Увидела еще одну скалу, чуть позади, и зашла за нее. Вдруг по Надиному лицу хлестнула можжевеловая ветка. Надя отломила маленькое можжевеловое щупальце, растерла его пальцами и понюхала.

Сегодня думала о тебе и забрела в можжевельник. Никогда не встречала под Развалкой можжевельника, а тут вдруг раз —и целая рощица, хоть и очень маленькая. Я спросила у нейросети, используется ли можжевельник в погребальных обрядах. Представь себе —да. Раньше саамы окуривали можжевельником тело покойного. А в некоторых регионах России на гроб или могилу кладут еловые ветки. Твоя могила утыкана еловыми венками: они, к сожалению, пластиковые, но так теперь принято. Кстати, когда я пишу рассказы, всегда зажигаю ароматические свечи с запахом леса, луговых трав или ягодных кустов. В моем кабинете висят гипсовые слепки малиновых веток и корней мальвы. Еще один интересный факт. Согласно некоторым древнерусским представлениям, душа новопреставленного не видит ничего, кроме цветов. Считалось, что по цветам она может найти свой дом и свою могилу.

Надя купила восемь бордовых роз и пошла на кладбище. Ветер высушил глину, но раскидал несколько венков в ряду свежих могил. Надя прошлась по кладбищенской линии и повтыкала обратно некоторые венки. На могиле бабушки уже прибиралась мама, все было аккуратно и чисто. Только Надины кремовые розы продолжали торчать посреди венкового пластика. Не смогла выбросить, сказала по телефону мама.

От кремовых роз осталось восемь тусклых стеблей со скукоженными трубочками вместо листьев. На трех из них еще болтались бутоны, похожие на сухие кулачки. Надя отломила один и положила в карман. Потом выдернула из глины мертвые стебли и отнесла в кучу с погребальным хламом. На место старых цветов воткнула новые.

Тяжелый глиняный холм на теле бабушки почти закрывал крест и ее портрет. Наде пришлось встать сбоку, чтобы рассмотреть его. Это была школьная фотография: бабушку в бордовой рубашке сняли для выпускного альбома. У нее всегда были густые волнистые волосы, объемная серебряная шапка вокруг лица. Ни одной женщине Надиной семьи не достались такие красивые волосы.

Бабушка красила губы неестественно яркой малиновой помадой, как и многие учительницы. Однажды маленькая Надя намазала ею рот и так долго ровняла контур, что закрасила половину подбородка. Бабушка увидела ее и назвала чучундрой. Наде понравилось слово, от хохота она завалилась на диван. Взрослая Надя на кладбище вспомнила эту историю и тоже немного посмеялась.

Когда Надя села в такси, солнце стало оранжевым. Надя ехала в свой поселок по бетонке — важной дороге, соединяющей несколько городов-курортов. На полпути из-за горизонта выпрыгнули две горы — Бык и Верблюд. Из солнца на них вылился оранжевый кисель. Надя опустила заднее стекло, достала из кармана сухой бутон кремовой розы, высунула руку и раскрошила в пыль хрупкие мертвые лепестки.

Когда ты окончила Мурманский пединститут, тебя распределили работать в сельскую школу. Каждый день ты ездила на автобусе за пятьдесят километров и смотрела на заполярные сопки. Подъезжая к селу, ты иногда видела тюленей. Дети дразнили их, и тебя это смешило. Сегодня я вспомнила про похороны на деревьях — ты рассказывала об этом обряде, как о страшилке. Но такое правда было, это один из вариантов прощания с покойным на твоей родине. Саамы вешали тело умершего на дерево, чтобы его съели птицы. Люди верили, что душа отправляется в мир духов на крыльях птиц, поэтому отдать тело умершего им на съедение — естественный финал жизни. В детстве я пугалась этой истории. Как и все дети, я любила страшилки. Но похороны на деревьях больше не кажутся мне жуткими. Наоборот, мне нравится думать, что тело покойного не переваривает земля. Что его частички разлетаются по поверхности, через птичьи желудки, на их когтях, просто по ветру, выпариваясь на солнце и так далее. Похороненный на дереве, человек становится частью жизненного цикла, а это очень красиво. Это в любом случае произойдет и с тобой. Ты разлетишься по земле. Будешь в моем кислороде. Если хочешь, приходи в можжевеловый лес, встретимся там. Всё, бабушка. Я люблю тебя. Пока!

Надя приехала к скальным обломкам с рюкзаком. Протащила велосипед к можжевеловой рощице и прямо на земле расстелила полотенце в клеточку. Поставила два контейнера и термос. Села рядом на землю. Надю удивляло, что в православной культуре почти все поминальные ритуалы связаны с едой. Больше всего ей понравилось, когда мама выкупила в магазине весь утренний хлеб и попросила продавщицу раздавать его бесплатно.

Надя положила на черный хлеб кружочки огурца и рыхлые ломтики слабосоленого палтуса из магазина северной рыбы.Налила кофе и с удовольствием перекусила. Обрадовалась, что взяла еды с запасом — бутерброд был очень вкусным, ей хотелось еще. Объевшись, Надя полила руки водой из велосипедной бутылки и вытерла их полотенцем. Убрала все обратно в рюкзак.

Надя достала письмо для бабушки и подошла вплотную к диким можжевеловым кустам. Положила письмо на голый камень и подожгла зажигалкой. Пока горела нелинованная бумага, Надя держала можжевеловую ветку за кончик. Ее мелкие сочные отростки напоминали Наде человеческие пальцы.

P.S.

Я писательница Даша Благова, не похожая на героиню этого рассказа. 24 февраля 2024 года умерла моя бабушка Надежда Чередникова, не похожая на бабушку героини этого рассказа. Так же, как и моя героиня, я видела смерть своей бабушки.

О горе стыдно говорить целыми днями, достойной реакцией считаются молчание и тихие слезы. Для горя маловато слов, а те, что есть, — холодные и неприятные, от них хочется отмахнуться.Смерть бабушки — не первая моя потеря, но я все еще не умею горевать и плакать так, чтобы мне самой становилось легче.

Мне нравится, что нейросеть воплощает собой коллективную память. Она работает на основе данных и примеров, а ее алгоритмы устроены как нейроны в человеческом мозге. Нейросеть накапливает опыт и знает о решениях, которые до тебя принимали тысячи раз. Она может найти удобный, выверенный и нейтральный ответ.

Я решила провести свою героиню по пути горевания, который проложили тысячи людей после смерти своих любимых. В этом рассказе все решения и даже случайные встречи подсказала нейросеть. Ее же я спрашивала о погребальных ритуалах народов России. В конце текста героиня смогла заплакать, потому что это то, как должны вести себя люди, принявшие потерю. Это то, как вели себя люди тысячи раз до нее.

Этот рассказ я начала писать с постскриптума, еще толком не зная свою героиню, ее бабушку и решения, которые подскажет нейросеть. Но я не написала последнее предложение. Сначала мне хотелось получить собственный опыт после того, как я передам свои проблемы героине и проведу ее по пути горевания. И вот чтоя написала в конце:

Героини этого рассказа все-таки очень похожи на Дашу Благову и Надежду Чередникову.