Неуправляемый хаос: 7 лучших (и не самых очевидных) книг Владимира Сорокина

Собственно, романом назвать «Норму» можно с натяжкой: в ней нет сквозного сюжета. Это скорее сборник текстов, объединенных разными идеями, в том числе идеей деконструкции смыслов и языка вообще — стремление к последней появилось у Сорокина благодаря влиянию советских художников-концептуалистов (Эрика Булатова, Ильи Кабакова, Виктора Пивоварова и других).

Центральный цикл текстов внутри «Нормы» — короткие новеллы о жизни рядовых советских людей 1970-х годов: тут есть и люмпены, и воры в законе, и интеллигенция, и воспитатели детского сада. Объединяет их всех одно: согласно закону они должны ежедневно съедать фиксированное количество «нормы», которая представляет собой не что иное, как спрессованные фекалии. Что символизирует эта деталь, каждый решает сам. «Пакетики "нормы" — пайки дополнительной социальности, которую нужно потребить сверх общения, работы, разговоров; это довесок, который и отличает репрессивную, тоталитарную социальность от обычной», — писал о книге философ и культуролог Михаил Рыклин.

В 1994 году «Норма» наконец была официально издана — уже в России, а не в Советском Союзе. Обложку первого издания украсили отзывы на тексты Сорокина из западных СМИ: Libération, The Times и Der Speigel.

Не первый написанный, но первый опубликованный роман Сорокина — в 1985 году он был издан в Париже, в эмигрантском издательстве «Синтаксис». В романе по-прежнему ощущается сильное влияние позднесоветского концептуального искусства. Текст — это не только инструмент, который автор использует, чтобы рассказать историю, но и, по сути, отдельный персонаж. Собственно, вся «Очередь» — один сплошной полилог, многоголосая беседа людей, стоящих в бесконечной очереди. Разрозненные реплики складываются в хаотичную мелодию, пазл, который иллюстрирует жизнь общества на излете существования Советского Союза. Впрочем, очередь здесь не только и не столько примета советского быта, сколько метафора жизни вообще.

Сборник из 29 рассказов, впервые опубликованный в 1992 году. В новеллах Сорокин продолжает иронизировать над соцреализмом и снова безжалостно деконструировать речь и сюжетные штампы как советской пропаганды, так и соцреалистических литературы и кино. Клишированные, казалось бы, герои рассказов каждый раз ведут себя непредсказуемо и шокирующе: то начинают проводить странные ритуалы (часто связанные с экскрементами) в экспедициях или на могиле павших героев; то внезапно переходят на странный, как бы «несвойственный» им язык, стирается грань между сном и явью, между логикой и бредом больного сознания.

Роман был написан Сорокиным в первой половине 1980-х, но в России его официально издали только в 1995 году в череде других ранних произведений автора — книг «Норма», «Сердца четырех», «Роман» и «Месяц в Дахау». Кинокритик Антон Долин (признан в РФ иноагентом) вспоминает, что «на презентации "Тридцатой любви Марины" в Чеховской библиотеке было не протолкнуться», и говорит, что Сорокин в те годы «обрушился» на постсоветского читателя как землетрясение.

В отличие от «Нормы» или «Очереди», в этом романе Владимира Сорокина есть сквозной сюжет. Главная героиня — преподавательница музыки и богемная интеллектуалка Марина, которая мужчинам предпочитает женщин и находится в поиске своей тридцатой по счету любви. Однако в конце концов Марина встречает секретаря парткома завода и убежденного коммуниста Сергея Румянцева. С ним она испытывает долгожданный оргазм и в итоге подчиняет собственную личность новому любовнику, а заодно — всей советской системе. Она перестает быть диссидентом, устраивается работать на завод, а говорить постепенно начинает штампами советской пропаганды — в этом романе, как и в предыдущих, текст играет роль не меньшую, чем фабула.

Роман, вышедший в 2002 году, положил начало так называемой «Ледяной трилогии» или просто «Трилогии», так как со временем обзавелся приквелом («Путь Бро») и сиквелом («23000»).

По сюжету «Льда», в 1920-е годы советские ученые обнаруживают в месте падения метеорита загадочную субстанцию, которую затем называют Льдом. Прикосновение к этому космическому веществу «пробуждает» главу экспедиции, он становится во главе так называемого Братства Света и обретает новую цель: «завербовать» в ряды братства как можно больше «непробужденных» и с помощью «ледяного молота» (им нужно несколько раз ударить новообращенного в грудь) превратить их в избранных — в людей, которые умеют «говорить сердцем». В конце все избранные должны будут взяться за руки и уничтожить Землю, возникшую в результате системной космической ошибки.

Антон Долин называет «Лед» «грандиозной критикой сектантского мышления». «Трилогия — одновременно конспирологическая сатира и полноценная утопия, конечная цель которой — то ли тысячелетнее царство истины, то ли окончательное уничтожение "человеческого, слишком человеческого". Ницшеанская смерть всего живого логически вытекает из давным-давно провозглашенной и лишь сейчас окончательно осознанной смерти Бога», — пишет он в журнале «Сеанс».

Один из самых известных и титулованных романов Сорокина вышел в 2013 году в издательстве Corpus. Текст получил второй приз премии «Большая книга» и стал лауреатом читательского голосования премии «НОС», а критики всех ведущих изданий от «Коммерсанта» до «Профиля» единодушно пели ему оды.

Как и «Норма», «Теллурия» разбита на несколько десятков новелл, их общий сюжет — жизнь в постапокалиптическом мире, где почти исчезли технологии и массовое производство, Европа фактически оказалась отброшена в Средневековье, на бывшей территории России частично установился православный коммунизм, а в Алтайской республике Теллурия создают гвозди, которые нужно забивать в голову, чтобы испытать небывалый кайф. При этом в каждой из этих мини-стран есть свой особенный новояз — и здесь Сорокин снова демонстрирует небывалый талант к игре с текстом.

Литературный критик Лев Данилкин назвал «Теллурию» антиутопией, но «не алармистской, а сатирической». «"Теллурия" — жанровая кадриль; здесь нет сквозного сюжета; фрагменты с "я"-рассказчиками чередуются с кусками "от автора", хотя ясно, конечно, что и там и там персонажи — подставные лица: Сорокина совершенно не интересуют характеры, только речь и — шире — тип лингвистического сознания, генерируемого этими фантомными фигурами», — написал он.

Вторая часть трилогии, в которую вошли также повесть «Метель» и тот самый, изъятый не так давно из магазинов, роман «Наследие». Сквозной герой, чудом выживший после передряг первой части психиатр Платон Гарин, который в «Метели» ехал сквозь снег по России, чтобы вакцинировать народ от страшного вируса, на сей раз работает в Алтайской Республике, в санатории, куда на лечение приезжают бывшие политики со всего света — выглядят они, впрочем, не как люди, а как огромного размера ягодицы со ртом. Когда по республике наносят ядерный удар объявившие ей войну казахи, доктор, его возлюбленная Маша и еще несколько спутников принимают решение отправиться в Барнаул, а затем в Хабаровск. В пути их ждет множество самых разных встреч и странных — в духе Сорокина — приключений и злоключений. И если посыл «Метели» читателям и критикам казался однозначно пессимистическим, то «Доктор Гарин» все-таки дает надежду — даже в абсолютном хаосе и пережив несметное количество бед, Маша и доктор Гарин умудряются выжить.