Чтение выходного дня: рассказ Макса Лоутона «Кето и кеносис»

Квартира была на десятом этаже и окна гостиной выходили прямо на Всемирный торговый центр, 1 и окружавшие его бетонные прямоугольники, вечно подсвеченные жутким светом. Прямо под окном располагался клуб Paul’s Casablanca, где на дверях работала девушка, которую мы знали со школы. Это была своего рода игра — попытаться заметить ее крашеные розовые волосы, сидя на барном стуле возле узкой двери, через которую толпы людей проталкивали себя внутрь веселого заведения. Прививочные карты не проверяли уже как минимум год; те времена прошли.

Мой дом был через дорогу от станции первой линии метро на Канал-стрит, и маленькие диорамы из кафельной плитки внизу, у рельсов (читай: то, как переделали станцию) казались мне гораздо более сомнительными, чем когда клин отвалившейся плитки сменялся стрелой чистого черного цвета под ней, которая, в свою очередь, проникала в соседний массив белой керамики, украшенный случайной наклейкой или неразборчивой надписью.

Лучше разлагаться, чем ремонтировать.

Квартира досталась мне с мебелью и я нашел ее на Streeteasy. Сдававшая ее женщина была нервической европейкой с неопределимым акцентом и инициалом вместо имени: «J». То есть мне пришлось называть ее J., от чего я был не в восторге. У нее не было риэлтора, так что я просто приехал в воскресенье утром, взяв такси от предыдущей квартиры в Ист-Виллидж — с четверга по воскресенье район становился малоприятным и, хотя я работал в крипте, это не лишало меня права не переваривать всех этих младших партнеров из инвестиционных банков с их флисовыми жилетами и клетчатыми рубахами. Таких ребят, которые, если им не повезло затащить на свидание блондинку низкого роста с идеальными волосами длиной чуть ниже плеч (недавнюю выпускницу колледжа из тех, что живут по четверо в квартирах в Краун-Хайтс, в новых кондоминиумах, но напротив них располагаются лавки, пахнущие мясными обедами и наполнителем для кошачьих туалетов, а в такой же точно бодеге напротив жилища Мэтта продавались русские конфеты, и ее владелец-доминиканец говорил на ломаном русском, восклицая «это Америка, чувак! мы все любим языки и культуры друг друга, чувак!» в ответ на вопрос, где он этого понабрался), в общем, тогда эти ребята быстро и незаметно гуглили девушек по вызову на районе, затем отправляли смс на найденный в интернете номер, «где вы принимаете?», затем «сколько за полчаса?», потом «а за час сколько?», после чего отправляли селфи и писали «да, скоро приеду», надеясь не получить от полиции Нью-Йорка официальное сообщение о возможных последствиях этого поступка (сообщение, известное под аббревиатурой TCDM), так как доподлинно известно, что единственный способ избавиться от предложения–— это подавить спрос еще в зародыше.

Не то чтобы у меня были претензии к капитализму или вот к этим вот братанам-финансистам, нет, это было что-то другое, что сложно облечь в слова. Сам я бы никогда не стал платить за секс, но если бы вдруг стал, то уж точно не поперся бы к секс-работнице на дом, ну реально, бог знает в каких номерах в Holiday Inns или в многоэтажках, чьи фасады всю ночь освещены безумным флуоресцентным светом, эти женщины занимаются своим бизнесом. Но у младших партнеров со стажем всего год или два не было опции совершать эти плотские сделки в квартирах в Вест-Виллидже («прямо над пиццерией Joe’s», с гордостью сообщали они), которые они делили с еще тремя чуваками, и главный вопрос, который меня занимал, это «не путают ли они иногда свои флисовые жилеты?» Впрочем, они особо и не скрывали друг от друга, что им нравятся девочки по вызову и что это такая же часть их образа жизни, как закинуться аддераллом перед тем, как протрахаться шестнадцать часов с эксель-таблицами, до тех пор, пока стимуляторы не смешаются с принятыми на прошлых выходных грибами и не вынудят их сказать: «Кажется, я вижу ангела в D5, чуваки». И если один из них однажды увидит в New York Post, их любимой газете, статью о девушке, которая попала в рабство, а затем просто исчезла в Нью-Йорке (ТАЙНА ДЕВУШКИ ИЗ МАЛЕНЬКОГО ГОРОДКА, БЫВШЕЙ ЧИРЛИДИРШИ, КОТОРАЯ СТАЛА ЖЕРТВОЙ НЬЮ-ЙОРКСКОЙ СЕКС-МАФИИ), они будут подначивать друг друга и отпускать шуточки, указывая на неопрятных коллег, пользующихся наименьшим успехом у слабого пола и наиболее склонных к тому, чтобы набрать в поисковике роковые слова, способные завести их насамое дно. В любом случае, если бы меня каким-то образом вынудили купить услуги девушки по вызову, я бы просто пригласил ее сюда, и она бы любовалась светом, падающим на Всемирный торговый центр, 1, не так уж отличающимся от того, что иллюминирует фасад ее многоквартирного дома в дерьмовом районе, и Стэнли Кубрик точно показал комнату проститутки в даунтауне в «Широко закрытых глазах», такое есть у меня подозрение.

Но нет, оставьте девушек по вызову банкирам вместе с их флакончиками для кокаина, перфорированными стенами и тремя мониторами на столах дома и в офисе. Они и так создавали достаточный спрос, так мне казалось.

Плюс в моей квартире было что украсть, к примеру, владелец или предыдущие арендаторы, я так и не понял, кто именно, кто-то из них оставил подставку из плексигласа, на которой лежали таблетки из инсталляции Дэмиена Херста, лекарство от судорог с выцветшей красной буквой «Т» на каждой чуть поврежденной пилюле, и это прямо у окна с видом на Всемирный торговый центр, 1, плюс была еще коробка Brillо в точности как те, что использовал в своих работах Уорхол, но эту не использовали, просто это была коробка Brillo, совершенно и абсолютно неотличимая от коробки Уорхола, с той лишь разницей, что одну сопровождала вечная слава, дарованная ей рукой художника, а другую нет. Эти предметы было не так-то легко украсть, но они, скорее всего, были довольно ценными. В остальном, помимо моего золотого ролекса как у Тони Сопрано, я не беспокоился о чрезмерно большой коллекции книг для журнального столика в передней. Не волновали меня и библиотеки-близнецы из романов, мемуаров и нон-фикшн в обеих спальнях моей квартиры. Также непонятно, откуда они взялись, это была коллекция, поражающая разнообразием, объединенная лишь оттенком отмененной маскулинности. Предыдущий владелец или квартиросъемщик был большим поклонником Нормана Мейлера и Сола Беллоу и на вчерашней вечеринке, когда гости смеха ради взялись изучать библиотеку, единственной книгой этих двоих, которую не удалось обнаружить, оказалась огромная «Песнь палача». Там было два экземпляра «Американского психопата» в разных изданиях (в твердом переплете и мягкой обложке), четыре Библии, «Полная книга колледжей» от Princeton Review в изданиях 2004 и 2005 годов, новые мемуары Уилла Селфа в мягкой обложке (разгромившие его критики были неправы — стиль был все же достоен внимания), один винтажный экземпляр «Одуревшего петуха» Генри Миллера, множество потрепанных книг Джеймса Миченера, старые издания ранних работ Дона ДеЛилло в мягкой обложке (так себе), все тома о Гарри Поттере в мягкой обложке со множеством складок на корешках, и, самое удивительное, два одинаковых экземпляра «Ганнибала» в твердом переплете со страницами с эффектом рваного края на полке бок о бок. Я не замечал обе эти книжки до вчерашнего вечера, но не знакомая мне девушка в коротком платье в горошек с карамельного цвета ногами и длинной челкой подошла ко мне, представилась, держа обе эти книги подмышкой, пожала мне руку с забавным выражением помпезности и ситуации, а затем спросила, большой ли я поклонник Томаса Харриса. Я ухмыльнулся в ответ и сказал, что нет, книжки не мои, тогда она улыбнулась еще шире и выразила свое огромное разочарование с явным налетом иронии.

Ее звали Ада — такое милое, старомодное имя — и, как сообщил мне Мэтт, увидев, что мы разговариваем, когда мы с ним проскользнули в туалет, чтобы я мог посмотреть, как он нюхает кокаин, и я разделял порошок на дорожки по старой памяти, она была балканской девушкой из Санта Барбары, и, честно говоря, я не мог представить себе ничего лучше, и Мэтт спел песню The National, «названную в ее честь», сказал он, что заставило меня поволноваться насчет того, что она могла стоять в очереди в туалет и услышать нас.

Инсуффляция порошков, струение мочи и моя ванная, полная продуктов Aesop; я был неолиберальной элитой.

Похмелье одолевало меня, и я размышлял о том, как съесть этот ванильный йогурт с ягодами, которые я купил. Я не хотел отступать от своей кето-диеты даже в такой день, как этот. Я достал айфон и погуглил методы экстракции сахара из молочных продуктов. Если холодная экстракция разрушающих печень соединений из болеутоляющих средств была возможна, то и это должно быть тоже, подумал я.

У знакомого диджея я одолжил профессиональную колонку, которую поставил на стойку, окаймлявшую комнату и не имевшую назначения. Она была подключена к моему ноутбуку, и первые несколько часов вечеринки я играл чикагское техно на низкой громкости. Модная музыка для общения. В честь Мэтта мы купили два торта в «Магнолии», и глазурь была такой сладкой, что стекала в горло как сахарная вода или разбавленный нектар. Наш друг по колледжу, который был инфлюенсером и шеф-поваром (или в обратном порядке), только что бросил курить траву и пожертвовал две унции в пользу вечеринки, мы предварительно их измельчили и положили в огромную деревянную салатницу, что навело меня на мысль о том супергорьком вкусе, который такие миски придают маслам салатов, которые в них кладут, но по крайней мере на мой язык, это не повлияло на вкус травы и люди продолжали брать миску и позировать с ней для фото, и некоторые, делая это, восклицали «уголовно наказумое количество!» (что было устаревшей парадигмой).

По мере развития вечеринки, гости, которые в основном были друзьями по колледжу, подходили к ноутбуку, чтобы включить мелодии из Spotify или YouTube. Ностальгируя по нашим студенческим 2010-м годам, множество песен из легендарной серии альбомов и микстейпов Future 2014-2015 годов разносились над паркетом, а реверберация от колонок почти наверняка достигала этажа ниже.

И таблетки Дэмиена Херста, и Всемирный торговый центр, дом 1 стояли часовыми с одной стороны комнаты, и иногда, когда я не мог уснуть, мне казалось, что прожекторы у подножия нового памятника старому зданию, которое также было новым зданием, не давали мне провалиться в сон––что их свет был сильнее моей способности его выдержать.

Наша заявленная цель на эту ночь состояла в том, чтобы Мэтт принял одну из таблеток Дэмиена Херста и чтобы это было как у соседа моей семьи который был дизайнером интерьеров и однажды, как он утверждал, дотронулся до картины Моне в Лувре, одного из тех шаблонных полотен, репродукции которых слишком часто висят в общежитиях, и от нее откололся фрагмент, так что, охранные шаги возвещая о своем появлении на грани его восприятия, сосед тайком проглотил фрагмент и картина стала частью его––не говоря уже о токсичных химикатах, которые старые французские мастера, вероятно, подмешивали в свои краски. Я хотел, чтобы Мэтт тоже добавил Дэмиена Херста к своему неврологическому химическому набору, чтобы следовые количества химиката никогда не достигли нуля, как в парадоксе с Ахиллом и черепахой: лекарство против судорог осталось бы в его мозгу до конца жизни и было бы вечным напоминанием о том, как весело мы отпраздновали его день рождения, плюс чья это была идея поставить вокруг торта миски со «Скиттлз» — ужасная идея, они были такими вязкожевательными, но кажется, придется напоминать ему и об этом.

Чуть позже, когда я выпил четыре мартини, смешанных в виде одной огромной порции в кувшине, и по краям моего поля зрения мир начал меркнуть, я подошел к Аде и подруге, сидевшими на подоконнике рядом с пилюлями Дэмиена Херста. Подруга выглядела так, будто она была примерно из того же региона, что и и Ада (то есть из Европы как таковой — не Санта Барбары) и я видел, что не очень-то ей нравлюсь, одарив меня кривым взглядом, почти полностью лишенным тепла или доверия. Но, Мэтт тоже присоединившись к нам, мы рассказали забавную историю о том, как я получал MBA в Оксфорде и мы сделали гашиш-латте (гашиш, приготовленный в сливках с кофе и сахаром) прежде чем отправиться на фестиваль в парке Хакни в ночь терактов на Лондонском мосту, обдолбанные до беспамятства и убегая от хорошо разрекламированной толпы, чтобы оказаться на улице почти без пешеходов и с разбитой машиной посреди нее с одним словом, нарисованным краской из баллончика на боку: П****.

Тебе понравилась эта история, Ада, и твоя подруга даже слегка ухмыльнулась, но в конце концов Мэтт ушел с подругой, и не знаю в котором часу, вечеринка начала редеть, и ты спросила меня, откуда взялись идентичные экземпляры «Ганнибала», а затем предложила найти и другие дубликаты––ты тоже смотрела сериал с Мадсом Миккельсеном и, да, я согласился, он симпатичный чувак, я вспомнил видео, где он курит сигареты и пьет колу во время звонка по Zoom, которое вроде бы стало вирусным, он выглядел охренительно круто —, плюс ты хотела одолжить один из двух дубликатов «Ганнибала» со страницами с эффектом рваного края. Я сказал, что ты можешь взять его насовсем, затем, долив себе мартини и свернув косяк, мы вернулись в спальню, где, к счастью, у меня не было двух мониторов, установленных на столе — они были в свободной комнате, где также стояли справочники Princeton Review по колледжам и книги о Гарри Поттере––вероятно, там раньше спал ребенок предыдущего квартиросъемщика. Чуть раньше в моей комнате толпились люди, и я сказал им сложить верхнюю одежду на кровать — плюс как эта практика зародилась, она не казалась интуитивно понятной, разве вы не хотите, чтобы ваша кровать была чище, чем пальто, только что появившиеся с улицы? — но пальто к этому моменту исчезли и шерстяной ковролин, лишь слегка отмеченный отпечатками обуви, был пространством, незаметно освобождавшимся от людей.

Сначала ты осмотрела полки и мы отложили твой экземпляр «Ганнибала» в сторону. После чего твое внимание привлекло первое издание «Одуревшего петуха» в пластиковой обложке, и да, забыл упомянуть, это был шикарный экземпляр. Ты сняла его с полки и он скользнул в твою руку, пластик позаботился об этом. Затем ты пошла к кровати, бросила себя на нее, свернулась калачиком, как большая кошка, и стала читать первую страницу. Ты заправляла отдельные пряди волос за уши и взглядывала на меня через каждые несколько строк. Я сел рядом и слушал. Я зажег косяк и мы передавали его друг другу, стараясь не попадать пеплом на кровать или книгу. Я приложил огромные усилия, чтобы не закашляться; я давно уже практически не курил. Голос, которым ты читала, не звучал так, будто дома ты говорила на сербском или хорватском (или на сербо-хорватском, если на то пошло), но как бы это было прекрасно, если бы ты и вправду была билингвой, хотя почти никто не бывает: «Отдаленный и пустынный уголок Америки. Огромные глиноземные равнины, на которых не растет ни цветок, ни другое живое существо. Трещины расходятся во все стороны, теряясь в необъятном пространстве. Стоя на платформе в тяжелых воловьих сапогах, с толстым, украшенным латунью ремнем на талии, она нервно попыхивает сигаретой. Ее длинные черные волосы, словно груз, падают на плечи. Раздается свисток, колеса начинают свои плавные, роковые обороты. Земля ускользает по бесконечно скользящей ленте». Ты вздохнула и я решился на поцелуй. Эта книга о распадающемся браке и бурном романе с француженкой была противоположностью афродизиаку с точки зрения современных сексуальных нравов, но это не стало помехой. После первой серии поцелуев с языками я встал, чтобы нажать кнопочку у дверной ручки, которая делала ее неповорачиваемой, также положив окурок в пластиковый стаканчик с остатками вина на дне, кем-то оставленный на прикроватной тумбочке. На вкус твой рот был как чистая плоть и спиртное. Гостям теперь закрыт сюда доступ и придется позволить им делать что угодно с квартирой: наполовину съеденные торты, таблетки Дэмиена Херста, коробка Brillo, множество коробок неароматизированного La Croix в холодильнике... Пока я был с Адой, мне ничего из этого не было нужно.

Извлечение сахара из йогурта грозило превратиться в ужасную нервотрепку. Было 5 вечера и кромешная тьма. Год только что перешел в декабрь и Нью-Йорк казался чужой планетой, над которой не висело солнце.

На протяжении долгой, темной ночи, рассеченной только софитами вокруг Всемирного торгового центра, дом 1, мы занимались любовью четыре раза и обычно у меня не получалось сделать это больше двух раз за сессию, но в этот раз было иначе. А в перерывах между отступлениями мы лежали на потной кровати и говорили о сериалах, которые мы смотрим на Netflix. К тому моменту, когда мы трахались в третий раз, все гости уже ушли, и, доведя нас обоих до оргазма, я прошел босиком через паркет, чтобы убедиться, что входная дверь заперта, мои ступни подхватывали случайные кучки пепла или пролитые напитки. Понятно, что никто не сумел запереть входную дверь из коридора снаружи, так что сделал это, затем посмотрел на то что осталось от тортов, мизинцем зачерпнул немного глазури в рот, крикнул Аде, чтобы узнать, не хочет ли она кусочек, и содержание сахара в глазури было таким что она не должна была так уж быстро испортиться, торты в «Магнолии» хранились под пластиковыми колпаками, а не в холодильниках, но она не хотела и я не потрудился поставить их в холодильник. Солнце еще не взошло, но небо было цвета пепельного молока и мне нельзя было есть до двух часов дня согласно моему режиму интервального голодания.

Количество глазури размером с палец не могло запустить метаболизм до такой степени, чтобы это имело значение. Так я себе говорил.

В инсталляции Херста не хватало одной таблетки, но я этого не заметил.

Когда я вернулся в спальню, Ада достала с полки массмаркетовый экземпляр «Каньона Холодных Сердец» Клайва Баркера в мягкой обложке, с нелепой фотографией автора в смокинге на задней обложке. Она листала его в поисках чего-то, лежа на спине, положив голову на подушку и образуя ногами ромб, что было бы фантастической растяжкой для жестких тазобедренных мышц, но я знал, что ее мышцы такими не были. Я не читал эту книгу. Она продекламировала несколько предложений о сексе и одно о двуногом птичьем чудовище, наделенном внушительным членом. К тому моменту, как она дошла до описания двойной пенетрации между двумя парнями и призраком старой голливудской старлетки, я лег рядом с ней и осторожно взял книгу из ее рук.

«Что? Тебе не нравится?» — спросила она с ухмылкой.

«Мне нравится слишком сильно...»

И мы прижались друг к другу, шторки были закрыты, так как отсюда не было видно Всемирный тогровый центр, дом 1 или другие небоскребы — только окна напротив. Частые появления неодетых тел и спорадические акты совокупления, совершаемые без оглядки на возможного визави.

Затем, задремав, я представил, как сейчас выглядит дом ее семьи в Санта Барбаре. Я напевал припев песни «Ада», потом попросил Алексу включить Blue Calx группы Aphex Twin. Мне было интересно, была ли Ада в Санта Барбаре, когда она вся сгорела, и я видел множество снятых на айфон видео, где люди ехали через тоннели пламени и рыдали, они не были уверены, что выберутся из них живыми, и это была идеальная метафора жизни. Странные плети, похожие на ивовые ветви или очень длинные, тонкие языки хлестали через дорогу и им приходилось ехать прямо по ним.

Глухая ночь и пламя с обеих сторон делали совершенно невозможным разобрать что-либо, кроме огня как такового. Это и еще вопрос, было ли вообще в Санта Барбаре столько деревьев, которые могли загореться, я помнил ее как некий оазис в пустыне, расположенный среди невысоких холмов. Однажды я был там с бывшей подругой с визитом к знакомому по колледжу, начинающему политику-республиканцу: поплавать в его бассейне с подогревом. Несмотря на роскошность жилища его семьи, он подчеркнул, что у них есть только Budweiser и Miller Lite, так что мы это и пили, но не слишком много, поскольку мне нужно было вести машину до места, где мы остановились в Лос-Анджелесе. И если бы я остановился в Лос-Анджелесе сейчас, я бы остановился в Chateau Marmont, но тогда это был маленький отвратительный Airbnb в WeHo с простыней на резинке, которая постоянно сползала с матраса, обнажая огромные пятна цвета ржавчины на старом прямоугольнике Zinus.

Далекое тиканье Blue Calx убаюкивало и Аду тоже, и мы дремали в объятиях друг друга, пока я представлял себе семейные фотографии, которые кто-то вытаскивал из обугленного остова дома, и балканские романы в переводе (или нет) ее нерелигиозных родителей, хранимые как талисман того места, откуда они приехали, и стол для пинг-понга на заднем дворе, совершенно не тронутый адом, возможно потому что двор был большим травяным овалом и окружен не деревьями, как большинство задних дворов, а симпатичными маленькими пустынными растениями в керамических горшках, которые очерчивали примерный периметр. Пожарные, вытаскивающие из-под обломков потенциально ценные вещи и раскладывающие их на переднем дворе, могли бы прерваться и поиграть в пинг-понг, но это бы выглядело как-то не очень правильно, думали они. Сидя в машинах, припаркованных на подъезде к дому, в ожидании того, что они найдут, семейство Ады тоже могло бы поиграть, но вряд ли они были в настроении. Эвакуируясь, ее мать взяла с собой две из своих четырех шкатулок с драгоценностями и, затаив дыхание, ждала, найдут ли они еще две. Ее отец был уверен, что его шерстяные костюмы испарились, и я сочувствовал ему, так как еще в первые месяцы ковид-локдауна я уехал из Нью-Йорка к другу, у которого был дом на Кейпе, и, вернувшись, обнаружил, что вся моя шерстяная одежда усеяна асимметричными дырами. Да, мы с отцом Ады были в этом отношении в одной лодке, и я засыпал с часами как у Тони Сопрано все еще на левом запястье, что Аде вероятно казалось сексуальным, думал я, даже когда ее плечо как бы тянуло золотой ремешок и он натягивал кожу моего запястья, что было не очень-то приятно.

Я настроил Алексу таким образом, что всякий раз, когда я запрашивал у нее одну песню, она играла ее на повторе: Blue Calx должна была звучать все утро, плюс уже рассвело, так что софиты вокруг Всемирного торгового центра, дом 1 погасли.

Здание AT&T Long Lines Building на Томас-стрит, 33 стояло дозорным над нижней частью острова в то время как начинался день, похожее на камень без окон как песок смешанный с пеплом. И черные прямоугольники равномерно сверху вниз на каждой из его граней, они были похожи на окна из черной керамики, фарфора или даже обсидиана.

Как я уже говорил, мы занимались любовью четыре раза и я лишь намекнул на три из этих совокуплений, так что вышло, что нас разбудила соседская собака в 9 или 10 утра, и из моего рта несло сожжеными кетонами плюс рот Ады перестала благоухать только лишь чистой плотью, мы занялись любовью в последний раз и удовольствие было ошеломляющим, но я все же заметил некоторую степень усталости в работе моего органа, это проявлялось как некое ощущение натертости, и я задался вопросом, есть ли у женщин такое же ощущение избыточного использования параллельно с удовольствием, и если да, то какое именно.

Тебе надо было идти на бранч с подружками, Ада, поэтому ты надела лифчик и стринги, затем мы вместе встали и почистили зубы, я щеткой, а ты пальцем, плюс ты выдавила чуть-чуть умывалки Aesop и превратила ее в пену, а потом смыла холодной водой, чтобы убрать отек. У тебя в сумочке был зеркальный кружок плотной пудры — чтобы скрыть усталые круги под глазами.

Мы проспали не больше трех часов. Мы обменялись номерами. Мы долго целовались, испытывая облегчение от того, что во рту у нас теперь был вкус зубной пасты, а не сна. Ты снова надела свое короткое платье в горошек и это было проблемой, так как тебе не во что было переодеться к бранчу, плюс вчерашнее нижнее белье, поэтому ты сказала, что возможно зайдешь в Зару. Стоя у входной двери и строя осторожные планы, я вспомнил о твоем экземпляре «Ганнибала» и побежал за ним в спальню, затем поцеловал твою руку, когда отдавал его тебе. Ты мне уже очень нравилась.

После твоего ухода я немного полежал в постели, пытаясь снова заснуть, потом сказал Алексе включить Blue Calx и я забыл упомянуть, что Echo Dot был подключен к достаточно хорошей колонке, так что пока мы спали, колыбельные нам играла не маленькая продолговатая штука с жестяным звуком, а нечто гораздо более существенное. «Каньон Холодных Сердец» все еще лежал на кровати, так что когда я понял, что сон не придет, я перелистнул обратно к сцене двойной пенетрации и прочитал ее, чувствуя, как мое переутомленное мужское достоинство в процессе чуть-чуть шевелится.

Позже я прослушал эпизод Joe Rogan Experience, пока наводил порядок в квартире.

Положил замороженную курицу из Trader Joe’s в холодильник, чтобы разморозить к ужину, купил смузи в Juice Generation неподалеку, затем пошел в Equinox и сделал упражнение на руки, плюс минут пятнадцать на тренажере Stairmaster, все это время слушая High Violet и включив «Аду» только в последние три минуты тяжелого подъема для мотивации.

Зашел в фешенебельную бодегу, которая по воскресеньям закрывается в 5 часов, за ягодами и йогуртом. Завершил транзакцию с помощью Apple Pay, так как случайно оставил бумажник дома, и в Equinox им разыскивать меня в компьютере.

Что привело меня к нынешней проблеме: попытке следовать интернет-инструкциям по извлечению сахара из йогурта. Сначала я смешал его с кукурузным крахмалом и пропустил через сито, затем добавил полчашки воды, вылил в большую миску и оставил на пять минут. Еще немного прибрался, выбросил остатки торта, и от двух унций травы осталось больше половины. Не знал, что с этим делать. В противном случае завтра заказал бы уборку, чтобы вымыть полы и оттереть закапанный мочой унитаз. Вернулся к йогурту, и он выглядел как странное водянистое месиво. Положил его в морозилку на десять. Осмотрел ягоды на предмет плесени и жучков пока ждал, затем положил курицу, посоленную, приправленную специями и смазанную оливковым маслом, в духовку на 400 градусов на 30 минут. Телефон пронзительно пискнул, и это было экстренное оповещение, подумал я. Достал йогурт из морозилки и должен был добавить пищевую соду (две столовые ложки), затем перемешать, после чего добавить еще полчашки воды и поставить обратно в морозилку еще на пять минут. Телефон снова пронзительно пискнул, но я переключился с предупреждения, чтобы проверить инструкции.

«Что это вообще был за сайт?» Я не очень верил в этот процесс.

Прошло пять минут, пока я читал «Каньон Холодных Сердец» в гостиной на подоконнике рядом с видом на Всемирный торговый центр, 1. Софиты вокруг здания освещали слова, которые я читал. Голова все еще пульсировала легкой болью, но это было больше похоже на тиканье в Blue Calx, чем на грохот вчерашней трэп-музыки.

Когда я достал йогурт и дал ему немного оттаять согласно инструкции, сайт сообщил мне, что он теперь не содержит сахара. С недоверием я попробовал, но сахара не ощутил. Я радостно засмеялся.

Это было чудо.

Я смешал йогурт с ягодами и слопал его целиком. Мой телефон пискнул еще одним сигналом о чрезвычайной ситуации, но я его проигнорировал. Я съел запеченную курицу с целым пакетом шпината на гарнир. Я пропитал зелень оливковым маслом, которое отталкивающе липло к краям моих губ, и это было не очень красивым зрелищем.

Положил телефон в карман, затем тарелку в раковину и вроде как сполоснул ее. Снова ухмыльнулся по поводу обезсахаренного йогурта и подумал о том, чтобы запостить ссылку на рецепт в Твиттер. Не сделал этого. Взял «Каньон Холодных Сердец», который собрался читать на полном серьезе, затем направился к дивану, который, как сказала J., был спроектирован каким-то известным европейским художником и неважно, что он уже разваливался. Прежде чем плюхнуться на него, я бегло просмотрел книги для журнального столика на полке.

«О, только лишь увидеть, что Ада узрит на этих полках...»

Затем улыбнулся; я заметил еще один точно такой же экземпляр «Ганнибала». Над городом взвыла сирена, которая, я был уверен, предупреждала о наводнении. Весь день лил дождь, и наводнения стали обычным явлением в Нижнем Манхэттене. Я снял «Ганнибала» с полки и сделал с ним селфи. Отправил его Аде и написал: «Я нашел еще один! хочешь зайти и попробовать найти четвертый?». Сирена доносилась из внутренней комнаты здания AT&T Long Lines Building на Томас-стрит, 33, эта комната еще более без окон, чем все остальные. Она почти сразу же написала в ответ: «конечно :) буду через 30?» и я ответил: «жду с нетерпением». К первой сирене добавилась еще одна, мой телефон пронзительно пискнул, и уведомление CNN вылезло поверх нашего разговора:

ЯДЕРНЫЕ БОМБЫ НАПРАВЛЯЮТСЯ НА НЬЮ-ЙОРК. ПАНИКА ОХВАТЫВАЕТ МАНХЭТТЕН.

Мной овладело холодное чувство и мой сфинктер сжался. Звук самолетов, рассекающих воздух. Мерцание софитов под Всемирным торговым центром, 1. В горле поднималась желчь и меня тошнило от кукурузного крахмала. Ада написала мне сообщение: «вообще-то уже в убере, увидимся скорее через 15. хочу увидеть твою реакцию на то, что я купила в Заре лол», на что я просто ответил смайликом.

Но не мог избавиться от мрачного чувства и софиты под Всемирным торговым центром, 1 еще раз мелькнули, прежде чем погаснуть. Снова самолеты, рассекающие воздух, и снова сирены. Увидел два истребителя, пролетевших слишком близко к небоскребам в центре города. Вернулся в спальню и попросил Алексу включить Rhubarb Aphex Twin. Увеличил громкость до предела — вообще-то это было справедливо, соседская собака разбудила нас сегодня утром — схватив третий экземпляр «Ганнибала», так что костяшки побелели.

Я не услышал, когда взорвались ядерные боеголовки и мы с Адой сразу же превратились в скелеты. Но я был прав, меня бы вырвало от кукурузного крахмала, если бы я прожил чуть дольше, так что это было своего рода благословением.

Убер Ады был прямо у здания AT&T Long Lines Building на Томас-стрит, 33, когда Нью-Йорк перестал существовать. Ее кости рядом с костями водителя в смятом каркасе машины. «Пожар в Санта Барбаре наконец-то добрался до нее»,––примерно так мог подумать Бог, глядя на то, что когда-то было Манхэттеном, а теперь стало нарисованной мелом сеткой со стратегически расположенными кучками пепла на каждом бывшем перекрестке: чтобы напоминать всем архангелам о том, что когда-то было великим городом. Кучи пепла, поднятые ветром, и испарившиеся рамы старых такси соединились в единое вещество, и твердый материал, оставшийся на пестрой поверхности древнего гранита, образовал ряд завораживающих форм и жаль, что не было никого, кто мог бы их увидеть. Гудзон не вскипел, но пролив Гарлем и Ист-Ривер как бы расплавились в результате химического процесса, который я бы не понял, если бы увидел его своими глазами. Они никогда не были идеальными местами для плавания или катания на байдарках — как бы ни любили городские искатели приключений делать вид, что это так — но теперь они стали гораздо более враждебными. Только представьте себе расплавленные приливы и морские суда, управляемые флотом Харона, целую эскадру духов, сформированную из пепла сотрудников штаба вербовки ВМС США, расположенного где-то в Бронксе. Даже в смерти их татуировки все еще подтверждали их сущность, что было так обнадеживающе.

Даже в смерти сетка Нью-Йорка осталась, меловой контур выведенный на фоне огромного гранитного овала между рекой, которая выжила, и той, что свернула не туда.

Да, расплавленные приливы пролива Гарлем уносили нас с Адой в рай и мы собирались быть вместе вечно, глядя сверху на кучи пепла, стратегически расположенные на каждом перекрестке, и думали обо всех забавных историях, которые произошли во время нашего короткого пребывания на шкуре этой планеты, историях, связанных с наркотиками, алкоголем, сексом и деньгами — это были лучшие стороны человеческого бытия, в конце концов, это было все, что мы могли вспомнить. Мы будем рассказывать друг другу истории о других людях, с которыми мы переспали, о дорогих ужинах, которые мы ели, и слушать Blue Calx на повторе до скончания времен. Или мы думали, что так будет. Но через несколько сотен лет я бы попросил Алексу сменить Blue Calx на длинную компиляцию мини-альбомов Burial — она похожа на быстрое переключение со станции на станцию в видеоигре, переключатель радио в спортивной машине зажат между большим и указательным пальцами, как сосок, заключенный в латекс. Эта запись будет казаться подходящей для вида, которым мы будем любоваться — вида, которым мы любовались так долго — но, несмотря на это, Алекса откажется и будет продолжать играть Blue Calx. И мы обратим наши вечные взгляды обратно на Манхэттен и впервые за все эти годы увидим, что там есть нечто большее, чем просто кучи пепла, стратегически разложенные на каждом перекрестке. Здание без окон, из которого сирена кричала и мне, и Аде, все еще будет стоять во весь рост. И эти крики никогда не прекратятся.