Как Мэттью Перри боролся с зависимостью. Фрагмент автобиографии «Друзья, любимые и одна большая ужасная вещь»

Моя привычка принимать викодин (сильнодействующее обезболивающее и супрессивное средство от кашля, содержащее гидрокодон и парацетамол) уже выходила мне боком. Если вы посмотрите третий сезон «Друзей», то, надеюсь, вы ужаснетесь тому, каким худым я стал к концу сезона (опиоиды гробят аппетит и постоянно вызывают рвоту). В последнем эпизоде вы заметите, что я одет в белую рубашку и коричневые брюки и что оба эти предмета одежды велики мне минимум на три размера. (Сравните с тем, как изменился мой вид между последней серией шестого сезона и первой серией седьмого сезона — это эпизоды с предложениями, которые делает Чендлер Монике. Заметьте, в последнем эпизоде шестого сезона и в первом эпизоде седьмого ношу одну и ту же одежду, поскольку предполагается, что их действие происходит в одну и ту же ночь. Но за межсезонье я похудел, наверное, килограммов на двадцать. Вообще, за годы съемок «Друзей» мой вес менялся в диапазоне от 58 до 102 килограммов!)

Наблюдая за тем, как изменялся мой вес от сезона к сезону, вы сможете отследить траекторию моей зависимости: когда я набираю вес — это алкоголь; когда худею — значит, я сижу на таблетках; когда у меня отрастает козлиная бородка — значит, я пью очень много таблеток.

К концу третьего сезона я тратил большую часть своего времени на выяснение того, как ежедневно получать пятьдесят пять доз викодина — без него я уже не мог существовать. Это была работа на полный рабочий день: звонить, ходить по врачам, симулировать мигрень, искать нечестных медсестер, которые давали мне то, что мне было нужно...

Мне потребовалось некоторое время, чтобы понять, что происходит. Вначале я ежедневно принимал примерно по двенадцать доз, но потом в один прекрасный день едва не сошел с ума и вообще почувствовал себя совершенно ужасно. Тут я понял, что со мной действительно что-то не так, но продолжал в дискуссиях с самим собой гнуть свою прежнюю линию: «Вот закончу сезон "Друзей" и тогда возьмусь за лечение!»

Этим решением я чуть себя не убил. Если бы сезон продлился еще месяц, меня бы здесь уже не было.

За работой я не ловил никакого кайфа от «веществ». Я любил людей — и хотел всегда играть для них. Я, можно сказать, был вторым бейсменом профессиональной бейсбольной команды New York Yankees. Зависимость всегда просыпается раньше вас; она хочет остаться с вами наедине. Алкоголизм всегда будет побеждать. Как только ты поднимаешь руку и говоришь: «У меня есть проблемы», алкоголь усмехается и отвечает: «Ты что, собираешься что-то кому-то рассказать об этом? Ладно, тогда я ненадолго отойду. Но я вернусь!»

Он никогда не уходит навсегда.

Я быстро снялся еще в одном фильме. Это была лента «Почти герои», комедия с Крисом Фарли в главной роли (режиссер Кристофер Гест). За это мне заплатили 2 миллиона долларов. Мы снимали его не в самой лучшей части Северной Калифорнии, недалеко от города Юрика. Фарли был таким же забавным, как вы можете себе представить, хотя его зависимости в сочетании с моими привели к тому, что мы едва смогли закончить эту чертову картину. «Друзья» и «Почти герои» снимались одновременно, и я очень устал. Таблетки не давали того эффекта, как раньше, и я все увеличивал их количество, чтобы не чувствовать себя все время слабым и больным.

Еда тоже мешала кайфу, поэтому я никогда не ел. Кроме того, я всегда был так слаб, что не хотел есть. Меня постоянно рвало. Хорошо, если наедине, но не очень хорошо, когда это происходит среди декораций фильма в ходе разговора с Кристофером Гестом. Если ты понимаешь, что через тридцать секунд тебя вырвет, то важно придумать предлог для извинения и быстро скрыться, чтобы рвота застала тебя за деревьями, за камнями, в женском туалете и т. п. Я слышал рассказы о людях, которые искали в собственной рвоте кусочки таблеток, чтобы принять их снова, но я не мог себя заставить так поступить. Правда, я платил такому количеству врачей, что редко нуждался в такого рода «помощи». Как бы то ни было, рядом с туалетом у меня всегда висело два полотенца: одно для вытирания блевотины, а другое — для вытирания слез. Я умирал, но никому не мог об этом сказать.

А потом умер Крис Фарли — его болезнь прогрессировала быстрее, чем моя. (Кроме того, у меня был здоровый страх перед словом «героин», а у него такого страха не было.) Когда я узнал об этом, то своим ударом пробил дыру в стене гримерки Дженнифер Энистон. Через две недели после его смерти, когда мне пришлось выступать промоутером фильма «Почти герои», я обнаружил, что публично обсуждаю его смерть от наркотиков и алкоголя.

И в это самое время я тоже находился под кайфом!

Об этом никто не знал — ни родные, ни друзья, никто. Я все время был невыносимо болен. Время от времени я пытался бросить курить — держался то три дня, то четыре, но мне было так тоскливо и больно, что больше выдержать я не мог.

Однажды, когда ночью я был дома и пытался во всем этом разобраться, мне позвонила моя бывшая девушка.

— Я поняла, что с тобой что-то не то, — сказала она. — Давай я отведу тебя к врачу.

Тут я и посыпался. Я рассказал ей все. Я никогда в жизни столько не плакал.

Мой секрет был раскрыт. Теперь о нем узнали и другие.

На следующий день я посетил врача. Он сказал, что мне надо лечь в центр Hazelden.

— У них там есть большое озеро, — сказал доктор, и я сообразил, что это Миннесота, то есть достаточно близко к Канаде. По крайней мере, я буду чувствовать себя так, что в дерьмовую погоду сижу дома.

Но испугался я не на шутку. Это было реально, это происходило со мной сейчас. Я ехал в центр реабилитации. Мне было двадцать шесть лет.

Итак, я отправился пить таблетки в центр Hazelden, ничего о нем не зная.

План состоял в том, что перед поездкой в Миннесоту я пройду быструю детоксикацию. Во время этой процедуры вас отключают от жизни на два-три дня и накачивают антагонистами опиатов. К концу этого периода вы должны стать трезвым. (Кстати, теперь я знаю, что этот метод не работает, хотя его все еще используют для лечения.)

Я сделал экспресс-детокс, а затем отправился в Hazelden. Приехав туда, я почувствовал себя мертвым. Единственное, что они говорят об опиоидных детоксикациях, — так это то, что они не могут вас убить. Но они могут заставить вас пожелать стать мертвыми. (Детоксикация, которая может вас убить, — это алкоголь плюс бензо, то есть бензодиазепин.) Я лежал в своей палате в центре Hazelden, и мне было невероятно плохо — я был как побитая собака. От ужаса я хрипел, у меня дергались руки и ноги. Я постоянно умолял врачей облегчить мои страдания, но мне в ответ говорили: «Вы уже избавились от токсинов, теперь просто расслабьтесь».

Но, по моим ощущениям, я не проходил никакого курса детоксикации — я просто перешел с пятидесяти пяти доз викодина в день к нулю доз викодина в день. По сути, я перешел в то состояние, которое называют «решительный отказ» или «завязка», — это дикая ломка из-за полного прекращения приема наркотиков. Я стал тем, кого называют, «обнимателем стен»: для того чтобы сделать всего несколько шагов, мне приходилось хвататься за ближайшую стену.

Теперь я знаю, что если бы я не прошел быструю детоксикацию, то мне бы дали что-нибудь, чтобы облегчить агонию, но они думали, что я прошел детоксикацию, и поэтому оставили меня в покое. Мне кажется, переход от пятидесяти пяти к нулю показывает, что я, по крайней мере, чертовски сильный человек. Но, по моим ощущениям, я находился в образцовом, чистейшем аду.

Примерно через десять дней моего пребывания в центре я оказался на групповом сеансе, и тут выяснилось, что мои перспективы оказываются несколько туманными. Мне приходилось повторять «я в порядке, я в полном порядке», но на самом деле я не был в порядке. Мое детское убеждение в том, что я никогда не смогу быть плохим мальчиком, оказалось настолько сильным, что, думаю, даже во время жуткого эпилептического припадка я бы следил за тем, чтобы не раскачивать лодку.

Когда я очнулся от припадка, то снова оказался в своей палате, но теперь вокруг меня собрался весь персонал. Чувствовалось, что люди были в ужасе. Не зная, что произошло, и явно находясь еще в глубоком замешательстве, я сказал: «Боже мой, я не могу в это поверить: чтобы увидеть меня, вы, ребята, приехали в Калифорнию! Это так мило!»

— Да ты не в Калифорнии, — сказал кто-то, — ты в Миннесоте. И у тебя был сильнейший эпилептический припадок.

Я остался в этом центре еще на две недели, и к концу срока почувствовал, что управляю этим местом, что я стал королем этого центра. А удалось мне это просто потому, что я вел себя, как герой Майкла Китона в фильме «В трезвом уме и твердой памяти».

Я еще был достаточно молод для того, чтобы заметно прибавить в весе, поиграть в теннис и перестать принимать таблетки. Но в душе я знал, что скоро снова напьюсь. Как только я почувствовал себя лучше, то сразу возвратился в Калифорнию. Я не вернулся к нормальной жизни, но чувствовал себя хорошо. Но, как я уже говорил, я ничего не узнал о том, что со мной не так. Я ничего не знал об Обществе анонимных алкоголиков или о том, как жить трезвой жизнью, — все, что я сделал, это отказался от викодина. Для тех из вас, кто смотрит «Друзей», скажу: по-моему, лучше всего я выглядел в начале четвертого сезона. Все еще недостаточно хорошо с точки зрения Дженнифер Энистон, но все-таки чертовски хорошо.

Вернувшись в Калифорнию, я продержался шестьдесят восемь дней, а затем снова выпил спиртное. Моя теория заключалась в том, что пьянство — это не то, что меня чуть не убило. Меня чуть не убили опиаты; водка всегда только затыкала дыры, а так как дыры по-прежнему оставались на своих местах, то их надо было чем-то заполнять.

И я напивался каждый вечер вплоть до 2001 года.