Романтизация, принятие, борьба: глава книги «Тяга. Всемирная история зависимости»

Во времена Квинси опиум был распространенным, даже обыденным наркотиком1, который продавали не только в аптеках, но также в пекарнях, портняжных мастерских и прочих точках розничной торговли. В любом магазинчике прямо на прилавке лежал большой шмат опия-сырца — липкой коричневой массы, изготовленной из макового сока, — от которого отрезали порции за пенни, заворачивали в бумажные пакетики и продавали без вся- кого рецепта. Однако в тот день де Квинси отправился к аптекарю, который продал тот же наркотик в другой, также популярной форме — в виде лауданума, рубиново-красной спиртовой настойки опиума, в которую часто добавляли пряности. Писатель вернулся домой и принял средство.

Боль как рукой сняло, и вдобавок де Квинси охватил невероятный порыв вдохновения, подаривший ему удивительные видения и обостривший его восприятие. Психический эффект значительно превзошел физический: «То, что мои боли исчезли, казалось теперь пустяком»* (здесь и далее цитаты из «Исповеди англичанина, употребляющего опиум» даны в пер. С. Панова, Н. Шептулина — прим. переводчика).

Де Квинси не исполнилось еще 20, он учился в Оксфорде и мечтал стать писателем, как его кумиры Уильям Вордсворт и Сэмюэл Тейлор Кольридж. До сих пор их поэзия была единственным средством утихомирить его беспокойный ум: когда он впервые прочел Вордсворта, он пережил мистический опыт, «совершенное откровение о неизведанных мирах, исполненных силы и красоты, о которых люди даже не подозревали». Опиум приоткрыл эту дверь еще шире. В последующие годы де Квинси принимал лауданум во все больших количествах, погружаясь в новый мир своих фантазий. В наркотическом дурмане он бродил по улицам Лон- дона, упиваясь своим преображением. Сидя на галерке в опере, он наблюдал, как «гармония в самых изящных своих проявлениях» разворачивает перед ним «как бы изображенною на гобелене всю прошлую жизнь».

Со временем он действительно пробился в круг общения Вордсворта и Кольриджа. Однако чем больше опиума он употреблял, тем сложнее ему было воплощать свои фантазии в произведения искусства. По его собственным словам (стоит отметить, часто противоречивым и ненадежным), к 1813 году он впал в полную зависимость от опиума: «С этой минуты ты вправе считать меня вполне приобщенным к опиуму, то есть человеком, спрашивать которого, принимал ли он нынче опиум, так же бессмысленно, как и вопрошать: дышал ли он сегодня и билось ли его сердце?» Вскоре его доза достигла астрономической величины: примерно в 1817 году он принимал 320 «гранов» в день, что эквивалентно примерно 20 000 миллиграммам морфина. (Для сравнения, начальная доза при тяжелом болевом синдроме составляет от 15 до 30 миллиграммов каждые 4 часа, или 180 миллиграммов в день.) Он мечтал стать великим писателем, однако ему не писалось, и, как он сам однажды признался своему издателю, он подозревал, что проблема может заключаться в чудодейственном наркотике: «За последние шесть лет опиум превратил меня в одно сплошное молчаливое недоразумение».

В конце 1810-х де Квинси решил, что он преодолеет творческий кризис, сосредоточившись на теме самого опиума, и напишет значительное произведение, в котором наркотик станет главным ге- роем. Результатом его трудов стала книга «Исповеди англичанина, употребляющего опиум», вышедшая в 1821 году. Это отрывочные, эмоциональные, странные записки, которым, по его собственному признанию, недостает «порядка и связи», в которых намешаны сны, философские рассуждения, воспоминания, социальные наблюдения и (псевдо)медицинские сведения. Однако книга произвела фурор, вызывала практически всеобщее восхищение и разошлась несколькими тиражами. По сей день «Исповеди» остаются важной вехой в истории литературы о зависимости: это первый художественный текст, посвященный употреблению наркотиков, и первый образец мемуаров наркозависимого.

Де Квинси указывал на опасности регулярного употребления: в главе «Пытки опиумом» он описывает, что никак не мог остановиться и чувствовал, что угодил в ловушку «безотчетной тревоги и мрачной меланхолии». Впрочем, далее он утверждает, что сумел относительно легко отказаться от пагубной привычки, и в конечном счете «Исповеди» скорее прославляют опиум: эта книга — и любовное письмо, и полемика, и религиозный текст. Наркотик — не рабочий инструмент, но окно в трансцендентность. «Таково учение истинной церкви об опиуме», пишет де Квинси. По его словам, «употребляющий опиум... восходит к божественным вершинам своей души, где над безоблачной ясностью сознания сияет величественный разум».

В книге де Квинси описан особый вид употребления нар- котиков: сегодня это называется рекреационным употреблением, а в те дни — «роскошью». Говоря современным сухим медицинским языком, речь шла о немедицинском использовании лекарственного препарата, и де Квинси осознавал его отличие от медицинского использования. Писатель яростно отвергал представление об опиуме как исключительно лекарственном средстве: все, что говорят о нем медики, — «ложь, ложь и еще раз ложь!», а их самих де Квинси называет «злейшими врагами» божественных истин, которые открывает наркотик.

Рекреационное употребление, немедицинское употребление, злоупотребление — в истории зависимости немало ярлыков и эвфемизмов, которыми обозначали употребление наркотиков за пределами санкционированной медицинской сферы. Разделение на «медицинское» и «немедицинское» применение наркотических средств — это искусственно придуманная условность, поскольку целенаправленное использование интоксикации возникло задолго до современной медицины. Во многих культурах было принято употреблять дурманящие вещества для установления контакта с духовным миром: от галлюциногенов в церемониях майя и ацтеков до загадочного напитка под названием «сома», упомянутого в «Ригведе». Как трактовать эти случаи: как рекреационное или медицинское (в плане духовного исцеления) использование? Древние греки считали опьянение благотворной формой одержимости, а не просто физическим состоянием: с их точки зрения, спиртное влияло на мысли и чувство, поскольку пьющий буквально сливался воедино с богом Дионисом, становится entheos — «в боге». Кроме того, разделение на медицинское и рекреационное использование требует более пристального изучения, так как оправдывает одни случаи употребления наркотиков и демонизирует другие, и уже во времена де Квинси наркозависимость среди привилегированных представителей общества воспринималась с большим пониманием и сочувствием. Следствием этого разделения часто становится недооценка ущерба, причиняемого по обе стороны от разделительной черты.

В конечном счете трансцендентность, к которой стремился де Квинси, была не столько духовной, сколько творческой, и по- тому наиболее подходящим определением для его типа употребления стало бы, возможно, слово, которым описывали искусство Кольриджа и Вордсворта, а также называли движение, которое, по его собственному убеждению, спасло ему жизнь и принесло вдохновение, — романтическое.

Де Квинси был типичным гением, страдающим от зависимости, и представлял себя этаким Орфеем, спустившимся в ад собственной психики и вернувшимся обратно с некими особыми прозрениями о потустороннем мире. Этот сюжет был будто специально создан для романтической традиции — широкого течения, возникшего в европейской литературе в конце XVIII — середине XIX века. Представители романтизма бунтовали против науки, философии и рационалистического мировоззрения эпохи Просвещения и пред- почитали ему воображение, субъективность и чувствительность. Для романтиков характерна спонтанность, индивидуальность, сильные эмоции, они отдают приоритет личному, внутреннему опыту, который становится только ярче благодаря опиуму, — по крайней мере, так утверждал де Квинси. Опиум, производившийся главным образом в отдаленной британской колонии в Индии, стал идеальным воплощением для романтического увлечения Востоком — загадочным, сверхъестественным и зачастую неуловимо опасным источником новых впечатлений. Романтики стремились избавить- ся от дисциплины, навязанной Просвещением, и познавать тонкие эстетические переживания. Для де Квинси наркотик как раз и был источником такого эстетического опыта. Он видел в опиуме способ стряхнуть с себя рамки рациональности и погрузиться в непосредственное изучение внутреннего мира.

Список британских поэтов и писателей, имевших привычку к употреблению опиума, включает Элизабет Барретт Браунинг, сэра Вальтера Скотта, лорда Байрона, Джона Китса, Перси Биши Шелли, Бренуэлла Бронте и многих, многих других. Они вполне осознавали опасность опиума. В 1868 году вышел роман «Лунный камень», в котором герой пишет: «Так как болезнь усиливалась, то я незаметно стал злоупотреблять опиумом» (автор романа Уилки Коллинз сам был большим любителем опиума и повсюду носил с собой серебряную фляжку с настойкой лауданума). Однако единственным, кто мог сравниться с де Квинси в употреблении опиума, был сам Кольридж, чья ориенталистская поэма «Кубла Хан» родилась из опиумного сна после того, как он прочел о Шанду (или Ксанаду), где находился летний дворец монгольского императора. В поэме Кольриджа точно подмечена двойственная природа этого романтического наркотика — в ней боль и удовольствие представлены как одно целое, например в метафоре потока, впадающего в безжизненный океан. Де Квинси в своих «Исповедях» тоже отражает неоднозначную природу опиума, в которой смешиваются радость и боль, называя опиум и «ключами от Рая», и источником «ужасающих страданий». Он персонифицирует опиум в образе зловещего малайца в тюрбане.