Чтение выходного дня: фрагменты из книги «Типа панки. Опыты индивидуализма и неподчинения в СССР» Миши Бастера

При слове «панк» в голове сразу начинает звучать смесь из Ramones, Sex Pistols, «Король и Шут» и Егора Летова. Появившись в Великобритании в 1970-х, панк-культура быстро завоевала популярность среди молодежи, но не сразу дошла до СССР.

Железный занавес еще в конце 1970-х пропускал вести о новом ужасном явлении под флагами анархии. В начале 1980-х это явление превратилось в объект настоящей моральной паники, которую ретранслировали СМИ и комсомольские активисты. И только в конце десятилетия система выдохнула и легализовала панк-эстетику и мероприятия этого стиля.

Жесткая и агрессивная молодежная субкультура формировалась в суровых условиях, где чем больше «нельзя», тем сильнее «против».

Смыслом ее существования был выход из-под контроля, праздник непослушания, который часто превращался в публичное саморазрушение. Для многих участников панк-движения оно затянулось на годы и привело к плачевным последствиям. Впрочем, их не избежало целое поколение молодых людей, провернутых жерновами эпохи перемен.

Под влиянием The Beatles и The Rolling Stones начали появляться молодёжные группы, бросавшие вызов коммерчески успешной музыке. Первыми, кто стал называть себя панками, были The Ramones. Публику шокировала не только шумная музыка, но и внешний вид музыкантов — драные джинсы и кожаные куртки в сочетании со стоптанными кедами.

Классификация в рамках меломании — не самое благодарное дело, но мы можем попытаться выявить отличительные черты, связанные с социальными изменениями, регионами и активностью в рамках музыкальной сцены. Так, первое «местное» поколение панка занималось больше мистификацией и прокачиванием моральных паник, связанных с термином «панк» и «фашизм». Второе поколение панка — насаживанием иностранной эстетики на местные корни и театрализацией пространства. Третье поколение «панка» занималось ретрансляцией панк-патетики в рамках уже сложившихся международных музыкальных стандартов, что вызывало скепсис у более концептуальных предшественников. Ведь они были больше направлены на образование локальных культур, а не на поддержку отдельных групп.

Стоит ли говорить, что в СССР даже у панк-культуры был свой путь — бесконечно «подсматривать за Западом» было практически невозможно. Повседневность была проще, бесцветнее, а ограничения провоцировали преодоление.

То, в каких масштабах Запад производил и потреблял модную одежду, современную музыку и кинематограф, впечатляло, а культурный дефицит в СССР восполнялся оголтелой самодеятельностью, самостроком и тем, что позже назовут Do It Yourself. То был своеобразный панк-капитализм с рыночными отношениями в зачаточном состоянии: перепродажа винтажной одежды, производство музыкальной атрибутики, нелегальные концерты. К этой деятельности в конце 1980-х прибавилась более денежная: татуировки. К 1990-м тату-движение превратилось в сеть самодостаточных студий и стало частью международного. Так называемые нетрудовые доходы населения перестали волновать государство только в 1988 году, когда был принят закон о кооперации. Вслед за этим в стране признали существование безработных и отменили статью о тунеядстве.

Различия во внешнем виде были видны не только в сопоставлении «у них» и «у нас», но и между регионами. Как разное звучание речи в Новосибирске и в Ростове, панки в Питере — не те же панки, что в Москве.

Различия во внешнем виде характерны для многих локальных культур. Так, например, ленинградской темой конца 80-х стали короткие, вплоть до бритья головы, стрижки. Прибалтика тяготела к британской DIY-эстетике, Москва культивировала «ирокезный» стиль, оставляя недобритыми виски, литовские панки наоборот подбривали «пейсы». Немаловажными были и мелкие детали, выражавшие меломанские предпочтения. Нашивки и значки, цвета шарфов и DIY-надписи на спинах жилетов служили сигналами «свой-чужой». Панк-культура носила характер субкультурного клея, соединявшего разные племена, крайности и эстетики, иронизируя и переосмысляя чужие культурные коды.

В 1980-е годы дизайнеры альтернативной моды противопоставляли себя стилю официальной моды.

В конце 1980-х на смену DIY-футболкам, производимым в единичном экземпляре, фирменным образцам панк-мерчендайза или микротиражам с использованием картинок с конвертов пластинок западных групп, чудом попавших в СССР, пришла продукция рок-клубов с достаточно узким ассортиментом. И кто знает, как могла бы пойти история, если бы меломанию и моду на «панк» поддержали художники и дизайнеры, или хотя бы панкдендисты, но этого не произошло.

Спустя 10 лет, после распада СССР, энергия дизайнеров сопротивлялась первым проблескам гламура — агрессивную рок-стилистику сменили эстетика винтажного декаданса и рейв-культуры.

Основное отличие альтернативной моды от панк-стилей в одежде было следующим. Работая с «неносибельным», художники от моды создавали свои миры сначала для вторжения в культурные пространства и сферу моды, а потом стали развлекательной частью того, против чего и бунтовали. Панки же и нью-вейверы включали в свой гардероб те предметы и детали, что за одежду не считались. Будь то железные таблички от холодильников, ошейники и даже куриные лапки. Делали из всего этого непотребства повседневную униформу, часть эстетики «уличных племен» и инструменты взаимодействия.

Панк — это свобода самовыражения, нет формулы идеального образа. Этот образ искали везде.

Одно из значимых событий периода — открытие блошиных рынков с огромным количеством качественных образцов быта, которыми мало кто интересовался, тогда все это было очень доступно. Так родился стиль «мертвый разведчик» — дикая комбинация милитари, актуальной моды и винтажа. Призраки прошлого, 1950-х и 1960-х годов, миксовались с субкультурной модой и фарцовочным шиком, под плащом могла оказаться кожаная «косуха», а женский жакет Max Mara дополнялся балетной пачкой или кожаными мини-юбками на шнуровках, как из магазина фетишистской одежды.

«Надо потерять контроль, и тогда всё будет под контролем», — пела «крёстная мать панк-движения» Патти Смит. Даже в середине 1980-х никто и подумать не мог о возможном распаде СССР.

Так, после активного мониторинга и двухлетнего пресса милицией, организованными бригадами крепких парней-люберов и комсомольскими патрулями, системе стало ясно, что объекты панковской ненависти — это советское мещанство, социальная несправедливость и бюрократия, а не главенствующая идеология. И тогда чудесным образом панк по команде сверху моментально превратился из объекта демонизации в чуть ли не самый модный тренд советского андеграунда. Образ панка-неформала стал усиленно эксплуатироваться в перестроечной прессе и кино. Взять хотя бы документальный киномимесис 1988 года «Перекресток рока», которым облучали советских граждан, все еще не понимавших, что в стране уже произошли грандиозные перемены. «Панк — это не страшно, но весело», — вот как их успокаивали телеэкраны в 1988 году.