Детство, музыка, поход: читаем новый рассказ Нины Дашевской «Молчание»

А тут, когда стали грузиться в байдарки, Архип увидел — точно, гитара!

Обрадовался. Хотя, если честно, Архипу казалось, что вся эта романтика— петь песни у костра — осталась в прошлом, в юности его дедушки, когда лохматые очкарики-программисты пели там «Лыжи у печки стоят» и всё такое. Сейчас у людей в ушах совсем другая музыка, а Архип вообще предпочитает слушать подкасты. И петь он не умеет; но все равно, гитара хорошо (интересно — почему?).Сам не мог понять: потом, когда уже вышли на воду, он все оглядывался — как там она, надёжно ли привязали...

Гитара оказалась, конечно, не тереховская, а какого-то незнакомого мужика. В походе слилось две группы: свои — из класса — и незнакомая взрослая компания. Своих было нечётное число, и непарным оказался как раз Архип — его посадили в лодку с чужим Сергеем, бородатым немногословным мужиком лет сорока. Познакомились, Сергей забавно поднял бровь на «Архипа», пришлось пожать плечами — ну да, такие люди родители, ничего не поделаешь. Хотя сейчас своё имя ему уже начинало нравится, Архип — это он, один такой на всю школу, а может, и на весь город.

Сергей двигался лениво, не спеша, однако их лодка довольно бодро вырвалась вперёд, пока, например, Терехова с Эриком носило то вправо, то влево.

Правда, когда Сергей бросил грести, Архип понял, что его собственные усилия почти ничего не стоят: они практически стояли на месте. «Не тяни на себя весло, а толкай», — лаконично объяснил Сергей. Архип попробовал —стало лучше. И очень хотелось попробовать свои силы — парни вон справляются сами, хоть и приходится их ждать, а он тут, значит, за широкой спиной... То есть не за спиной, а впереди — конечно, Сергей, как капитан, сидел сзади, управлял лодкой. Ладно... может, потом ещё поменяемся с другими, посмотрим.

В первый же вечер у костра Архип все ждал — а гитара? И сам себе удивлялся — зачем, зачем тебе? Играть не умеешь, не поёшь, из музыкалки сбежал через месяц. Чего вдруг?

Наконец, дождался: принесли, расчехлили, запели... ужас.

Реально вот эти «Лыжи у печки стоят», Архип не поверил своим ушам. При этом — ни слуха, ни голоса у хозяина гитары не было. Зато пел «с душой». Сергей подпевал, и другие вот эти взрослые мужики, и даже кто-то из наших, кажется, Тимур. И даже девочки. Ну, нет.

Архип отошёл к реке, смотреть закат, но пение долетало и туда. Вернулся, налил непонятного чаю из котла (с комарами, с каким-то мусором — хорошо, темно и не видно, чего там они вообще пьют).

Добавил сгущёнки — стало вкусно. Дома не понимал сгущёнку, а тут оценил. Тема! Придает смысл кипятку с непонятной заваркой. Ещё бы Терехов забрал гитару у этих странных взрослых людей, показал, как он здорово умеет — и было бы вообще отлично. Но Терехов сидел рядом, методично макал хлеб в консервную банку из-под тушёнки (Архип бы никогда не смог такое есть) и за чавканьем деликатно скрывал свои музыкальные способности.

Почему, почему Архип сам не научился играть? Кажется, это так просто: ставишь пальцы вот так, и так, перебираешь струны. Гитара отзывается, звук летит над рекой — и то, что внутри, вырывается, наконец, наружу.

В палатке долго не мог устроиться, попался какой-то бугор под боком. И Терехов, как выяснилось, ужасно пинается. Что за человек — не может спать спокойно!

Архип лежал без сна и думал: завтра попрошу, чтобы показали аккорды. Потому что — я смогу! Вот точно... не хуже смогу, чем этот сегодня... Как его звали — Федор? Наберусь наглости и попрошу гитару.

Может, прямо утром?

Но утром было некогда: каша, кофе со сгущёнкой – и сразу собирать вещи, палатку, грузить в лодку, прыгать в неё и грести, грести... и — пороги. Настоящие пороги, наконец-то! Подходишь к нему, сначала ждёшь, держишь дистанцию с предыдущей лодкой... и — пошёл! Пошёл, и отступить нельзя — только подруливать, чтобы не камень, и — несёт, камень справа! — пролетели, дальше, дальше, и — ух! Прямо в водяной вал, окатывает водой с головой — брызги летят в нос, в рот, в глаза — проморгался, отфыркался, и греби! Не тормози, левой давай, левой! Ещё!

Уф, проскочили! Проскочили... всё. Спокойная вода, гладкая, как зеркало. Ура.

Прошли.

— Первый твой порог? — спросил Сергей.

—Ага.

— Поздравляю, — и Архип спиной почувствовал, что Сергей улыбается.

В общем, это были первые слова, сказанные Сергеем не по делу, просто так. И Архип сразу почувствовал к нему симпатию — все же повезло ему, нормальный мужик, и прошли они всё, как надо, порядок; и другие проходят — вот лодка Фёдора (та, с гитарой); вот проскочили Эрик с Тереховым, и девочки, и...

— Ки-иль!

Как киль... кто! Уже?!

Архипу казалось, что на самом деле никто не перевернётся — они же прошли так легко, и другие смогут... однако вот — лодка вверх дном, рядом в воде две каски... Тимыч! И тут же Фёдор берёт его на буксир; рядом другие подхватывают перевёрнутую лодку, тащат ее к берегу — туда же выгребает вторая потерпевшая, Ульяна. Ничего, не страшно, как оказалось — просто искупались. Сергей тоже решительно подгрёб к берегу — помогать; теперь нужно вылить воду из лодки, загрузиться и ехать дальше. Ничего страшного... ничего... вымокли — высохнут! Тимур с Ульяной смеются — нормально всё. Но стало немного не по себе — то есть риск перевернуться не гипотетический, это бывает на самом деле?

И потом – этот гитарист Фёдор. Оказалось, у человека может совсем не быть ни слуха, ни голоса. Но есть моменты, когда это абсолютно не важно — он же первый пошёл помогать, пока все остальные соображали и крутились на месте...

— В такой ситуации главное — весло держи, — объяснил Сергей, — весло терять нельзя.

Да, понятно. Архип чуть поёжился — то есть Сергей допускает, что даже с его опытом они тоже могут перевернуться?..

— Вода непредсказуема,— коротко бросил Сергей.

Ну да.

Зато вечером, наконец, случилось то, чего Архип ждал все это время. И, как ни странно, это был не Терехов — а маленький головастый Эрик; никто раньше и не знал, что он умеет на гитаре.

Старшие со своей компанией увлеклись разговорами, и Эрик тихо спросил — а гитару можно?

И он ещё только стал ее настраивать — безо всякого тюнера, сам — а уже было понятно: играет.

Не поёт. Именно играет — удивительную испанскую музыку; а потом ещё старинное, и ещё что-то современное, необычное... Архип слушал, слушал и плыл — за каждым отзвуком; никогда такого не было. Это даже не то чтобы красиво — это за пределами таких понятий, как красота, это как воздух... дышишь и не думаешь — какой красивый воздух.

Эрик пришёл в их класс в середине года, о нем никто ничего толком не знал — сам смешной, большая голова на хрупком теле — и непропорционально большие кисти рук. Теперь понятно, зачем. Только играй ещё, играй...

— Эй, мне оставьте! — прервался вдруг Эрик, увидев, что Терехов заливает в свой огромный рот остатки сгущенки.

Ну вот... всё и закончилось.

Всё, да не всё — гитару взял Терехов, запел — и тут, конечно, всем стало ясно, кто тут король. Терехов пел и старые песни — Цоя, Гребенщикова — и ещё на английском, и почему- то на шведском... но мужики попросили опять Цоя, стали подпевать — тоже знают; вот, есть всё-таки что-то общее с ними. Хвалили Терехова, уступили ему лучшее место у костра.

А Архип...

Архип не мог понять, почему он не может запеть. Голос вроде бы есть, слух тоже... даже слова знает. Почему? Будто кто держит за горло деревянными пальцами... внутри голос рвётся, мечется — но выхода для него нет, перекрыто. Что это, почему?!

— А ты чего не поёшь? — спросила Ульяна.

— Да я не знаю... просто не пою, голоса нет.

Хорошо, темно — и не видно, что лицо покрывается дурацкими пятнами — от смущения Архип всегда становится похож на карпа кои.

«Хочу, как Эрик», — думал Архип, опуская вёсла в воду. Левым, правым, ритм... Да, вот такой ритм в этой музыке — которая звучит у него внутри, но не имеет выхода — как будто Архипу надо жить среди людей, чьего языка он не знает. И не сказать, не выразить... Молчание.

Архип охрип. Дурацкая шутка, преследующая с детского сада.

– Право, право! — прикрикнул Сергей сзади; точно, увлёкся. Надо внимательней — и Архип стал напряжённо смотреть прямо по курсу, чтобы вовремя заметить камень или топляк, затонувшее бревно.

Музыка внутри, музыка...нужен какой-то выход, обязательно какой-то выход... иначе разорвёт.

– Федь, сколько до порога? — крикнул Сергей в сторону соседней лодки.

— Четыреста метров, — отозвался Фёдор, обладатель не только гитары, но и навигатора. Всего четыреста! Да его уже слышно!

Слышно; а за поворотом уже и видно — вот он! Вроде бы, не такой страшный, как первый, и сейчас Архип уже знает, что будет.

Он чувствовал снова — радостное волнение, сейчас, сейчас! И вот — они заходят в порог, вода кипит, левой...

— Камень справа! — крикнул он, но поздно... поздно.

В последние секунды Архип заметил камень-обливняк под самой поверхностью воды, крикнул, когда сделать уже было ничего нельзя — Сергей в последний момент попытался отвернуть, но — да, это правда с мной происходит, на самом деле? Нет! Нееет... да!!

Лодка заваливалась на борт, вода напирала, и Архип изо всех сил пытался толкнуться веслом, наклонить корпус в другую сторону, но уже было ясно, что не поможет — они переворачивались.

И тут все стало удивительно медленно. Под водой оказалось интересно; совсем не холодно и не страшно. Чего делать? А! Конечно, надо отстегнуться — Архип дёрнул петлю байдарочной юбки, которая держал его в лодке. Что ещё? А, весло же!

Где оно?

Архип вынурнул, выплюнул воду — увидел голову Сергея в синей каске, рядом с перевернутой лодкой; держится с той стороны, я с этой. Вот и весло, успел схватить... что делать?

Теперь уже ничего; перевёрнутую лодку несло по течению, Архип с Сергеем висели на ней, и их тащило через порог. Можно было даже поговорить — но не о чем, тут все ясно: мы в пороге, нас тащит; береги ноги! Архип вспомнил — на инструктаже учили ноги выставлять вперед, и его тогда ещё особенно насмешило это «вперёд ногами», но сейчас стало ясно, зачем — чтобы не поломало о камни, нужно держаться как можно ближе к самой поверхности воды.

...Мог ли он сделать что-то, чтобы этого не случилось? Пока непонятно. Несёт к берегу! К берегу, сейчас...

— Не, — коротко сказал Сергей, будто отвечая ему — и точно, струя вроде бы уже прибила их к самому краю, но в последний момент опять швырнула в поток.

Какой длинный порог... а это что, моя кружка плавает... точно, Архип успел поймать ее, сунул внутрь лодки... удивительно — тебя тащит, но время есть — и забрать кружку, и осмотреться. Ты ничего не можешь сделать, только висеть на этой лодке, беречь ноги и ждать, пока всё это закончится.

...Потом было всё просто: помогли, вытащили на берег, вылили воду из лодки, дали хлебнуть из термоса (Архип даже не успел понять, что там было – главное, согрелся). И опять – вперед, гребём, все в порядке. Не так-то и страшно оказалось. Вот, боялся — а оказалось, перевёрнутая лодка прекрасно держится на воде, и потом не так сложно ее вернуть в нормальное положение и продолжить путь.

Архип методично работал вёслами и думал: такая широкая вода, такие тихие берега, такое огромное небо. И никак не подумаешь, что совсем рядом бушует порог.

И что все это есть одновременно – и тихая гладь воды, и та бурлящая пена, сквозь которую их несло вместе с лодкой.

А вечером Архипу все же удалось взять в руки гитару. Эрик показал аккорды — не три, а четыре. Называл их не как Терехов — «А эм», а научно: Тоника, Шестая, Субдоминанта, Доминанта.

— Это знаменитый ход, ещё со времен Баха, — объяснил Эрик, — и сейчас половина всей попсы на нем строится...

Архип запомнил быстро; пальцы не очень гнулись, но в целом — ничего сложного. Правда, ему казалось, что это будет какое-то счастье... звук! Наконец-то свой звук!

Но это было не то, как будто... как будто ты хотел тонкое перо, а тебе выдали дешёвые фломастеры.

Эрик хотел уже забрать у него гитару и показать что-то ещё, но тут Архип ошибся, и взял какой-то странный аккорд. Или... или это не ошибка, а наоборот?

— Красиво, — оживился Эрик, — даже же не пойму, что это; а помедленнее повтори ещё раз? Кажется, какой-то бемоль...

Гитару вскоре пришлось вернуть хозяину; Архип же отошёл к реке. В ушах звучал этот неправильный аккорд — его, его собственный. Кажется, от этого можно было бы пойти дальше; и музыка в голове крутилась на месте, повторялась снова и снова — как застрявшая строчка в стихотворении.

Нет голоса, чтобы петь; нет умения, чтобы сыграть. Но музыка — есть, бьётся внутри, как мотылёк, не может найти выхода.

Вечером после ужина лежал в палатке, не хотел к костру, ставил пальцы левой на запястье правой руки, пытался запомнить «свой» аккорд. Потом все же выполз — потащило к людям. И Терехов опять начал играть что-то хорошее, и хотелось ему подпеть, быть не снаружи, а внутри музыки — чтобы язык, небо, губы, зубы работали, как надо; и чтобы звук шёл из живота через горло, а потом через все эти препятствия-пороги вырывался наружу чистым голосом.

Почему — всегда так? Нужно сказать — и молчишь, что это за дурацкое горло, которое не выпускает из себя звуки, музыку, слова... Кажется — одно небольшое усилие, и ты сможешь говорить, и звук польётся — легко, свободно... но пока нет, пока преодолеть сопротивление невозможно.

И ты мычишь про себя, мычишь, гудишь, держишь в себе этот клубок из звуков, слов, переплетенных так крепко, что никак не вытащить...

...Рвануло на следующий день, когда не ждали. Архип все дни до этого боялся, думал — ну как, вот мы все такие разные, будут вечерние разговоры — неужели не зайдёт речь? И начнётся, и понятно же — мы с этими взрослыми мужиками абсолютно разные люди, из разных миров. По шуткам, по мелким оговоркам, по случайному слову уже было понятно: чужие, чужие совсем. И переругаемся, и будет совершенно непонятно, как потом нам с ними проходить дальше весь маршрут.

Но всё было благополучно: вокруг такая тишина, и вода, и лес, и эти вечные камни. И кажется, что всё осталось в шумном городе —- а тут, без интернета, без телефонов, телеграм-каналов, просто быт: греби, ставь палатку, разводи костёр, готовь ужин. Такая понятная жизнь, наполненная красотой, водой, воздухом.

Был самый спокойный день из всех, шли с большим опережением графика, причалили к небольшому острову на обед. Привязали лодки, особо не разгружались — только миски-ложки достать; Архип вызвался чистить картошку. Сначала хотел бросать кожуру прямо в реку; потом пожалел — вода такая чистая! Лучше в отдельную миску, а потом в костёр. А когда он с этими мисками поднялся от реки — там уже вспыхнуло, и красный Сергей орал на Терехова:

— Да что ты вообще можешь в этом понимать!

И вдруг так отчетливо стало понятно, что они — чужие, и между теми — компанией взрослых мужиков — и ними, ещё только школьниками, не может быть ничего общего; а ведь Архипу ещё грести и грести вместе с этим Сергеем...

Архип бросил миски на застеленный пленкой стол, схватил Терехова за плечо:

– Костя, пойдём скорее — дело есть.

Терехов кивнул Эрику – и они втроём пошли к берегу, дальше, дальше.

— Чего за дело? — хмуро спросил его Терехов, когда отсветы от костра скрылись за кустами.

— Да просто, — пожал плечами Архип, — не хватало ещё этих разговоров. Тебе хорошо, ты с Эриком — а мне с ним потом ещё в одной лодке...

– Вот ты всё время так, — сказал Терехов; — молчишь. А с ними надо говорить, понимаешь? Иначе — как они поймут?

— Да ничего они не поймут! — сорвался вдруг Архип, — у них уже картина мира сложилась в голове, там ничего не изменишь. Забетонировано!

– Костя даже ничего такого и не сказал, – вставил Эрик, – а этот сорвался. Понятно — им сложно менять свои представления, мыслить логически. Но архаика всегда уступает место модерну, время силы уходит...

Удивительно, что Эрик умеет находить слова, структурирует, что-то объясняет — а Архип может только махать руками и краснеть.

А правда — может быть, надо говорить? Можно найти слова — и они, даже если не обязательно пробьют эти бетонные стены, хотя бы перестанут тяжёлым слипшимся клубком ворочаться в голове?

– Гитара! – заорал вдруг Терехов, – гитара плывёт!

Архип перевёл взгляд к воде и не поверил своим глазам — точно, посередине реки виднелся знакомый синий гермомешок с зелёной заплаткой. Что это; как она могла попасть в воду?!

— Бежим за лодкой, — сказал Терехов; конечно, надо нестись обратно в лагерь, брать лодку и догонять... но вдруг не успеют?

— Ты куда, псих!

Архип сбросил тапки и зашёл в воду уже по колено. Казалось — сейчас он ее догонит; но идти по камням было неудобно, медленно – под ногами путалась какая-то водяная трава. Наконец, Архип забрался на глубину и поплыл. Гитара двигалась бодро: течение приличное; но ведь и его самого тоже несёт по реке. Пловец он не быстрый, но в любом случае – его скорость складывается с течением реки; должен догнать.

Что-то крикнули с берега, но Архип не расслышал: главное, не упустить, плыть за ней.

Как она вообще оказалась в воде! Была ведь крепко пристёгнута; или Федор её отвязал, когда доставал посуду для обеда? Но не мог же так просто в лодке бросить! Или — неужели не сама, а кто-то помог? Кто? Девочки, из-за Терехова?! Да не может быть, они нормальные, не могли они — гитара же!

...Неважно. Какая разница, как она тут оказалась — главное, догнать.

Куда же ее несёт, ведь кажется — совсем рядом! Выгребать поперёк потока оказалось непросто; и Архип впервые подумал — как он вообще потом вернётся на берег? Да ну, ерунда, выплывет нормально.

Ветер поднялся — кажется, её ещё и ветром тащит, надувшийся мешок не только держит гитару на воде, но и парусит; а вот моей голове никакой ветер не помогает... ну куда же ты!

...И тут он увидел впереди камень, и ещё один... шумел не ветер. Бурлила вода впереди.

Плохо перевернуться в пороге — но там у тебя спасжилет и каска, плюс ещё перевёрнутая лодка, которая отлично держится на воде. А гитара?

Как она пройдёт порог, ее же переломает в щепки... а меня? А я?!

Он собрал все силы и рванул — как только мог, одежда мешала, липла к ногам и рукам, и тут гитара словно помогла ему — притормозила на миг, и он схватил ее за гриф, и тут же понял, почему случилось это торможение — их вынесло на камень, незаметный подводный камень-обливняк, такой коварный для лодки, плоский — и сейчас спасительный для них двоих.

Архипа выбрался на этот камень, сумел уцепиться; поток тут был не такой сильный, бурлил, но не сбрасывал. Он сидел на мокром камне, крепко обняв гитару в гермомешке, его трясло крупной дрожью – то ли замёрз, то ли только сейчас испугался. И видел, как уже блестят на солнце вёсла — к нему приближается в лодке Терехов, и, кажется, Сергей. Да, эти двое. И сейчас, совсем скоро, их с гитарой спасут, и все будет хорошо.

Но пока он тут, как дурак — висит посреди порога на скользком камне, изо всех сил обнимая музыку, всю музыку, которая пока сидит у него внутри — и которой пока никак невозможно выйти наружу.