Шедевр японского модернизма: фрагмент романа «Догра магра» культового писателя Юмэно Кюсаку

Длинный больничный коридор, ведущий к центру здания, соединялся с внешним коридором, по обеим сторонам которого находились клумбы, мы были там совсем недавно. Дойдя до конца коридора, мы уперлись в тяжелую, словно тюремную, дверь, забранную решеткой. Ее тут же открыл сторож – видимо, он ждал нас, и мы вошли в мрачный вестибюль.

За нами плотно закрылась входная дверь – может, потому что было раннее утро. Полагаясь на бледные солнечные лучи, что проникали через слуховое окошко, мы взобрались по одной из двух крутых лестниц, ведущих на второй этаж, и свернули направо – в светлое, южное крыло здания. По правую руку находились кабинеты с деревянными табличками «Лаборатория» и «Библиотека». А в конце коридора виднелась коричневая дверь с белой бумажкой, надпись на которой гласила: «Декан медицинского факультета. Вход воспрещен!».

Шедший впереди доктор Вакабаяси достал из внутреннего кармана ключ с большим деревянным брелоком и открыл дверь. Войдя внутрь, он пригласил меня, аккуратно разделся и оставил пальто на вешалке рядом с дверью. Я последовал его примеру, сняв серую накидку и фуражку. На полу оставались следы – приглядевшись, я увидел на нем тонкий слой пыли.

Мы находились в очень просторной и светлой комнате с двенадцатью окнами – по четыре с северной, западной и южной сторон. В те, что выходили на север и запад, были видны лишь темно-зеленые сосновые ветви, а в южные врывалась ослепительная голубизна утреннего неба. Вместе с далеким шумом волн она ошеломляла и кружила голову...

Доктор Вакабаяси возвышался посреди кабинета. Его чрезмерно длинный фрак контрастировал с моей скромной студенческой формой. И, сам не знаю почему, мне стало казаться, что я нахожусь где-то вдали от реального мира...

Доктор Вакабаяси вытянул длинную руку и принялся поочередно указывать на предметы в комнате. Его слабый голос отзывался в каждом углу, будто доносясь откуда-то сверху:

– Ранее в этом кабинете размещались библиотека кафедры психиатрии и хранилище образцов. Среди собранных предметов и документов можно найти исследования и материалы о психических расстройствах, справочники, творения наших пациентов, а также вещи и документы, имеющие непосредственное отношение к их жизни. Эта коллекция была собрана благодаря титаническому труду предыдущего главы кафедры – профессора Дзюхати Сайто¹. И в ней немало артефактов мирового значения! Однако в феврале этого года, когда профессор Сайто почил, на его место был назначен доктор Масаки. Он заявил, что это помещение светлое и хорошее, и перенес все материалы и образцы из восточной половины в преподавательскую, а здесь, как видите, устроил приемную и даже водрузил эту огромную печку. Обнаружив подобное самоуправство, совершенное вопреки стандартным процедурам и без разрешения ректора, секретарь университета, господин Цукаэ, пришел в ужас. В самых почтительных выражениях он стал просить доктора Масаки подать докладную записку, как предписывал регламент. И вот какой ответ он получил: «Спокойно! Скажите-ка господину ректору, что я лишь поменял образцы местами. Чего тут скрывать?! Да, я работаю в этом замечательном университете, но, поразмыслив, я вывел, что являюсь типичным безумным ученым с манией величия! Более того, я диагностировал у себя достаточно симптомов, чтобы считаться материалом для психиатрических исследований! Но посудите сами: не могу же я предложить, чтобы меня на ровном месте отправили в больницу, которой я сам и заведую?! Так что, увы, остается одно: выставить свой мозг в этом кабинете в качестве живого образца для исследований! Конечно, терапевтам и хирургам от этого никакого проку, а вот психиатрам не повредит поизучать мозг главы кафедры и провести всеобъемлющее исследование! Вот это настоящая наука! Уверен, профессор Сайто, который так тщательно собирал эту коллекцию, был бы обеими руками за!».

После этих слов доктор Масаки расхохотался, да так, что даже бывалый секретарь Цукаэ ушел в крайнем смущении.

Тон доктора Вакабаяси был крайне спокойным, но содержание рассказа потрясало. Мне сделалось жутко. Вся личность доктора Масаки, о которой я мог догадываться лишь из эпитетов, вдруг ярко раскрылась благодаря этой пустячной шутке. Не только ум доктора выходил за рамки обыденного, этот человек с легкостью пренебрегал общепринятыми правилами и обладал редким остроумием. Так, бросив колкое заявление о том, что сам может пополнить коллекцию сумасшедших, он посмеялся и над университетским сообществом, и над учеными всего мира!

Ощутив всю горечь и силу его иронии, я снова от удивления разинул рот. Однако доктор Вакабаяси продолжал, не обращая внимания на мои эмоции:

– Должен пояснить, зачем я пригласил вас сюда. Как я и говорил ранее в палате №7, прежде всего, мне хотелось бы провести эксперимент и выяснить, какой из самых разнообразных предметов в наибольшей степени привлечет ваше внимание. Это один из способов выудить недоступные обычной памяти сведения, которые таятся в глубинах подсознания... Наукой доказано, что работа подсознания протекает вне поля нашего восприятия, однако оно имеет большое влияние на жизнедеятельность человека. Несомненно, образы, запертые в подсознании, приведут вас к вещам из прошлого, которые находятся в этой комнате, что поспособствует восстановлению памяти. Доктор Масаки заимствовал этот метод у гадалки по имени Исмела, когда путешествовал по Балканскому полуострову, и затем провел множество успешных экспериментов. Конечно, если вдруг окажется, что вы не имеете никакого отношения к той девушке, опыт не увенчается успехом, и ни один из предметов в этой комнате не напомнит вам о прошлом... Но за дело! Осмотритесь и задайте вопросы о тех вещах, которые привлекут внимание. Представьте, что занимаетесь исследованием психических болезней... и возможно, один из этих предметов послужит так называемой вспышкой молнии... Он станет подсказкой, которая поможет воскресить воспоминания. И, я уверен, вскоре память вернется к вам в полном объеме.

Речь доктора Вакабаяси звучала на удивление естественно и плавно. Он говорил легко и добродушно – как взрослый с ребенком... Но из глубин моей души поднималась неведомая дрожь, и совладать с ней я был не в силах.

Все давешние ощущения («да не чушь ли это?»), все сомнения были разбиты в пух и прах доводами доктора Вакабаяси.

Определенно, этот доктор – знаток судебной медицины. И, похоже, он уверен, что девушка из палаты №6 – моя невеста... Однако он не стал насильственно внушать мне эту мысль. Он действует иначе: посредством как бы прямых, но в то же время завуалированных научных методов. Он будто гипнотизирует меня, искореняя малейшие сомнения... Какая глубокая убежденность! Какой хладнокровный план! Какая проработка...

Быть может, все, что я видел и слышал в последнее время, действительно связано со мной?.. А эта девушка и впрямь моя кузина и невеста?..

Тогда ради нее я во что бы то ни стало должен найти в этом кабинете вещь из прошлого! Потому я здесь! Мне предначертано судьбой спасти эту девушку от безумия, вернув прежде свою память...

Эх... Я обречен искать свое прошлое в кабинете образцов психиатрической больницы среди трудов и справочников... Я должен доказать, что красавица из соседней палаты – моя невеста... Как абсурдно мое положение... Как постыдна, как страшна и как загадочна моя судьба...

Пока в моей голове крутились подобные мысли, я машинально вытащил из кармана новый платок и вытер пот со лба. Терзаемый жуткими призраками таинственного прошлого, что скрывались где-то рядом, я принялся напряженно оглядывать комнату.

Кабинет был разделен на две части. В западной половине, где выстроились многочисленные шкафчики со стеклянными дверцами (видимо, там хранились образцы), пол был обычный, деревянный, а другую, восточную, покрывал запылившийся линолеум. Посередине, между двумя вращающимися креслами, стоял большой, обтянутый зеленым сукном стол шириной в четыре-пять сяку и длиной почти в два кэна². Яркие солнечные лучи, падающие на его пыльную поверхность, делали комнату еще торжественней... В центре этого зеленого великолепия чинно и аккуратно лежали переплетенные в картон и обтянутые холстом томики, а еще что-то квадратное, завернутое в голубой муслиновый узелок. Завидев на нем такой же слой серой пыли, как на столе, я догадался, что его давно не трогали. Перед этими предметами стояла фарфоровая пепельница-дарума³, тоже сизая. Казалось, этот дарума нарочно встал спиной к документам, заложив свои волосатые руки за голову и разинув в вечном зевке рот. Его вид меня взбудоражил.

Восточная стена, в которую глядел дарума, была яркого желточного цвета, словно ее только что покрасили. Посередине стояла большая печка с квадратной черной крышкой, внутрь которой мог бы легко поместиться и человек. Примерно в двух сяку над печкой висели круглые часы, они показывали семь часов сорок две минуты, но я не слышал тиканья... Возможно, в них был электрический механизм. Справа находилась огромная написанная маслом картина в золотой раме, а слева – портрет в черной раме и календарь.

Еще левее обнаружилась дверь – кажется, она вела в соседнюю комнату. И пока я оглядывал профессорский кабинет – тихий, торжественный, залитый ясным, а местами даже ослепительным утренним светом, мне захотелось принять достойный, подобающий вид.

Меня будто бы охватило сдержанное вдохновение. И безразличие к собственной участи, и любопытство по отношению к судьбе девушки пропали. «Все предначертано свыше!» – преисполненный этого священного чувства, я обеими руками поправил воротник и, словно движимый незримой дланью паломник, направился к шкафчикам с материалами.

Я подошел к наиболее освещенным полкам, что находились у окна на южной стороне. За стеклянными дверцами лежали странные документы и свитки, снабженные пояснительными ярлычками. По словам доктора Вакабаяси, все это были просьбы наподобие «Я вылечился, пожалуйста, выпишите меня из больницы», адресованные главе кафедры.

Я хотел было отстраниться от всех этих болезненных объектов, что являлись один за другим, но вдруг мое внимание привлек экспонат в самом углу полки, за сколом стеклянной дверцы. Этот предмет не бросался в глаза, но, благодаря разбитому стеклу, я смог разглядеть его. И чем больше я присматривался, тем удивительнее он казался.

Передо мной лежала переплетенная рукопись толщиной примерно в пять сунов⁹, верхние страницы которой были потрепаны – видимо, ее читали не раз. Аккуратно, чтобы не порезаться, я просунул руку в дыру. Рукопись оказалась разделена на пять тетрадей, на первых страницах которых стояли римские цифры: I II, III, IV, V. Открыв наполовину оторванную страницу первой тетради, я увидел выведенные красными чернилами строки, напоминающие стихотворение:

Заглавное стихотворение

Нерожденный, нерожденный,
отчего ты сам не свой?
Знаешь правду, что таится
в сердце матери родной?

На следующей странице крупными черными буквами было написано: «Догра Магра». Имя автора не упоминалось.

Первая страница начиналась с удара часов: «Бо-о-о-ом...», последняя заканчивалось тем же, и я подумал, уж не литературное ли это произведение. От увесистой рукописи веяло безумием: казалось, ее создали для того, чтобы вводить людей в заблуждение...

– Профессор... а что это такое, «Догра Магра»?

Стоявший за моей спиной доктор Вакабаяси закивал с невиданной ранее живостью.

– О... Это интересная, причудливая работа, демонстрирующая все загадки психического состояния душевнобольных. Когда доктор Масаки, глава кафедры, скончался, наш пациент – молодой студент – написал эту работу в один присест и тут же представил ее мне...

– Молодой студент? – Так точно.

– Но... он, вероятно, желал заявить, что с ним все в порядке, и поскорее выписаться из больницы?

– Нет. Честно говоря, не знаю... Мне трудно сделать однозначный вывод, но, судя по содержанию, это какая-то научно-фантастическая повесть, прототипами героев которой послужили мы с доктором Масаки.

– Научно-фантастическая повесть... А прототипы – вы и доктор Масаки?..

– Так точно...

– Но это не диссертация?

– Как бы сказать... Пациентам психиатрических клиник свойственно писать наукообразные тексты... но это произведение стоит особняком. В целом его можно рассматривать как научную работу, но по прочтении вам покажется, что это детективный роман совершенно беспрецедентной формы и содержания! Можно, конечно, счесть его бредом, написанным ради издевательства и насмешки надо мной и доктором Масаки... Однако на деле это чрезвычайно странное сочинение! Более того, содержание его истинно, а композиция головокружительна! Оно исполнено манией к науке и жаждой крови, чувственным влечением и детективной страстью, мистикой и абсурдом... Если вы вдумчиво возьметесь за это повествование, то сразу же прочувствуете зловещую и таинственную атмосферу, которую мог создать лишь сумасшедший! Разумеется, это нечто в корне отличное от «Меморандума о покорении Марса». Полагаю, это самый причудливый образец среди тех, что хранятся в данной комнате. Отечественная наука уже признала его ценность, но – берите выше – это ценность и для мировой психиатрии!

Похоже, своим красноречием доктор Вакабаяси надеялся пробудить во мне интерес к рукописи. Правда, от напора, с которым он взялся за дело, я лишь невольно заморгал.

– Но... Как же сумасшедшему юнцу удалось написать столь сложную и запутанную книгу? – Понимаете, дело вот в чем... Этот молодой человек был лучшим из лучших начиная со школьной скамьи и вплоть до начала учебы в нашем университете. Он являлся страстным поклонником детективов и полагал, что будущее этого жанра неразрывно связано с психологией, психиатрией и психоанализом. Вероятно, данное обстоятельство способствовало прогрессу его душевной болезни. А позже, под воздействием иллюзий и галлюцинаций, он сделался участником ужасной трагедии. Видимо, как только молодой человек оказался в больнице, он пожелал написать леденящую кровь вещицу – разумеется, с собой в главной роли... И хотя я уже говорил, что у этого романа крайне сложный и детализованный сюжет, основная линия на удивление проста. Этот юноша рассказывает, как сделался пленником больницы по нашей с доктором Масаки вине, и в красках описывает свои мучения из-за серии невообразимых психических экспериментов.

– Ого... Так вы, доктор, и впрямь это делали?

На лице доктора Вакабаяси появились горько-иронические морщины, но тут его щек коснулся луч света, и улыбка вдруг побелела и задергалась.

– Все совершенно не так!

– То есть это полная чепуха?

– Ознакомившись с данным трудом, вы сами поймете, что не все там чепуха...

– Хм... Странно... Возможно ли такое?

– Как сказать... Возможно или нет, я и сам не знаю. Но, если прочитаете всю рукопись, сами поймете...

– Не уверен... А рукопись-то интересная?

– Ну... мне трудно об этом судить, но для ученых она не то чтобы интересная... Этот документ наделен глубоким смыслом. Даже если вы не специалист, а просто интересуетесь загадками мозга, природой психических расстройств или наукой о них, то, вероятно, это сочинение станет для вас объектом чрезвычайного внимания. Ученые из нашего университета читали и перечитывали его по два-три раза. Они утверждали, что, дойдя до конца повествования, испытывали нечто сродни помешательству. Один из них утратил интерес к изучению психических расстройств и перешел под мое начало на кафедру судебной медицины. Другой же понял, что больше не может доверять собственному разуму, и бросился под поезд.

– Ого! Какая жуткая история. Выходит, этот сумасшедший одержал верх над нормальными людьми... Воистину безумная книга!

– Но содержание рукописи отличается сдержанным слогом и выверенным логическим построением. В данном аспекте она превосходит рядовой научный труд или роман. Более того, поражает блестящая память этого безумца, который запомнил все виденное и слышанное! Она лишь немного уступает способностям сумасшедшего, который пытался выучить наизусть Британскую энциклопедию, – плоды его трудов вы только что видели... Должен отметить еще одно обстоятельство: содержание этой книги настолько странное, что противоречит логике и не поддается пониманию обычных людей. В процессе чтения может показаться, что вас втягивает в мир иллюзий, извращенных идей и фантазий... Я думаю, об этом говорит само заглавие...

– Хм... автор назвал ее «Догра Магра»?

– Так точно... Воистину странный выбор!

– А что значит «Догра Магра»? Это, вообще, на японском?

– Как сказать... Я изрядно поломал голову над этим вопросом и наконец пришел к выводу, что книга – от заглавия до последнего предложения – написана с одной целью: ввести людей в заблуждение! Находясь под таинственным впечатлением, я стал размышлять: уж не скрывается ли в заглавии ключ к тайнам повествования? Я полагал, что сами слова «Догра Магра» – некий шифр. Должен отметить, этот молодой человек оказался наделен выносливостью, присущей лишь сумасшедшим. Работая день и ночь, он закончил свой труд всего за неделю, затем свалился от усталости и спал сутки напролет. Потому выяснить у него смысл заглавия не представлялось возможным... Этих таинственных слов нет ни в одном словаре, и, пытаясь определить их этимологию, я оказался в тупике. Но вскоре я заметил кое-что любопытное! В диалекте Кюсю осталось много старинных слов европейского происхождения: «гэрэн»¹⁰, «хараисо»¹¹, «банко»¹², «донтаку»¹³, «тэрэн-парэн»¹⁴ и т.п. Я предположил, что «догра магра» может быть одним из них, и обратился к специалисту по местному диалекту. Проведя соответствующие изыскания, он сообщил следующее: вероятно, слова «догра магра» принадлежат к диалекту Нагасаки, они использовались христианскими священниками во время ритуалов в период Реставрации¹⁵. Сейчас же слова «догра магра» практически вышли из употребления и обозначают лишь своего рода фокус или трюк. Этимология и родственные связи все еще неясны, но предположу, что в современном японском схожий смысл имеют выражения «домэгури мэкурами»¹⁶ или же «томадой мэнкураи»¹⁷. Полагаю, эта рукопись называется «Догра Магра» потому, что ее содержание в высшей степени гротескное, эротичное и детективное и в то же время сплошь пронизано нонсенсом. Это ад для мозга... полный ловушек психологический лабиринт...

– Ад для мозга... Догра Магра... Не понимаю... Что же это такое?

– Полагаю, станет яснее, если я приоткрою сюжет произведения... Все вопросы, поднятые в «Догре Магре», находятся в рамках здравого смысла. Дополненные любопытными фактами, они просты и понятны. Вопросы эти базируются на принципах, которые... скажем так, более здравы, чем сам здравый смысл, и куда более научны, чем собственно наука... Так, в «Догре Магре» можно найти:

• пародию на буддийские сутры, которая провозглашает истину о психиатрических больницах – преисподних на земле;
• запись беседы с психиатром, где доказывается, что все люди на земле без исключения сумасшедшие;
• научную работу об эмбрионе, который видит во сне кошмар эволюции жизни на планете;
• речь (стенограмму) психически больного пациента, утверждающего, что «человеческий мозг лишь телефонный коммутатор»;
• завещание, написанное не слишком серьезно;

• картину мастера эпохи Тан¹⁸, изображающую стадии разложения трупа красавицы¹⁹;

• материалы расследования жестокостей, прелюбодеяний, немыслимых телесных повреждений и убийств, совершенных в состоянии беспамятства прекрасным молодым человеком, который влюбился в привлекательную девушку, как две капли воды похожую на эту мертвую красавицу...

И все это кружится, будто в калейдоскопе, рядом с другими загадочными событиями, которые, казалось бы, не имеют никакого отношения к сюжету. Но, дочитав книгу до конца, вы поймете, что в ней нет ни одного лишнего предложения, ни одного лишнего слова... Более того, «Догра Магра» начинается с описания ночного боя часов, а затем, страница за страницей, вы приближаетесь к финалу – воспоминанию героя о ночном бое часов же... Панорама адских мук закольцовывается, лишая вас шанса сбежать и обрекая на непрестанный ужас... Но все эти события – лишь мимолетный сон сумасшедшего, который услышал, как бьют часы среди ночи. И в этом мимолетном сне ему показалось, что прошло двадцать часов. С научной точки зрения подобное вполне возможно – в начале и конце слышны одинаковые удары одних и тех же часов... Этот феномен объясняется принципами психиатрической науки, а вся «Догра Магра», в свою очередь, служит доказательством этих принципов... Вот почему эта книга так загадочна и таинственна. Но лучше прочтите сами... Попробуйте – и вы сразу все поймете! – с этими словами доктор Вакабаяси протянул мне верхнюю тетрадь.

Но я смущенно прервал его:

– Пожалуй, нет! – и энергично замахал руками.

Одних объяснений доктора Вакабаяси хватило, чтобы я ощутил магию «Догры Магры», однако...

Рукопись сумасшедшего наверняка является бредом! Такой же экспонат, как «Британская энциклопедия наизусть», «Милая Катюша» и «Меморандум о покорении Марса»... Мне и своей собственной «догры магры» хватало с избытком, а если возьмусь еще за чужую, точно свихнусь... Надо бы забыть об этом поскорее...

Так я думал, сунув руки в карманы и отчаянно мотая головой. Затем я подошел к полке у окна и, увидев там ряд фотографий и таблиц, спросил о них доктора Вакабаяси. Тот перечислил предметы:

«Какие-то чудные исследования...» – подумал я.

Все эти болезненные вещи, теснившиеся на полках, походили на экспонаты гротескной выставки, очень странной и запутанной. Кроме того, за стеклянными дверцами шкафчиков стояли:

И эти жуткие вещички валялись среди искусных поделок, которые смастерили больные – красивого вязанья, вышивок, искусственных цветов...

С содроганием я выслушивал комментарии доктора Вакабаяси, гадая, не относится ли тот или иной предмет ко мне. Я беспокойно озирался, мучительно рассуждая, что делать, если какая-то из этих чудовищных вещей окажется связана со мной. Но – к счастью или нет – ни один из предметов не находил в моей душе отклика. Напротив, я лишь ощущал, что прямота и открытость, с которой сумасшедшие выражают свои чувства, вызывают во мне беспокойство и наполняют все мое существо неописуемой печалью.

Стараясь изо всех сил подавить тревогу и ощущая в то же время груз ответственности, я осматривал полки. Наконец, закончив, я вернулся к столу и невольно издал вздох облегчения. Я вытер платком пот, который снова потек по лицу, и, спешно сделав полуоборот на каблуках, направился в западную половину комнаты.

Предметы, находившиеся в поле моего зрения, тоже описали дугу, и картина, висевшая справа от входа, будто перелетев через стол, оказалась прямо передо мной – словно сама судьба желала нашей встречи.

Я выпрямился и с глубоким вздохом стал наслаждаться сочетанием цветов – желтого, коричневого и тускло-зеленого.

На картине было изображено сожжение заживо.

К верхушке среднего из трех толстых бревен был привязан седой бородатый старец, сохранявший спокойствие. Справа находился бледный худощавый юноша. А слева – растрепанная женщина, на голову которой был надет венок. Обнаженные, они задыхались в дыму, а из хвороста, которым были обложены столбы, поднимались языки пламени.

Справа, восседая на золотом паланкине и окруженная богато одетыми слугами, на сцену сожжения взирала – хладнокровно и вместе с тем заинтересованно – пара аристократов. А с левой стороны крича протягивал руки ребенок – очевидно, к матери, горевшей на костре. Крепкий мужчина и старик – похоже, отец и дед – зажимали ему рот и со страхом оглядывались на знать. Все они были как живые!

Посреди площади стояла гордая старуха в черном плаще, красном треугольном капюшоне и с тростью в руках. Обнажив в ухмылке кривые зубы, она указывала торжествующим жестом на трех мучеников.

И чем дольше я смотрел на полотно, тем более жуткой и более правдоподобной казалась мне эта сцена.

– Что это за картина? – спросил я.

Сунув руки в карманы брюк, доктор Вакабаяси ответил, как обычно, спокойным тоном:

– Сюжет рассказывает о предрассудках, которые имели место в средневековой Европе, видимо, во Франции. Тогда душевнобольных считали вместилищем дьявола и нередко приговаривали к сожжению. Старуха в красном капюшоне и черном плаще – одна из знахарок, которые в те времена и лечили, и гадали. Я слышал, что доктор Масаки приобрел эту картину у антиквара в Янагава в качестве иллюстрации жестокого обращения с психически больными в Средневековье. Некоторые считают, что полотно принадлежит кисти Рембрандта... Если это правда, картина бесценна...

– Значит... в то время сумасшедших сжигали заживо?

– Так точно, так точно... Лекарств для лечения непонятных психических болезней не было, поэтому люди выбирали... так скажем, радикальные методы.

Меня охватил ступор: я не мог ни смеяться, ни плакать.

Отвечая на вопрос, доктор Вакабаяси осматривал меня мутным взглядом, в котором таилась жестокость. Казалось, он сам не прочь сжечь меня заживо во имя науки...

Я потер ладонями лицо и заметил:

– Какое же счастье – сойти с ума в нынешнее время! Эти слова вызвали на лице доктора Вакабаяси легкую улыбку, которая мгновенно исчезла.

– Не факт... Быть может, те, кого сжигали заживо, были счастливее...

Я пожал плечами, сожалея о своей неуместной ремарке. Старательно избегая неприятного взгляда доктора Вакабаяси, я отирал лицо платком и вдруг обратил внимание на фотопортрет в большой черной раме – он висел слева от меня.

С фотографии добродушно улыбался импозантный господин лет шестидесяти в парадном платье с гербами. У него были усы с проседью и залысины на лбу. Я сразу же подумал: «Уж не доктор ли Масаки это?» – и даже встал напротив портрета, чтобы как следует его рассмотреть. Вскоре мне показалось, что это определенно кто-то другой. Я снова обернулся к доктору Вакабаяси.

– А кто на этой фотографии?

Услышав мой вопрос, доктор Вакабаяси заметно смягчился. Я не понял, почему он взглянул на меня с неожиданным удовлетворением, и склонил голову.

– На этой фотографии, да? Это профессор Дзюхати Сайто. Как я и говорил, он возглавлял кафедру психиатрии до доктора Масаки. Это наш учитель, – доктор Вакабаяси сентиментально вздохнул и неторопливо приблизился ко мне.

На его длинном лице отобразилась гамма глубоких чувств.

– Наконец-то вы обратили внимание...

– Что? – я с удивлением посмотрел на доктора, не понимая, что он имеет в виду.

Не реагируя на мое недоумение, Вакабаяси придвинулся ближе, чуть наклонился и, будто сравнивая меня с фотопортретом, заговорил еще серьезнее и вежливее:

– Наконец-то вы обратили внимание на это изображение! А ведь оно имеет серьезное и таинственное отношение к вашему прошлому.

И правда, я совершенно забыл, зачем я здесь! В глубине души я почувствовал легкий, но в то же время явно ощутимый трепет.

Однако не могу сказать, что ко мне вернулось хоть одно воспоминание. Я пожал плечами с некоторой смесью спокойствия, разочарования и облегчения.

Вновь опустив голову, я выслушивал объяснения доктора Вакабаяси:

– Полагаю, воспоминания, которые дремлют в вашей памяти, наконец-то, хоть и еле заметно, стали пробуждаться. Возможно, пока вы рассматривали рукопись «Догры Магры» и сцену сожжения, подсознание уже готовилось привести вас к этому портрету. Кто же, по-вашему, мог разместить портрет профессора Сайто рядом с картиной казни? Разумеется, только доктор Масаки – исследователь вашего психического состояния. Он был крайне возмущен тем фактом, что даже в нашем ХХ веке душевнобольные вынуждены терпеть жестокое обращение, и решил посвятить свою жизнь психиатрии. Благодаря же руководству и поддержке профессора Сайто доктор Масаки смог достичь больших высот на своем пути.

– Жестокое обращение... То есть сумасшедших и сейчас пытают и убивают?.. – пробормотал я, будто говоря сам с собой.

Меня охватил бескрайний страх, но доктор Вакабаяси лишь спокойно кивнул:

– Да. Конечно же пытают и убивают, как раньше. Что уж там, в психиатрических больницах творятся вещи куда более жуткие, чем пытки и сожжения заживо. Даже сейчас...

– Но... это немыслимо! – перебил я и задумался.

До чего же страшными были слова доктора Вакабаяси! Однако тот и бровью не повел. Стоя плечом к плечу со мной, он попеременно смотрел то на картину, то на портрет доктора Сайто и бесстрастно продолжал: –

Ошибаетесь, это суровый и непреложный факт. Полагаю, со временем вы его осознаете и поймете, сколько усилий приложил доктор Масаки, чтобы разработать революционную психиатрическую теорию и спасти тем самым огромное количество безвинно мучимых пациентов! Мне уже доводилось упоминать о том, что принципы этой изумительной теории настолько любопытны и просты, что их могут понять даже дети и женщины. И для того чтобы доказать эти принципы, был проведен эксперимент по свободному лечению сумасшедших. Скажу больше: вы непосредственный участник данного эксперимента, и он уже практически завершен! Осталось только дождаться, когда к вам вернется память, и поставить подпись на рапорте об окончании опыта.

¹ Прототипом этого персонажа считается психиатр и поэт Сайто Мокити (1882 – 1953). Впрочем, сходство между двумя Сайто куда менее конкретно, чем между Такаяма/ Вакабаяси и Сакаки/ Масаки. Сайто Мокити, во-первых, принадлежит к более младшему поколению ученых, в отличие от Сайто Дзюхати. Во-вторых, он не был связан с университетом Кюсю. Возможно, Юмэно нарочно дал герою имя известного психиатра.

² То есть шириной примерно в 1,2 метра и длиной почти в 3,6 метра.

³ Дарума – японская кукла-неваляшка, обычно красного цвета, с усами и бородой. Олицетворение Бодхихармы (о нем см. ниже).

⁴ Праздник Хинамацури, известный также как «праздник девочек», отмечается 3 марта (или в третий день третьего месяца по лунному календарю). В этот день на специальных платформах выставляют изящных кукол в костюмах придворных эпохи Хэйан.

⁵ «Беседка в бамбуковой роще» – стихотворение поэта Ван Вэя (699 – 759) из цикла «Река Ванчуань». В пустынной чаще бамбука Свищу, пою. На цине играю, тешу Ночную тьму. Безвестен людям отшельник В лесном краю, И только луна приходит Светить ему. (перевод А.А. Штейнберга)

⁶ Лишу – один из древних стилей китайского письма. Отличается жесткой конфигурацией иероглифов.

⁷ «Милая Катюша, как горько расставание» – первые строки популярной в конце 1910-х песни «Катюша» из театральной постановки по роману Л.Н. Толстого «Воскресение».

⁸ Богиня милосердия, считается воплощением бодхисаттвы Авалокитешвары.

⁹ Сун – мера длины, равная 3,03 см.

¹⁰ По одной из версий, «дурак» на диалекте острова Окинава. По другой – связано с японским словом «гэрэн», которое обозначает нарочитую игру на сцене.

¹¹ Хараисо – рай, от португальского paraiso.

¹² Банко – скамейка, от португальского banco.

¹³ Донтаку – выходной или праздник, от голландского zondag.

¹⁴ Тэрэн-парэн – ничегонеделание, происхождение неизвестно.

¹⁵ То есть в эпоху реставрации Мэйдзи 1867 – 1868 годов.

¹⁶ До:мэгури мэкурами – головокружение, от хождения по кругу.

¹⁷ Томадой мэнкураи – состояние смущения и ошарашенности.

¹⁸ Период китайской истории, длившийся с 618 г. по 907 г.

¹⁹ Речь идет о картинах в жанре кусодзу, на которых изображались девять стадий посмертного разложения тела. Такие картины использовались буддийскими монахами для медитации с целью избавления от лишних привязанностей.

²⁰ Маруяма Окё (1733 – 1795) – художник, в своем творчестве сочетал приемы японской, китайской и восточной живописи. Автор известной картины «Призрак О-Юки», считается основоположником жанра «призрачных картин» юрэйдзу. Картины Окё считались настолько реалистичными, что породили ряд легенд о сходящих с холста призраках.

²¹ Мурамаса – мастер, живший примерно в XVI веке, основатель школы. По преданию клинки Мурамасы имеют дурную славу и жаждут крови.