Литературный номер «Правил жизни»: рассказ Екатерины Манойло «ООО "Вечность"»

Екатерина Манойло

ООО «Вечность»

Манойло  училась в Литературном институте имени Горького у писателя,  публициста, историка литературы Павла Басинского, публиковалась в литературных журналах и газетах, участвовала в писательских семинарах. Этим летом она триумфально взяла первый приз премии для молодых  писателей «Лицей» (в номинации «Проза») с романом «Отец смотрит на Запад», опубликованным в журнале «Новый мир», а вскоре  он выйдет в издательском проекте «Альпина. Проза». Это многослойная  история русско-казахской семьи, живущей на границе двух стран. Главная героиня с детства обречена на самостоятельность, ей приходится быть сильной — она постоянно сталкивается с насилием, и девушке трудно остаться собой. В этом ей помогает голос «ангела-хранителя» — младшего брата, погибшего совсем юным. Он поможет ей на сложном пути — стать свободной, не стать жертвой, оторваться от корней, но позволить себе любовь к тем близким людям, кто когда-то причинил боль.

Аудиоверсию рассказа можно прослушать в «ЛитРес: Подписке»

Активируйте промокод PRAVILAMAG и получите первый месяц ЛитРес: Подписки со скидкой 50% за 199 рублей.

иллюстратор Виктория Ким

От этой песни у Елены Сергеевны, директора ООО «Вечность», на руках вставали дыбом светлые волоски. Прикрывала глаза и представляла, что Джим Моррисон нежно напевает ей на ушко. Она прибавила звук и вихрем ворвалась в свою похоронную контору. У раздевалки в нише были выставлены образцы траурных портретов, моделями служили известные артисты, давно похороненные (разумеется, не в «Вечности»). Черные ленты на углах делали всех одинаково красивыми и одинаково мертвыми.

Елена Сергеевна проплыла мимо роскошных лакированных гробов к своему рабочему столу, массивному и тоже лакированному. Покосилась на новенькую, еще обклеенную строительным скотчем дверь в соседнее помещение. Раньше, когда здание принадлежало домовому клубу, там был танцевальный зал. Сто лет назад бабушка водила сюда маленькую Леночку на занятия. Правда, недолго. Месяц или два хореограф Элеонора хвалила Леночку, а потом вызвала родителей, быстро и как будто с презрением сглазомерила их плотную коротконогость, хмыкнула и стала больше внимания уделять другим ученицам. У тех все получалось хуже, но родители были многообещающе длинноноги.

Когда Елена выкупила здание у города, клуб уже не функционировал, в ста метрах построили онкодиспансер, в двухстах — организовали кладбище. Явно недооцененное, оно быстро расползлось и предрешило судьбу постройки. Итак, за дверью, где раньше был танцевальный зал, а потом хранились штабелями недорогие гробы, обитые яркой красной, розовой или синей тканью, Елена Сергеевна задумала сделать зал для церемонии прощания.

Моррисон допел Riders on the Storm, Елена Сергеевна сняла наушники, бросила шопер на гладкое глянцевое кресло. Оно было новым и еще пахло кожей, как автосалон. Протанцевала к прощальному залу. Отражение блондинистой стрижки Елены Сергеевны скользнуло, как солнечный зайчик, по лакированной крышке гроба-образца, по рубленым урнам на полках, по стеклу шкафа, заставленного папками с документацией. Теперь она двигалась плавно: нежно крутнула круглую липкую ручку, потянула дверь на себя, словно приглашая на вальс.

Вот он! В лучах солнца, словно сундук с сокровищами, — музыкальный автомат. Корпусом стал двухдверный гроб «Сенатор» из настоящего ясеня, не какая-нибудь дешевая ДСП. В крышку сверху и снизу врезаны выпуклые сетки динамиков. Елена Сергеевна пожертвовала для такого дела акустику домашнего кинотеатра — все равно большую часть времени пропадает в офисе. Купюроприемник и монетоприемник сделаны в цвет латунных состаренных ручек «Сенатора». На месте, где предполагалось лицо покойного, — блеклый монитор, под ним кнопки: для выбора жанра, исполнителя и — самая большая — «Старт». Елена Сергеевна обогнула аппарат, осмотрела еще не закрытые внутренности: материнская плата, жесткий диск в один терабайт (хотя музыки пока набрала только на треть), контроллер клавиатуры. Блок питания, сабвуфер и монитор уходили корнями в сетевой фильтр, пластиковая кнопка которого светилась оранжево-красным. Может, и правильно ее отчислили из студии: у Леночки не было будущего в балете, зато она с отличием окончила институт радиотехники и электроники.

Воздух ритуального зала ООО «Вечность» был плотным и тяжелым, как рок-музыка. Сердце заколотилось в такт ударным, голова закружилась, и Елена Сергеевна открыла глаза. На пороге стояла юная блондинка с перекошенной улыбкой. Так кривятся от лимона, крепкого алкоголя или подавленного плача

Елена Сергеевна бросила быстрый взгляд на запястье с часами. Должна прийти клиентка: похороны под ключ, хороший гроб, белые гвоздики, только трезвые копальщики, поминальный обед в ресторане. Но до этой встречи еще час, успеет! Покружилась около «Сенатора», сдула пыль с монитора и застучала кнопками. Из динамика хриплое: One, two, three, one... Елена Сергеевна обняла себя, нащупав пальцами острые лопатки и закачалась в такт.

Идея с музыкальным аппаратом пришла ей в голову в день мужниных похорон. Тогда администраторша пригласила проститься с покойным и включила синтезированную мелодию, похожую на протекающий кран, на скрежет вилки, на зубную боль. Елена от этого зарыдала еще громче, потому что почувствовала себя жалкой, попавшей в нелепую ситуацию. Она склонилась над мужем, и мутная слеза упала на Сережины усы. В груди заболело: она никогда не любила эту дурацкую растительность подковой. Резко выпрямилась и, не обращая внимания на администраторшу, выдернула из розетки шнур магнитофона. Порылась в сумке, а затем в мобильнике. Зазвучало хриплое: One, two, three, one... Любимая баллада Сережи.

Сначала была идея составить специальный плейлист, но потом Елена поняла, что не хочет сама решать, какая музыка должна становиться фоном каждого траурного дня. Вот в детстве ее везли с аппендицитом в скорой под «Я буду долго гнать велосипед», и с тех пор она не могла слышать эту композицию. Лучше давать выбор. Так в «Сенаторе» тягучие фоновые мелодии стали соседствовать с хитами разных лет.

Из сетчатого брюха самодельного автомата запел Джеймс Хэтфилд, а как будто Сережа. Он был фанатом метал-группы, сам рычал на манер рок-идола, играл на гитаре, виртуозно крутил пальцами палочки для суши и отбивал любой ритм на кастрюле, чем, собственно, и завоевал сердце Елены Сергеевны. Зал заполнили заунывные переливы Low Man’s Lyric, под звон бубенцов лицо обожгло слезами. Заплакала, потому что очень хотела вспомнить, во что был одет Сережа в день знакомства. Какая была футболка, с какой надписью? Джинсы серые или синие? Кажется, исцарапанные мягкие казаки. Но перед глазами возникал гроб, полосатый костюм, как у пошлого конферансье. Были лаковые ботинки, был галстук.

Когда рак съел мужа, Елена Сергеевна не умерла от горя, как думала в самом начале его болезни. Откуда-то появлялись силы жить и работать. Жизнь как-то притянула ее в индустрию смерти. Днем она смотрела на серые, отмеченные скорбью лица клиентов, утешала их, и собственная боль отступала. Вечерами возилась с музыкальным автоматом, слушала любимые песни и будто заколачивала тоску в лакированный ящик.

The Trash Fire is Warm...

Сначала была идея составить специальный плейлист, но потом Елена поняла, что не хочет сама решать, какая музыка должна становиться фоном траурного дня. Вот в детстве ее везли с аппендицитом в скорой под «Я буду долго гнать велосипед», и с тех пор она не могла ее слышать

Елена Сергеевна медленно кружилась на месте, подставляя солнечным лучам из окна то лицо, то затылок. Казалось, музыка стала видимой. Большая упругая звуковая волна подхватила Елену Сергеевну и унесла в воспоминания. С Сережей они познакомились в походе, когда институтской тусовкой отправились на Солдатскую гору, бывший передаточный радиоцентр. Сережа нашел там бесхозные лыжи и покатился на них с горы. И это летом. Сломанную большеберцовую кость травматолог по кускам нанизывал на титановый штифт, как на шампур.

Уже после свадьбы, когда Сережа не раз и не два пересказывал историю их знакомства, он добавлял, что, когда умрет, штифт вытащат и отправят в Голландию, в компанию, которая переплавляет имплантаты в болванки и продает их аэрокосмическим компаниям.

— Вот тогда и налетаюсь, — говорил Сережа, оправдывая свою аэрофобию.

Хотя один раз в июле 1998 года они все-таки слетали на концерт Metallica. Все ждали треша, железа, а прозвучала кантри-баллада Low Man’s Lyric.

Толпа раскачивалась, возбуждение нарастало. В воздухе качались тысячи поднятых рук, как тоненькие волоски жуткого хищного растения. Руки в браслетах — Елены, руки в татуировках — Сережи. Между треками Хэтфилд говорил про молодые сердца, Лена и Сережа, оба, думали, что навсегда останутся такими.

Воздух ритуального зала ООО «Вечность» был плотным и тяжелым, как рок-музыка. Сердце заколотилось в такт ударным, голова закружилась, и Елена Сергеевна открыла глаза. На пороге стояла юная блондинка с перекошенной улыбкой. Так кривятся от лимона, крепкого алкоголя или подавленного плача. Чем-то похожа на нее саму в юности: длинное тело, а ноги коротковаты, пропорции — как между спинкой кресла и ножками. Или так могла выглядеть их с Сережей дочь.

— Ой, — всхлипнула Елена Сергеевна неслышно и уронила руки.

— Ничего-ничего, — крикнула девушка, перекрывая музыку. — Я, я просто не могу спать, не знала, чем занять себя, вот приехала раньше...

Елена Сергеевна не знала, что делать: возможно, впервые в жизни. Смотрела на тонкую фигурку в черном льняном костюме: прямая юбка ниже колен, верх какой-то неуместно праздничный из-за рукавов-фонариков. Так бывает: случается горе, и надо срочно раздобыть что-то черное, траурное. Женщины вообще часто приходят в нарядных платьях или блузках, которые надевали в последний раз в театр или ресторан. Иногда из воротника торчат нитки от споротой бисерной аппликации или пайеток.

Из автомата все еще пел Хэтфилд, Елена Сергеевна протянула к гостье руки. Девушка оглянулась, будто желая убедиться, точно ли зовут ее. Неуверенными шагами проскользила к Елене Сергеевне. Обнялись как родные.

— Обычно я так себя не веду, — тихо сказала Елена Сергеевна и неожиданно для себя положила голову на складки рукава-фонарика.

Та вздохнула, и осторожно коснулась пальцами острых лопаток Елены Сергеевны.

— И я.

Из «Сенатора» лились затихающие звуки, похожие на рингтон из нулевых. Две пары плеч подрагивали в тихом танце. Девушка остановилась, подняла к Елене Сергеевне мокрое лицо с детскими глазами:

— А можно я тоже что-нибудь включу?