Ильф и Петров и конец НЭПа. В какое время был написан роман «Двенадцать стульев»
Роман «Двенадцать стульев» был написан в самом конце 1927 года. Ильф и Петров строили сатирическую энциклопедию новой России на столкновении старого и нового мира. Помимо быта, речи, характеров людей — всего того, что слышали и видели молодые писатели, — существовал неповторимый воздух времени, общеполитическая атмосфера — и она только опосредованно могла попасть в роман. Тот советский капитализм с лицом НЭПа, разбитной, веселый, мещанский, обывательский, уходил. Прежняя короткая эпоха, похожая на свободную, но совсем не свободная, заканчивалась. И получалось так, что, высмеивая старую эпоху, писатели, сами не ведая, уже хоронили и ту, что расцвела и давала многочисленные плоды на их глазах. Шумно проходила премьера «Дней Турбиных» во МХАТе приятеля писателей по «Гудку» Михаила Булгакова. Появляется и получает всеобщее признание роман их близкого друга Юрия Олеши «Зависть». Николай Эрдман работал над сатирической комедией «Самоубийца». В Москве со сцены читались смешные рассказы Зощенко.
1927 год — еще и год десятилетия Октября. XV съезд ВКП(б) принимает решение «о вытеснении частного капитала из промышленности и торговли и о начале в ближайшее время перехода к коллективизации сельского хозяйства». В 1928 году вовсю развернется шахтинский процесс. Срок натурального обмена с нэпманами (мы им — дыни и ананасы, они нам — дома и клозеты, по Маяковскому) заканчивался. Деятелям культуры ничто человеческое не было чуждо. Их любимые развлечения вполне буржуазны: бега, бильярд в комсомольском клубе в Старопименовском переулке, где часто проводят вечера Булгаков, Маяковский, Катаев, и, конечно же, карты. Привычка многих литераторов — бороться с мещанством, разоблачать его на каждом шагу и в то же время почти неизбежно попадать во власть его проявлений. Надо сказать, что Маяковский, когда ему напоминали о привезенной из-за границы машине — в тот момент предмете роскоши, — страдал. При внешней резкости и грубости он отличался ранимостью подростка, и ему хотелось жить в согласии с самим собой. 1927 год стал для поэта началом самых тяжелых поражений. «Когда мы шли по Петровке, — вспоминал Асеев, — Маяковский вдруг говорит: "Коля, а что если вдруг ЦК издаст такое предписание: писать ямбом?" Я говорю: "Володичка, что за дикая фантазия! ЦК будет декретировать форму стиха?" — "А представьте себе. А вдруг!"
Страна радостно отмечала десятилетие Октябрьской революции. На самом верху шла серьезная борьба за власть, которая не могла не отрикошетить в писательское сообщество. За год до создания романа «Двенадцать стульев» произошло событие, которое встряхнуло всех литераторов и показало им, как опасно заходить за красные линии.
13 мая 1926 года вышло постановление Политбюро ЦК ВКП(б) о произведении Бориса Пильняка «Повесть непогашенной луны», и текст был полностью изъят из журнала «Новый мир». В постановлении говорилось: «Констатировать, что вся фабула и отдельные элементы рассказа Пильняка "Повесть о непогашенной луне" не могли быть созданы Пильняком иначе, как на основании клеветнических разговоров, которые велись некоторыми коммунистами вокруг смерти тов. Фрунзе, и что доля ответственности за это лежит на тов. Воронском. Объявить тов. Воронскому за это выговор». Старого большевика, который рассказывал товарищу-писателю о предполагаемом убийстве Сталиным своего покровителя, известного командарма Фрунзе, освободили от должности. Расстреляли уже спустя десятилетие, как и Пильняка.
И еще одно событие, уже 1927 года. Последняя свободная демонстрация. «Седьмого ноября, в день десятилетия Октябрьской революции, московские и ленинградские троцкисты вышли на улицы. Оружием служили им листовки, швабры и луженые глотки», — вспоминал переводчик Николай Тихонов. В Москве с балкона гостиницы выступали Смилга и Преображенский. Муралов из окна дома советов шваброй отбивал попытку какого-то поборника «генеральной линии партии» поддеть крючком на проволоке и втащить в окно первого этажа полотнище с наклеенными на него портретами Троцкого и Зиновьева. Раздавались крики: «Да здравствуют мировые вожди — Зиновьев и Троцкий!», «Ура Троцкому!» 21–23 октября Троцкий и Зиновьев исключены из ЦК. В этом же году Троцкий на заседании исполкома Коминтерна заявил: «...опаснейшей из всех опасностей является партийный режим!» Троцкисты уже тогда называли Сталина «диктатором» и «лидером фашистов», что явствует из речи Рыкова на Х съезде Коммунистической партии Украины 20 ноября 1927 года. Зиновьев закончил речь обращением к Сталину и к тем, кто за него распинался: «Если сказать в двух словах, то весь "текущий момент" нашей внутрипартийной борьбы сводится к следующему: вам придется либо дать нам говорить в партии, либо арестовать нас всех. Другого выбора нет». Известно, что Сталин выбрал последнее.
В январе 1928 года, поставив в рукописи последнюю точку, соавторы Ильф и Петров сложили пачку листков в специальную папку и повезли ее на санках из редакции «Гудка» домой. Роман был вскоре принят и вышел в печать в журнале «30 дней».
В 1929 году произошло знаковое событие на литературном небосклоне. Началась кампания травли Бориса Пильняка за публикации произведений в иностранных (их называли эмигрантскими) изданиях. Пильняк был к тому времени самым издаваемым советским писателем и в 1929 году возглавил Всероссийский союз писателей. Борис Волин писал в своей статье: «Борис Пильняк напечатал свой роман "Красное дерево" в берлинском издательстве "Петрополис". Как мог Пильняк этот роман туда передать? Неужели не понимал он, что таким образом входит в контакт с организацией, злобно-враждебной Стране Советов? Почему Пильняк, председатель Всероссийского союза писателей, не протестовал, если этот роман был напечатан эмигрантами без его ведома и помимо его желания?» (Недопустимые явления. «Литературная газета», 26.8.1929. Стр. 1). Газеты одна за другой выходили с заголовками: «Советские писатели должны определить свое отношение к антиобщественному поступку Б. Пильняка», «Против Пильняка с белой эмиграцией», «Борис Пильняк — собственный корреспондент белогвардейщины».
Ильф И Петров выступили с резким фельетоном. Приведем большую цитату, которая показывает, насколько хорошо молодые писатели разбирались в текущем моменте и кого поддерживали. Фельетон назывался «Три с минусом» и был напечатан в журнале «Чудак» (1929, № 41). Подпись — Ф. Толстоевский.
«...На этот раз писателям был задан урок о Пильняке.
— Что будет? — трусливо шептала Вера Инбер. — Я ничего не выучила.
Олеша испуганно писал шпаргалку. Всеволода Иванова грызло сомнение: точно ли река Миссури является притоком реки Миссисипи. Зозуля, согнувшись под партой, лихорадочно перелистывал подстрочники, решебники и темники.
И один только Волин хорошо знал урок. Впрочем, это был первый ученик. И все смотрели на него с завистью.
Он вызвался отвечать первым и бойко говорил целый час. За это время ему удалось произнести все свои фельетоны и статьи, напечатанные им в газетах по поводу антисоветского выступления Пильняка.
На него приятно было смотреть.
Кроме своих собственных сочинений, Волин прочел также несколько цитат из «Красного дерева».
Публика насторожилась. Посыпались записки. Одни требовали ареста Пильняка. Другие просили прочесть «Красное дерево» целиком и полностью якобы для лучшего ознакомления с проступком писателя. Кроме того, поступила записка с вопросом: «Будут ли распространяться норвежские сельди, поступившие в кооператив №84, и по какому талону?»
После Волина говорил Зозуля.
Нежным голосом он сообщил, что писатели вообще люди малосведущие и что им нужно учиться, учиться и учиться. При этом Михаил Левидов покраснел. Он, как видно, совсем не знал урока и рассчитывал только на то, что его не вызовут.
Ученику Шкловскому, как всегда, удалось обмануть учителя.
Он все-таки произнес речь о флоре и фауне Соломоновых островов, хотя были заданы реки и озера Южной Америки. Легко обойдя вопрос о Пильняке, Шкловский заявил, что писателю нужна вторая профессия и только тогда он будет хорошим писателем.
На брошенную ему записку ученик Шкловский Виктор не ответил. Записка была гадкого содержания:
«Вторая ваша профессия известна — вы непременный участник диспутов. Но какая же ваша первая профессия?»
Всеволод Иванов боязливо пробрался к кафедре. Ему мучительно хотелось сказать, что он не оратор, но, вспомнив, что это выражение уже принадлежит Горькому, он совсем растерялся и урока не ответил.
Вера Инбер наполнила зал меланхолическими стонами.
— Вы жалеете птичку? — сказала она тоненьким голоском.
— Жалеем, — хрипло ответили сидевшие в первых рядах контрамарочники.
— А овечку вы жалеете? — допытывалась писательница. Зал, видимо, жалел овечку.
— Так пожалейте же и писателя, — заключила Вера Инбер. — Ему очень, очень трудно писать!
Так как это не имело никакого отношения к Пильняку, то зал сочувственно похлопал писательнице. Юрий Олеша читал свою речь по бумажке.
Громовым голосом он опубликовал популярный афоризм о том, что если дать овцам свободу слова, то они все равно будут блеять.
— Пильняк проблеял, — заявил Олеша».
Несмотря на то что Пильняка в 1929 году отстранили от руководства Всероссийским Союзом писателей (ВОСП), а Сам союз был вскоре ликвидирован, писатель на некоторое время был прощен и принял участие в большом количестве зарубежных поездок. Что, как известно, на допросах ему вменили как сотрудничество и шпионаж в пользу всевозможных иностранных разведок. Ильф к тому времени уже умер, а Петров вслед за своим братом Катаевым старался изо всех сил стать в ряды правильных советских литераторов. И если бы Петров не погиб во время войны, кто знает, не пришлось бы ему в 1948 году, когда «Двенадцать стульев», по сути, был запрещен и изъят из библиотек, отрекаться от своих романов и от своего друга Ильфа.