Набоков-ученый, Бунин-постмодернист и сборник статей главного американского критика: 7 новых книг о писателях

Новое издательство, 2022

Евгений Харитонов — один из крупнейших русских писателей второй половины XX века и, вероятно, центральная фигура отечественного квир-канона. Книга филолога Алексея Конакова (лауреата премии Андрея Белого за исследование советской неофициальной литературы «Вторая вненаходимая») — первая биография легендарного прозаика, драматурга, режиссера и педагога. Как и всякая новая работа о брежневской эпохе, «Поэтика подполья» учитывает культурологический бестселлер Алексея Юрчака «Это было навсегда, пока не кончилось»: благодаря ему хорошим тоном стало употреблять слово «вненаходимость» и плохим — описывать «длинные семидесятые» как густопсовый застой. Харитонов с его затейливым андерграундным бытом выглядит идеальной фигурой для подтверждения юрчаковской концепции. Но «Поэтика подполья» не только о том, как на самом деле жилось раскрепощенным художникам в позднем СССР. Конаков пытается объяснить, как работают тексты Харитонова сегодня; почему, открыв «Духовку» или любой другой рассказ из сборника «Под домашним арестом», мы испытываем такое удовольствие от этого удивительного, одновременно параноидального и насмешливого, русского языка.

Inspiria, 2022. Перевод с английского Шаши Мартыновой

Массовый российский читатель впервые узнал о Джордже Сондерсе в 2017 году, когда он получил Букеровскую премию за роман «Линкольн в бардо». Но пелевинофилы могли услышать про этого писателя гораздо раньше: в 2002-м в интервью журналу BOMB автор «Generation П» высоко оценил малую прозу Сондерса. Теперь, после выхода «Купания в пруду под дождем», стало понятно, кому он обязан своим исключительным талантом рассказчика — Гоголю, Тургеневу, Чехову, Толстому. «Купание...» выросло из курса лекций, который Сондерс читает в Сиракузском университете. Его аудитория — не школьники, дремлющие над «Носом» или «Певцами», а взрослые; в идеале — будущие писатели, мечтающие овладеть искусством детали и саспенса. Сондерс не жалеет времени и места, чтобы объяснить, как классикам удается захватить наше внимание и обмануть ожидания. Это пример медленного, вдумчивого и одновременно скептического чтения: Сондерс не робеет перед авторитетами и регулярно проверяет классические конструкции на прочность, указывая на уязвимые места. Особенно это заметно при разборе толстовского рассказа «Алеша Горшок», где все вроде бы предельно просто, чтобы не сказать безыскусно, — и вместе с тем совершенно непроницаемо.

Inspiria, 2022. Перевод с английского А. С. Зверевой, В. Л. Коваленко

Митико Какутани — с отрывом самая влиятельная литературная обозревательница последних сорока лет. Ее имя давно стало синонимом блеска и безжалостности: «Она очень крутая, и она реально жесткая», — сказано в шестой серии пятого сезона «Секса в большом городе». Среди жертв Какутани — Дэвид Фостер Уоллес, Джон Апдайк, Маргарет Этвуд и Салман Рушди. В 2017 году Какутани вышла на пенсию и сама стала писать книги: на русском вышла ее «Смерть правды» (2018) — алармистский памфлет о заполонивших соцсети фейках и нигилистичной политической риторике, которую автор увязывает с постмодернистской литературой; странное, обскурантистское даже заявление для либерального критика. «Экслибрис» — сборник статей Какутани о книгах, которые она считает самыми важными: от «Моби Дика» Германа Мелвилла и «Истоков тоталитаризма» Ханны Арендт до речей Барака Обамы и «Неаполитанского квартета» Элены Ферранте. Другими словами, Какутани выстраивает образцовый прогрессивный канон — прозу, стихи и нон-фикшен о том, что свобода лучше, чем несвобода. Наверняка найдутся те, кто примет этот бескрылый литературный нормкор о пользе здравого смысла и терпимости с благодарностью. Но как осудить тех, кто, прочитав «Экслибрис», почувствует себя обманутым — а то и согласится с Джонатаном Франзеном, который однажды назвал Какутани «самым тупым человеком в Нью-Йорке».

Academic Studies Press / Библиороссика, 2022. Перевод с английского Веры Полищук

В Кембридже Набоков изучал зоологию. Перебравшись в Нью-Йорк, он устроился в Американский музей естественной истории. На протяжении жизни Набоков сделал много энтомологических открытий. Следил за достижениями современной науки и, судя по «Аде», скептически относился к теории относительности Эйнштейна, предложив в трактате «Текстура времени» свою концепцию пространства, времени и памяти. Презирал психоанализ. Среди незаконченных набоковских проектов — «Бабочки в Америке», «Бабочки в искусстве» и работа о мимикрии. Все это более-менее общеизвестные факты. Но до Стивена Блэкуэлла еще никто не пытался системно осмыслить интерес автора «Дара» и «Лолиты» к природе — и разработать такие темы, как «Набоков и физика» или «Набоков и химия». Блэкуэлл отмечает: в искусстве и природе писателя привлекало все неутилитарное, противоречащее строго детерминистской, дарвиновской или фрейдовской, логике. Как художника, Набокова в первую очередь занимали исключения из правил — зияния в стройной научной картине мире, сквозь которые веет метафизический сквозняк.

libra, 2022. Перевод с немецкого Александра Филиппова-Чехова, Егора Зайцева, Юлии Полещук

Никто в России не выпускает немецкую литературу так осмысленно, как издательство libra. Они заново переводят классические тексты («Маркитантка Кураж и ее дети»), публикуют неизвестные до этого тексты крупных авторов («Военный дневник» Генриха Бёлля) или вводят в оборот относительно новые имена (например, Георга Хайма). «Писатель и его издатель» — работа немецкого книготорговца Зигфрида Унзельда, больше 40 лет возглавлявшего издательство Suhrkamp, где выходили книги Марселя Пруста, Джеймса Джойса, Петера Хандке, Андрея Битова. Она делится на две неравные секции. Первая — эссе, в котором Унзельд рефлексирует по поводу миссии издателя; редкий случай, когда это слово не звучит пошло. Вторая посвящена тому, как издавались книги немецких классиков XX века — с массой занятных подробностей об их быте, творчестве, взглядах. В 1954-м Герман Гессе отказался признавать реформу немецкой орфографии (в том числе предложение писать существительные со строчной буквы). После переезда в Америку Бертольт Брехт поругался с Томасом Манном, который считал, что в Германии нужно убить полмиллиона человек. Благодаря жене своего издателя Катерине Киппенберг Райнер Мария Рильке получил что-то вроде брони во время Первой мировой, перейдя на работу в военный архив. А гениальный аутсайдер Роберт Вальзер со скепсисом относился к фандрайзингу и благотворительности: «Небольшие пожертвования смехотворны и унизительны. Лично я предпочел бы сидеть в дерьме, а не говорить merci! жалким дарителям».

Новое издательство, 2022

Говорить о мифологизированности крупных литературных фигур — давно общее место, но в случае Осипа Мандельштама эту оговорку делать необходимо. Долгие годы единственным источником сведений о биографии гениального поэта, погибшего в 1938-м в пересыльном лагере, была его вдова Надежда Мандельштам. Ее двухтомные воспоминания — великолепный образец яростной русской прозы, но едва ли безукоризненно точное свидетельство. Филолог Глеб Морев (публикатор и комментатор произведений Михаила Кузмина, Андрея Николаева, Евгения Харитонова) восстанавливает «истинную жизнь» поэта 1920–1930-х годов, его не всегда безуспешные попытки стать советским литературным деятелем. Эта книга не виктимизирует Мандельштама и не делает его меньшей жертвой бесчеловечного режима. Скорее, она продолжает тему, заявленную в предыдущей крупной работе Морева «Поэт и Царь». Шанс на успешную коммуникацию между художником и вождем, вера в то, что до него можно достучаться, а то и гуманизировать, существует только в создании первого — но едва ли приходит в голову второму. Это и обрекает на неудачу попытки «навести мосты», «подобрать правильные слова», «понравиться». За свою жизнь Мандельштам перепробовал несколько стратегий взаимодействия с властью (от дерзких стихов про век-волкодав до восторженной «Оды Сталину»), но это не уберегло его от трагической смерти.

Литфакт, 2019

Ученика Толстого и Чехова, Бунина принято считать завершителем классической традиции; дескать, это ей — усадебной русской прозе от «Дворянского гнезда» до «Жизни Арсеньева» — вручили Нобелевскую премию в 1933 году. Мало кто способен увидеть в Бунине новатора, представителя, если так можно выразиться, альтернативного модернизма, не отягощенного влиянием Пруста, Кафки или Джойса. Исследователь Евгений Пономарев предлагает еще более радикальную интерпретацию бунинского письма в эмиграции: его поздние вещи — «Темные аллеи» и записные книжки, в которых автор создает своего рода энциклопедию утраченной России, — можно рассматривать как необычайно ранний образец постмодернизма. Это крайне освежающая перспектива, которая к тому же позволяет уйти от непродуктивной дискуссии о Бунине-«домостроевце», лишающем женщин субъектности. Есть в этой книги и более популярные сюжеты. Автор деликатно, с опорой на подтвержденные факты, реконструирует, пожалуй, самый скандальный эпизод бунинской биографии — его жизнь с женой Верой Буниной и любовницей Галиной Кузнецовой под одной крышей. Другой потенциальный хит сборника — статья о том, как сложился миф о «красном» Бунине, который после Второй мировой якобы взял советский паспорт и думал о возвращении на родину.