Литературный номер «Правил жизни»: рассказ Ивана Шипнигова «Лес»

иван
шипнигов

лес

Филолог, журналист, сценарист, Шипнигов использует в своей прозе любой опыт, любой навык, он впитывает как губка все, что встречает на своем пути. В романе Шипнигова «Стрим», который вошел в короткие  списки  премий «Национальный бестселлер» и «НОС», впечатляет собранная  фактура — цены в магазинах, привязка характеров к быту, одежда, книги, телефоны, но прежде всего — язык. Литературный критик Константин Мильчин подметил, что Шипнигов — один из немногих современных писателей, кто не пытается сформировать «свой язык», но исследует, собирает те языки, что уже есть вокруг и среди нас. Эта попытка кажется успешной, что прекрасно обыгрывается формой романа, несколько гипертрофированным сюжетом, напоминающим сценарий сериала. К слову, Иван Шипнигов — соавтор сериала «Руммейт», главные герои — четверо молодых людей, снимающих квартиру в сталинской высотке, каждый из них представляет отдельный социальный и языковой типаж, равно как и другие персонажи, соседи по дому — престарелая балерина, юный британец, ремонтники из Таджикистана.

Аудиоверсию рассказа можно прослушать в «ЛитРес: Подписке»

Активируйте промокод PRAVILAMAG и получите первый месяц ЛитРес: Подписки со скидкой 50% за 199 рублей.

иллюстратор                     Наталия         Ямщикова

— Время как будто замедлилось.

— От чего оно у тебя замедлилось? Еще же даже не доехали.

— Не, я не про это. Обычно же считается, что в детстве время идет медленно, а потом постоянно ускоряется. Чем ты старше, тем быстрее все происходит. А сейчас такое время, что наоборот: время замедлилось для всех.

— Для меня ничего не замедлилось. Ничего вообще не успеваю, как проклятый.

— Да я не про это. Не про работу, не про свободное время. Вот! Время теперь всегда свободное.

— Ну я рад за тебя.

— Да блин, как бы объяснить. В плохом смысле свободное. Сейчас происходит очень много всего. Никогда столько не происходило...

— ...И вот опять.

— ...А в то же время ничего не меняется. Мы постоянно в одной и той же точке.

— Вот мы сейчас доедем до нашей точки, и все сразу изменится в лучшую сторону.

— А сколько ехать еще?

— Полчаса — минут сорок максимум. Но потом еще идти. Помнишь, в прошлый раз сколько шли по этому оврагу? Часа полтора, наверное.

— Потому что я сразу сказал, что не надо в эти Раменки ехать.

— Но нашли же мы в итоге.

— Кто мы-то? Я нашел. Потому что я чувствую такие места. Вот, кстати, парадокс, да: я обычно на местности вообще не ориентируюсь. А там я сразу чувствую, какое дерево, где копать. Ты меня поэтому и берешь.

— Я тебя беру потому, что ты сам меня постоянно уговариваешь.

— Да... 

— Так что ты там про время рассуждал?

— Время сейчас идет очень медленно, хотя должно быть наоборот. За день столько всего происходит, а вечером ложишься — и уже ничего не помнишь.

— У меня, например, сейчас такое ощущение, как будто у тебя есть, а ты меня позвал съездить из жадности, чтобы еще взять. Но ты вроде трезвый. Хотя у тебя же размытая грань между этими состояниями.

— Поясню на примере.

— Поясни.

— Я однажды отдыхал на пляже на Финском заливе с девушкой. Мы съели там в кафешке какую-то шаурму, она нормально, а у меня началась непроходимость кишечника, и меня увезли в питерскую «больницу для бедных». Или не надо этот пример...

— Не надо.

— Да, он не подходит. Хорошо, вот тебе хороший пример. Тебе никогда не казалось, что альбом длится гораздо дольше, чем он на самом деле звучит?

— Хороший пример, да. Еще непонятнее стало.

— Потому что когда ты слушаешь какой-то альбом много раз и каждый раз переживаешь его как-то иначе, то переживания у тебя накапливаются, как бы спрессовываются, и в этом одном альбоме получается спрятано много времени твоей жизни.

— Не знаю. Я вообще альбомы не слушаю. У меня там набросано чего-то в одну папку.

— Да, ты же не меломан. — А ты у нас меломан. Сколько ты уже одного своего Скриптонита слушаешь?

— А я не про Скриптонита. Я про детство.

— Давай лучше про детство, а не про то, что у тебя там спрессовывается и накапливается.

— Я в детстве заработал магнитофон.

— Помыл посуду несколько раз, и тебе купили магнитофон. История.

— Ты не сравнивай свое детство и мое. Ты в Москве вырос, в интеллигентной семье. А я вырос в деревне. И магнитофон мне купили за то, что я гнал самогон.

— Таак.

— Сестра выходила замуж. Деревенская, повторяю, свадьба. Много гостей, водки столько не купишь. Все по традиции гонят самогон. Да он и лучше водки.

— Правда?

— Не знаю, я же его не пробовал.

— Ты прямо как в кино: никогда сам не употребляй то, чем торгуешь.

— Да мне тринадцать лет было. Год, наверное, двухтысячный или две тысячи первый максимум это был. В общем, самое начало нулевых. Плюс это же дома все было, как бы я его попробовал. Хотя хотелось, да. 

— Так попробовал бы незаметно.

— В деревне ничего незаметно сделать нельзя. Сестра с мужем готовились к свадьбе, ничего не успевали. И попросили меня погнать самогон. Конечно, я могу этого не делать, сказали они, и это было бы без обид, потому что это вообще-то не детское дело.

— Ну вообще как бы да. 

— Тебе сложно понять, ты вырос в Москве в интеллигентной семье. А мне пообещали, если я соглашусь, магнитофон. С дисками. Новый. А у меня был старый, еще советский, с одними кассетами, где кассету надо было на карандаш мотать. Разве я мог отказаться?

— Да даже я бы не отказался.

— Вот. И я неделю где-то гнал самогон.

— А как его гонят?

— А, кстати, я не знаю, сейчас вообще это легально — гнать самогон?

— А мы сейчас за чем с тобой едем?

— Ну да... Но бухло же вообще легально. А вот гнать его самому? — По-моему, ты сейчас вообще не о том переживаешь. Рассказывай, как ты его гнал.

— Сначала бродит брага. Бражка, как у нас говорят. Ее, кстати, можно отдельно пить, но это считается не очень.

— Почему?

— Ну типа тебе так сильно надо, что ты не можешь дождаться нормального продукта.

— Очень твое.

— Короче! Во фляге бродят дрожжи плюс сахар.

— Во фляге — реально? Как для коньяка, плоская такая?

— Ты издеваешься? Фляга сорок литров. За ягодой еще в тайгу ее берут. Но это надо отдельно рассказывать.

— Пока не надо. Бродят дрожжи плюс сахар, дальше что?

— Дальше надо его выгнать.

— Выгнать бухло — круто.

— Да. Брагу ставят на огонь. Из фляги идет трубочка, она соединяется со змеевиком, такая спиралька, которая, в свою очередь, стоит в баке с холодной водой.

— Фляга, брага, баки, что за детство у тебя было...

— Нормальное детство. Это же уже начало нулевых было. Плюс мне магнитофон за это купили. В общем, брага кипит потихоньку, испаряется, и она должна конденсироваться в этом змеевичке. А для этого вода в баке должна быть постоянно холодная. А она постоянно от змеевика нагревается! И ты должен ее постоянно обновлять. И это и есть — гнать самогон. Самогонку, как еще у нас говорят. Он, то есть она, капает из змеевичка. Капает ритмично и мелодично. И я сидел, обновлял воду, менял баночки, когда накапывала полная. Обычные банки литровые для молока. Потом их надо переливать в трехлитровые. И вот тогда для меня впервые замедлилось время, как в самом раннем детстве. Я гнал самогон и чувствовал себя совсем мелким. А потом мне купили магнитофон.

— Да. История.

— С дисками. Такой серый, с закругленными колонками, очень стильный магнитофон. Мафон, как у нас говорили.

— У нас тоже так иногда говорили.

— Вот. В двухтысячном году это был полный хай-тек. Там можно было слушать кассеты, радио и диски, главное диски. Все остальное было мне безразлично. Собственно, первый диск, который мне купили вместе с мафоном, — «Титаник» «Наутилуса».

— «Брат», ага.

— Да не «Брат», а что сестра нашла, то и купила. Хотя угадала, конечно. Тогда внутри постоянно играла музыка. Вот эта гитара в начале самой песни «Титаник», я ее до сих пор могу в голове в любой момент послушать. И вообще весь альбом. Потому что я его года два потом гонял по несколько раз в день, пока он от царапин зависать не стал. Хотя протереть спиртом — он снова играл.

— Самогоном протереть.

— Да ну тебя.

— Извини.

— С тех пор я не люблю виски. Потому что оно на самогонку похоже.

— Ты же его не пробовал.

— Да я и не пью вообще давно.

— А когда пил, то что в основном?

— Я коньяк.

— Мы, кстати, приехали вроде.

— Что-то я увлекся своей ностальгией и даже не заметил.

— Пойдем. Только ты будешь тихо говорить, ладно?

— Да я уже, в общем, все рассказал. Слушай, тут опять, что ли, овраг?

— Получается, да.

— Но это же не Раменки.

— А ты думаешь, только в Раменках есть овраг?

— Ладно, найдем. У меня предчувствие хорошее. И короче. Этот альбом мне с тех пор кажется очень-очень длинным. Время на нем замедляется.

— Я сразу понял, что ты еще не все рассказал. Тише только говори.

— Да. Но это было только начало истории.

— Ох.

— Точнее, предыстория. Когда мы с Соней купили дачу, первое, что я увидел, когда зашел на кухню, — думаешь, что?

— Флягу с брагой.

— Магнитофон. Тот самый. С дисками.

— Офигеть. А диски к нему есть?

— Не. Не найдешь уже дисков. Я слушаю на нем радио.

— Какое радио?

— Такое, не очень. Оно рассказывает все эти новости, которых очень много за день происходит, но из-за которых мы все время в одной точке. Странное радио.

— Зачем ты его слушаешь?

— Только оно почему-то там ловит. У магнитофона антенна обломанная.

— Так не слушай ничего.

— А я из-за него в такое странное состояние вхожу.

— Мне кажется, тебе не нужно странное радио, чтобы входить в странное состояние.

— Двадцать лет назад я гнал самогон для свадьбы сестры, которая заменила мне родителей, и за это мне купили магнитофон. А теперь мы с женой купили дачу, делаем там ремонт, обустраиваемся, и я отмываю кухню под странное радио на том же самом магнитофоне. Вот это я и хотел сказать — время замедлилось. Или, по-другому можно сказать, спираль времени произошла.

— Змеевик времени. Слушай, а мы пришли, кажется.

— Ты же говорил, полтора часа идти.

— Это в прошлый раз мы неправильно пошли, и поэтому полтора часа. А сейчас правильно.

— Что-то я пока не чувствую ничего.

— Ты не чувствуй, а, во-первых, тише говори. Во-вторых, посвети сюда. В-третьих, да, это оно.

— Да. Теперь почувствовал.

— Знаешь, где копать? Где бумажки?

— Не. Бумажки случайные. А вот бутылка разбитая настоящая. В смысле специально сюда положенная. А это даже не бутылка. Банка. Слушай, реально литровая банка — как для молока, откуда она здесь? В смысле откуда они ее взяли?

— Мне кажется, ты сейчас вообще не о том задумался. Копай.

— Копаю.

— Есть?

— Есть.

— Пошли.

— Хорошо тут. Как на даче.

— Пошли! — Да. А теперь для меня самое замедленное время — у Скриптонита.

— Я не сомневаюсь.

— Не, потому что я его слушаю даже еще больше, чем тот первый диск. Мне кажется, назад когда поедем, надо будет включить.

— Не надо.

— Ладно. Мне иногда кажется, что ты меня берешь с собой как этого, специального трюфельного поросенка, который эти непонятные грибы находит, которые никто больше не может найти.

— Вообще-то это ты меня постоянно уговариваешь съездить.

— Да...  — И кажется, это мы в последний раз так ездим. Потому что сайт-то закрыли.

— Закрыли этот, другие откроются.

— Когда еще это будет.

— А мне знаешь, кажется, как будет?

— Тише говори. Выключай фонарик. Вон машина.

— Слушай, мы как-то очень быстро сегодня.

— Ничего не быстро, еще назад ехать.

— А по ощущениям быстро. Вот, я про это и хотел рассказать.

— Еще одна история для примера на полчаса — сорок минут.

— Не, тут пример не нужен, тут понятно. Ты замечал, что если вечером время замедляется, то на следующий день оно, наоборот, ускоряется?

— У тебя когда дети будут, знаешь, как время ускорится.

— Ну как бы побочка. Равновесие. Справедливость. Вчера сжалось, а сегодня распрямилось. Как пружинка.

— Спиралька. Не знаю, не замечал.

— И знаешь, мне кажется, как будет? Если сейчас мы живем в замедленном времени, то потом оно по закону равновесия распрямится и ускорится. Все плохое закончится. И, может быть, даже начнется что-то хорошее.

— Самогон будем гнать.

— Не, ну представь, разрешат выращивать?

— Не думаю. — Я бы на даче выращивал.

— Ты сейчас, главное, ничего на даче не выращивай.

— Сейчас и так работы много. Ремонт, обустраиваемся. Плюс там негде выращивать, там везде трава, я ее кошу, хочу газон аккуратный сделать, чтобы прямо как в Европе. Знаешь, как круто косить косилкой! Когда мы обустроимся, вы в гости к нам приедете, я тебя научу косить, хочешь?

— Пока не очень. — Будем все вместе сидеть на даче, ничего не слушать и ничего не бояться. Поехали!

— Уже три часа. Мне кажется, мы будем долго ехать. Ладно, давай послушаем что-нибудь твое. Сейчас найду этот альбом. «Титаник», да? 

— Не надо. Потому что, кроме замедленного времени, есть еще тишина.

— Я бы хотел немного тишины, да. Но ты же сейчас начнешь рассказывать, как ты с баком в тайгу за ягодами ездил.

— С флягой. И «за ягодой», у нас так, в единственном числе, говорят.

— За одной ягодой в тайгу — круто.

— Тишина.

— А что за история была на Финском заливе с девушкой?

— Очень громкая тишина.

— Ну ладно, не хочешь, не рассказывай.

— Просто оглушительная тишина.

— Ну приедем, будет тебе тишина.

— Не. Внутри сейчас тишина. Одна и та же, много-много раз — тишина.