Почему De feminis — самая необязательная книга Владимира Сорокина и что читать вместо нее
2022-й — это еще и год, когда Владимир Сорокин снова пытается завоевать англо-американский книжный рынок.
Отдельные тексты, включая «День опричника», уже выходили по-английски. В 2013-м писатель попал в финал Международной Букеровской премии: тогда награда вручалась не за отдельную книгу, а за совокупность произведений. Но многим, должно быть, памятна весьма сдержанная рецензия Митико Какутани на «Метель» — один из безоговорочных шедевров Сорокина и, пожалуй, самую читательскую его вещь. И вообще: репутация Сорокина в Великобритании и США несопоставима с восхищением, которым он окружен в России и Германии.
Теперь, благодаря переводчику Максу Лоутону, англоязычная публика начинает знакомиться с более экстремальным и актуальным Сорокиным. Весной вышел абсурдистский боевик «Сердца четырех». В августе в продажу поступила «Теллурия» — сатирическая и в то же время нежная фантазия о раздробленной Европе середины XXI века, в которой все наконец стало соразмерно человеку. На следующий год запланировано «Голубое сало», а затем в печать поступят и другие сорокинские романы, рассказы и пьесы.
В 2022-м у Сорокина сложился совсем другой статус на Западе, чем, скажем, в 2002-м, когда после столкновения с «Идущими вместе» он впервые стал героем массмедиа. Писатель-диссидент, Сорокин считается одним из главных интерпретаторов сегодняшней России, визионером, который много лет настойчиво указывал на непогребенного красного великана — и предсказал его нынешний реванш.
Но то экспортный Сорокин, если угодно, «современный Толстой», который бесстрашно бросил перчатку власти. Своему российскому читателю Сорокин предложил куда более эскапистскую книгу — сборник рассказов De feminis. Это девять новелл, две из которых уже были опубликованы («Татарский малинник» в «Москвич Mag» и «Гамбит Вепря» в «Снобе»), а третья, «Золотое XXX», выходила в сборнике «Белый квадрат» (2019) под названием «Поэты». Готовя новую книгу, Сорокин дописал к «Поэтам» вторую часть.
Издательская аннотация рисует Сорокина чуть ли не профеминистом («пережитое насилие необратимо меняет их (женщин. — Прим. автора), но не стирает, а только обостряет их индивидуальность») и гуманистом («внятно выступает против расчеловечивания антагонистов»). Это сильное, но едва ли точное утверждение.
Мысленно пробежавшись по его библиографии, мы вспоминаем единственного по-настоящему яркого и самодостаточного женского персонажа — бисексуальную диссидентку Марину из «Тридцатой любви Марины». Впрочем, сойдясь с секретарем парткома, ближе к концу романа героиня утрачивает всякую индивидуальность, растворяясь в официальном советском языке.
Насколько выразительны героини нового сборника? Художница Алина («Татарский малинник») в детстве стала свидетельницей изнасилования. Спустя годы она сделала успешную арт-карьеру, бесконечно тиражируя увиденную когда-то сцену. Надзирательница Ирма («Жук») мучает узниц концлагеря, изнывая от сексуального желания. Разрешение является в лице грязного красноармейца и зэка Витьки, который насилует ее, а потом убивает. Поэтесса Виктория («Золотое ХХХ») мечтает сочинить шедевр в прозе. Зашив себе вагину, она переписывает «Войну и мир», добавляя к толстовским эпитетам свой — «чудовищный». Шахматистка Валерия («Гамбит Вепря») проигрывает партию за звание чемпиона мира, отказавшись от своего коронного приема, и попадает на стол к президенту-людоеду.
Примеры можно множить. В трех рассказах женщины гибнут. В других — подвергаются унижениям или выводятся автором с такой иронией — германистка, одержимая молодым любовником («Вакцина Моник»), призма-гедонистка («Пространство призмы») или обывательницы, пришедшие за духовным просветлением («Странная история»), — что не приходится говорить о по-настоящему самостоятельных, симпатичных образах.
Не лучше обстоит дело и с их антагонистами-мужчинами, которые остаются персонажами-функциями — источниками зла или, реже, наслаждения. Мы уже упомянули насильника; солдата Красной армии; президента; студента, куба и тетраэдра, наделенных сексуальным даром. Вспоминается также Борис — поэт, домогающийся внимания Виктории, — который переживает эпифанию, прослушав после соития ее «Чудовищную войну и чудовищный мир». Что его покорило: «концептуальная» игра возлюбленной с каноническим текстом или толстовское слово, пробивающееся сквозь все искажения? Автор оставляет читателя без ответа, но это и не так важно: заданная Сорокиным структура «мужское действие — женская реакция на него» определяет динамику почти всех рассказов De feminis, не оставляя женщинам возможности действовать по своему усмотрению, в отрыве от мужского авторитета.
Впрочем, в этом сборнике есть рассказ, который эмоционально выламывается из общего ряда. Это «Сугроб» — история любви советской студентки и американца, которые скончались от загадочного отравления и превратились в твердое нечто. Трогательный, смешной, с обескураживающим финалом, этот текст, может быть, единственный раз за 250 страниц удивляет читателя. Что характерно, в «Сугробе» почти нет типичных сорокинских приемов, и только развязка переводит повествование из реалистического регистра в абсурдистский.
Предсказуемость — еще одна черта Сорокина, которая стала все сильнее проявляться в его поздних вещах. Создатель уникальной дискурсивной вселенной, в De feminis писатель не предлагает ничего нового ни в стилистическом, ни в композиционном плане. Прочитав «Первый субботник», «Пир», «Моноклон» или «Белый квадрат», мы можем предсказать не только развязку, но и характер сюжетных перипетий: вот здесь обязательно случится секс, а тут — вспышка немотивированного насилия. При этом процент шокирующих сцен от книги к книге продолжает уменьшаться: Сорокин приучил нас к определенному градусу текстуальной агрессии и, видимо, не планирует его повышать.
В прошлом году на встрече с читателями Сорокин заметил, что, как автор, написавший множество разных книг, имеет право на повторы. С этим трудно спорить, и все же мы вынуждены констатировать: последние пять лет в его творчестве наблюдается кризис. «Манарагу» (2017) можно считать обаятельно «реакционной» апологией бумаги и «старых мастеров», что не отменяет обоснованных претензий к «полицейским» замашкам Сорокина. «Белый квадрат» (2018) — новая попытка разрушить «Красную пирамиду», лишенная жара «Нормы». «Нормальная история» (2019) — выпуск в жанре безнапряжного нон-фикшена про еду, путешествия и книги; такие книги выходят, когда автор копит силы. «Русские народные пословицы и поговорки» (2020) — опыт в меру остроумной домашней фольклористики. «Доктор Гарин» (2021) в конечном счете оказался вполне сносным приключенческим романом, но как выкинуть из головы провальную первую часть с говорящими задницами лидеров G8. De feminins (2022) не открывает никаких жанровых и тематических горизонтов. Эта книга как-то безнадежно равна себе; сводится к рассказанным в ней историям. И как бы автор ни выделял слова «пустота» (в «Татарском малиннике») и «огромное» (в «Золотом ХХХ»), никакой метафизический ветерок не сдвинет с места геометрические фигуры, которые застыли на доске в вечном пате.
Три сборника рассказов о женщинах, которые стоит прочитать
«Птицы Америки», Лорри Мур
Издательство «Подписные издания», 2022. Перевод Татьяны Боровиковой
Лорри Мур стала литературной сенсацией в середине 1980-х, сразу после выпуска из колледжа. Ее ранние вещи (Self-Help, Like Life) были отмечены редким комическим даром — можно назвать Мур Линой Данэм и Иссой Рэй своего времени. С годами рука писательницы становилась все тверже, а темы, за которые она бралась, — все рискованнее. К 1998-му, когда вышли «Птицы Америки», она превратилась в тонкого, сложного трагика. Эту эволюцию замечательно проследил в своей рецензии Джулиан Барнс — к тому времени уже вполне себе мэтр. Мур и прежде блестяще умела описывать быт неудачниц за 30, которые слишком рано махнули на себя рукой: подмечала их речевые особенности, мыслительные ходы, невзрачный образ жизни. В «Птицах» она нашла слова для болезни, горя, смерти детей, забравшись на высоту, которую в ее поколении мало кто пытался покорить. Оставаясь в границах реалистического письма, Мур раздвинула представления о том, на что способна просто литература: без постмодернистских игр с точками зрения и языковыми эскападами. «Птицы Америки» сделали писательницу национальным классиком. Спустя 24 года именно с этой книги начинается знакомство российского читателя с Мур.
«Не могу и не хочу», Лидия Дэвис
Издательство «Найди лесоруба», 2021. Перевод Марии Славоросовой
Лидия Дэвис — одна из самых значительных американских новеллисток последних 40 лет. Именно она в 2013 году увела у Сорокина Международный Букер — и нельзя сказать, чтобы награда ушла не в те руки. Критики относят Дэвис к традиции флэш-фикшена — сверхкороткой прозы, не теряющей при этом смысла, красоты, глубины, — но это, конечно, неточно. Важно иметь в виду, что Дэвис — еще и крупная переводчица с французского (Флобер, Пруст, Фуко, Бланшо). Самоограничение для нее не формальный эксперимент, а рабочая необходимость: как максимально компактно передать значение слов, предложений, целых книг, если не отсеивать лишнее? «Не могу и не хочу» — единственный сборник прозы Дэвис на русском, изданный энтузиастами из проекта «Найди лесоруба». В нем отечественный читатель встречает ироничную наблюдательницу за окружающим хаосом; сновидицу, которую регулярно посещают эффектные видения; фанатку Флобера, обильно цитирующую его письма. Все рассказы написаны с женской точки зрения и крутятся вокруг бытовых сюжетов, но Дэвис не навязывает нам женскую оптику. Она вообще ни на кого не давит, и в ее тихом, но твердом голосе чувствуется очень много достоинства и печали.
«Другая материя», Алла Горбунова
Издательство «Редакция Елены Шубиной», 2021
С выхода первого сборника прозы поэтессы и философа Аллы Горбуновой «Вещи и ущи» прошло всего пять лет, а без нее уже невозможно представить себе современную российскую литературу. Горбунова очень быстро заняла свою нишу — как бы рядом с модными литературными течениями вроде автофикшена или того же флэш-фикшена, но на самом деле в стороне от них. На ее примере мы видим способы бытования розановского письма в XXI веке, его возможности и ограничения. для современных «Опавших листьев» — место слишком токсичное (хотя горбуновские миниатюры появлялись и там), а вот отдельная книга-короб, в которой возникает перекличка между собственными вещами, а не между своим текстом и тем, что написал случайный френд, — самое то. Дочь, ученица, подруга, возлюбленная, жена, мать, мыслительница, поэтесса — все эти амплуа в прозе Горбуновой разнимаются и соединяются в зависимости от сюжета, за который она берется. У нее очень специфичное восприятие себя, времени и себя во времени. В теории тексты, составляющие «Другую материю», можно было бы расположить в хронологическом порядке или сгруппировать тематически. На деле в таком, «неприбранном», виде они обнаруживают более тонкую связь друг с другом. Тут не мудрая ирония Дэвис, не игривая мрачность Мур, не сорокинская насмешливость. Скорее, принятие мира, почти религиозное знание, что все это не напрасно. Вот чью книгу о 2022 годе очень хотелось бы прочитать.