Женщины, кровь и мопсы: писательница Оксана Васякина — о писательнице Дарье Донцовой

Но в один из таких приездов рядом с «Домостроем» появилась стопка небольших книжек с желтыми корешками. Я спросила бабушку, что это за книги и могу ли я взять их почитать. Бабушка отмахнулась со словами, что книги ей на работе дали почитать тетки, она взяла, полистала, читать не стала, но и вернуть забыла. Бабушке больше нравились любовные романы про страсть и мускулистых мачо.

Я взяла одну из книг и прочитала афористичный заголовок «Вынос дела», на обороте я долго рассматривала фотографию автора. С нее мне улыбалась Дарья Донцова. Странно, подумала я, редко видишь на книжках фотографию женщины. И начала читать. Сегодня я уже не вспомню, сколько книг Донцовой я прочла между своими одиннадцатью и пятнадцатью годами. Но помню, что бабушка стопками носила мне их из пекарни, где ее бригадирша отдавала книги «для внучки». А я глотала одну за другой.

Сегодня, вспоминая свое чтение, я понимаю, что мне не было интересно, кто все-таки убийца или негодяй. Мне нравилось то, с какой простотой и сочувствием Донцова писала о своих героинях и животных. К юбилею легендарной писательницы я решила перечитать «Вынос дела» и убедилась в том, что эпилог — это не то, ради чего я читала книги Дарьи Донцовой. Если честно, и в этот раз я прочитала эпилог наискосок. И мне дела нет, кто все-таки виноват во всей этой заварухе (конечно же, мужчина), в которую попала Даша Васильева и ее однокурсница Таня Иванова. Меня волнует мир, который дарит Дарья Донцова своей читательнице.

Дело в быте и в женщинах, о которых пишет Донцова. Конечно, читая иронические детективы в свои тринадцать лет, я не могла разобрать их, используя гендерную оптику, и не могла я посмотреть на них как на памятник эпохи девяностых и нулевых годов.

Наверное, мы перечитываем книги затем, чтобы понять, кем нас сделали тексты, которые мы читали в прошлом. И уже из будущего осознать их ценность.

Сегодня, читая «Вынос дела», я понимаю, что среди женщин, о которых пишет Донцова, я вижу тех женщин, что окружают, окружали и будут меня окружать. Женщины, что не боятся лезть «не в свое дело», женщины, что постоянно тянут на себе детей, животных и работу, женщины-профессионалки, не боящиеся брать на себя ответственность. О героинях Дарьи Донцовой подробно писала Вера Ермакова для «Домашнего очага». И я соглашусь с авторкой в том, что Маринина и Донцова — иконы постсоветского феминизма и легендарные писательницы.

Чего стоит одна из героинь Донцовой, Даша Васильева, которая с легкостью усыновляет ребенка своего мужа, а после развода забирает Аркашу к себе в двушку в Медведкове и растит его вместе с подругой Наташей. Они с Наташей делят свой быт поровну. Неважно, живут они в бедности, штопая колготки, или в достатке, когда Наташа выходит замуж за богатого француза. Поровну все — и роскошь, и нищета, разве не о такой дружбе мы мечтаем? Казалось бы, каждая героиня намечена тонким, еле различимым штрихом, Донцову часто обвиняли в картинности героев. Но чего нет в этих женщинах, так это мизогинии. Они не ненавидят друг друга просто так, потому что они — женщины. Они если и ненавидят, то их ненависть основана на профессиональной конкуренции и семейных конфликтах. Их борьба и шантаж не связаны с борьбой за мужчин. И мужчины здесь занимают периферийные места. В центре — всегда дети, животные, профессия, авантюра. Таких женщин принято считать неудачницами, которые не смогли урвать «хорошего мужика». Но, кажется, никто из них об этом не печалится, их жизнь ценна сама по себе. Отдельно стоит заметить, что Донцова с легкостью использовала феминитивы. И критики феминитивов снова захлопают в ладоши и скажут, что место «докториц» именно здесь, в ироническом детективе. И пусть, скажу я, мы никогда не знаем, по какому пути идет демократизация языка и сознания.

Читая книгу Донцовой, сегодня, из нового времени, я понимаю, что эти тексты — памятники того периода, которые принято было называть «лихими девяностыми» и «жирными нулевыми». В них есть все: свободная пресса, влияющая на политические события; малый и крупный независимый бизнес разной степени легальности и этичности; квир-субъекты — из артистической среды, эпатажные и желающие видимости и успеха, из бизнеса красоты, создающие новые образы и вызывающие уважение за их профессионализм. И для рассказчицы Донцовой нет разницы, кто перед ней: архиваторка, гей с расческой или богатая аферистка. Все они вызывают у нее одинаковое восхищение, и читательницам передается ее любовь. А это важно.

Ее героиня путешествует по Москве, и мы видим город ее глазами. Шаурмичные, в которых она рефлексирует о корнях национализма, назвав парня за прилавком чеченцем. Тесные хрущевки с несвежим бельем и их нищие обитатели. Свингерские клубы — эмблема сексуальной свободы и разнузданности. Наркопритоны и ресторан Дома писателей. И все это — Москва, все это — ее настоящее. В котором есть место новому и старому. И это настоящее увидено глазами женщины. Которая, как и принято в мифе о девяностых, идет от одного трупа к другому, но примечает другую, теневую сторону того мира — неизменных женщин с пакетами картошки в одной руке и ребенком в другой, собачонкой на поводке и пытающихся чуть ли не носом набрать код для входа в подъезд.

И это ставшее для нас прошлым новое время Донцовой, как и бывает в жизни, соседствует с неумирающим вчера, чье эхо несется в будущее. Даша Васильева блестяще знает французский, потому что в детстве она научилась ему у ссыльной француженки, а ее подруга Наташа — у бывшего сидельца ГУЛАГа. Новизна того времени соседствует и с бывшими советскими примами, спортсменками и генеральшами. Такими блистательными в советское время и забытыми после распада СССР и смерти мужа. Время так и устроено — оно неоднородно. Сегодня мы осознаем, как искажение исторического метаболизма рождает насилие. Но кто знает, возможно, придет время тех, кто как и я, в детстве читал книги Дарьи Донцовой и учился у ее героинь сочувствию, любви, остроумию и дружбе.