Илья Ильф и Евгений Петров: пять книг, которые стоит прочитать

После написания «Двенадцати стульев» (1927) Ильф и Петров написали сатирическую повесть «Светлая личность» (1928), цикл сатирических рассказов «Необыкновенные истории из жизни города Колоколамска» (1928), а также роман-фельетон «1001 день, или Новая Шахерезада» (1929). Всерьез оба автора относились только к нескольким рассказам из «Колоколамска» и «Шахерезады».

В этих рассказах нет главного героя, зато есть целая галерея персонажей, заполнивших вымышленные города Пищеславск и Колоколамск. Все эти персонажи ужасно ленивые и необразованные. Они же задают тон основным проблемам — мещанству, алчности, отсталости деревни от города. И если в «Двенадцати стульях» и «Золотом теленке» эти проблемы выступают фоном, то в рассказах они выходят на первый план, особенно в «Необыкновенных историях из жизни города Колоколамска». Есть и другое отличие: в романах Ильфа и Петрова мы наблюдаем за путешествием Остапа Бендера по советской России, постоянную смену событий и городов, здесь же — наблюдение за одним городом и его обитателями.

А еще в этих рассказах завершилась сатирическая линия, заложенная в «Двенадцати стульях», и были впервые намечены герои, названия и события, получившие развитие в «Золотом теленке». Так, скандальная «Воронья слободка» из «Золотого теленка» впервые возникает в рассказах о городе Колоколамск как одна из коммунальных квартир, устроенных жителями города в «освоенном» ими небоскребе. А главный жилец этой квартиры, Васисуалий Лоханкин, размышляющий о судьбах русской интеллигенции, тоже был перенесен Ильфом и Петровым из рассказа в роман. Или можно вспомнить Федора Никитича, бывшего попечителя учебного округа, который жаловался, что советская власть подменила даже его мысли, но в то же время надеялся, что большевики не проникнут в его сны: «В своих снах я увижу то, что мне будет приятно увидеть». Этот герой был списан авторами с беспартийного обывателя Иосифа Завиткова, которому каждую ночь снилось, что ему в ноги кланяются несколько партийных.

В конце 1920-х Ильфу и Петрову еще можно было вольно обращаться к злободневным темам. Хороший пример — рассказ «Призрак-любитель» (1929), в котором писатели иронизируют над политическими чистками 1929–1930-х годов. Но начиная с 1930-х печатать сатирические рассказы становилось все сложнее. Во многом это связано с тем, что обещанный социализм, в который оба писателя истинно верили («Для нас, беспартийных, никогда не было выбора — с партией или без нее. Мы всегда шли с ней», — писал Евгений Петров), затмевали раскулачивание, массовый голод 1932-1933 годов, кампании по борьбе с врагами народа. Не предвещал ничего хорошего и Первый Всесоюзный съезд 1934 года, ознаменовавший подчинение творческой интеллигенции партии и лично Сталину.

Так, Ильф и Петров пробуют себя в жанре «положительной сатиры» с оптимистическими финалами, как, например, в рассказах «Литературный трамвай» (1932) и «Собачий холод» (1935). В то же время их юмористические произведения все чаще производят гнетущее впечатление. В фельетоне «Как создавался Робинзон» (1932) ими затрагивается тема свободы творчества. Редактор заказывает у писателя роман с продолжением, «так, чтобы читатель не мог оторваться», как в «Робинзоне Крузо», но — обязательное условие — «не просто Робинзон, а советский Робинзон». Писатель приносит редактору этот роман о «советском Робинзоне», но редактор тотчас приступает к правкам, потому что в романе очень мало «советского», и добавляет «местком», «профсоюзы», «активистку, сборщицу членских взносов», а в конце концов даже выбрасывает самого Робинзона — «нелепую, ничем не оправданную фигуру нытика».

Другой маленький шедевр тех лет — фельетон «Клооп» (1932). По сюжету два человека — «Лентяй» и «Зевака» — остановились против подъезда с вывеской «КЛООП». «Зевака» решил выяснить, «чем могут заниматься люди в учреждении под таким вызывающим названием». Они заходят в помещение самого обычного советского учреждения с самыми обычными советскими работниками, но ни шофер, ни курьерша, ни культактив, ни председатель не могут объяснить им, чем учреждение занимается. То ли лес изготавливают, то ли молоко, то ли шурупы. Так Ильфом и Петровым делается намек, что «КЛООПом» — бессмысленной аббревиатурой — могло быть любое советское учреждение. А как отмечает литературовед Яков Лурье, «если же мы вспомним, что рассказ был опубликован в стране, и само-то название которой обычно обозначалось аббревиатурой, то поймем силу гротеска в "Клоопе" и масштаб сделанного <...> обобщения».

Как и Остап Бендер, Ильф и Петров очень много ездили по стране. Вообще советские писатели одну половину времени работали, а другую половину ездили в творческие командировки. А в 1930-е годы стало очень модно ездить на индустриальные объекты и по следам этих поездок писать романы о рабочих и грандиозных советских стройках. Один из самых известных примеров — роман «Время, вперед!» Валентина Катаева, написанный по следам посещения Магнитостроя. Ильф в своих записных книжках иронизировал на эту тему: «Это было в то счастливое время, когда поэт Сельвинский, в целях наибольшего приближения к индустриальному пролетариату, занимался автогенной сваркой».

Но самый знаменательный и трагический пример — это путешествие советских писателей по Беломорско-Балтийскому каналу, построенному лагерными заключенными; по следам этой командировки писатели вместе с чекистами опубликовали книгу, посвященную стройке и перековке преступников в пролетариев. В путешествии по каналу также участвовали Ильф и Петров, но в публикации — нет. «Когда группа писателей засела по возвращении за коллективный труд о Беломорканале, — вспоминал писатель Семен Гехт и один из авторов книги, — Ильф с Петровым разумно отказались от участия в этом труде». Они не прогадали: на их имена не легла позорная тень, в отличие от имен Горького, Катаева, Алексея Толстого, Шкловского и других советских писателей, восславивших подневольный лагерный труд заключенных и административные способности чекистов.

Зато Ильф и Петров совершили другое путешествие, итогом которого стала их последняя совместная книга. В 1935-1936 годах они отправились в автомобильную поездку по США и по возвращении опубликовали цикл путевых очерков под названием «Одноэтажная Америка». В этой книге они попытались осмыслить быт американцев 1930-х годов, попутно представив их достижения и недостатки. Так, им действительно не понравились расизм и незащищенность граждан перед преступностью, но они положительно оценили «демократизм в отношениях между людьми», уважение начальников к подчиненным, сферу обслуживания, как мы сейчас сказали бы, и многое другое.

Еще до выхода книги Ильф, по воспоминаниям Петрова, сказал: «Летит кирпич». И не ошибся. 21 марта марта 1937 года в «Известиях» была опубликована рецензия на «Одноэтажную Америку», в которой говорилось, что в этой книге советский читатель не может сравнить свои достижения с положением американских братьев по классу, зато читает про американские небоскребы и сервис. В дальнейшем Ильфу и Петрову доставалось за эту книгу от советских редакторов и читателей примерно в той же интонации, но в первую очередь из-за отсутствия привычной критики капиталистической Америки.

Во время поездки по Америке у Ильфа резко обострился туберкулез. Ему оставался всего лишь год жизни — до весны 1937 года, всего несколько месяцев до начала страшного террора.

Важно отметить, что при жизни Ильфа соавторы не принимали участия в кампаниях 1929-1930 или 1936-1937 годов. Они не обличали и не травили кулаков, вредителей, врагов народа или несогласных интеллигентов, как и сторонились критики формализма или восхваления новой сталинской конституции 1936 года, — даже несмотря на то, что работали в «Правде» и над ними постоянно висела угроза репрессий. И еще — их молчание не было случайным. Это была форма сознательного отказа участвовать в политических кампаниях, несмотря на статус известных на всю страну писателей.

Ильф продолжал заниматься литературой почти до дня смерти. Ему с Петровым приходилось идти на компромиссы и самоцензуру в произведениях, которые печатались во второй половине 1930-х. Так, Ильф вынужденно работал в стол над еще одной, последней книгой, которая сильно отличалась от всех предыдущих, — над «Записной книжкой», опубликованной уже по смерти. Это не только набор заготовок к ненаписанным произведениям, в том числе к третьему роману об Остапе Бендере. Это еще и сборник афоризмов, цитат, хлестких определений эпохи, личных воспоминаний Ильфа о себе и друзьях. Петров писал, что последнее произведение его друга «поэтично и грустно». Во многом это связано с мрачным настроением Ильфа из-за болезни и надвигающейся смерти. «Я сижу, — писал он, — в голом кафе "Интуриста" на ялтинской набережной. Лето кончилось. Ни черта больше не будет. Шторм. Вой бесконечный, как в печной трубе. Я хотел бы, чтобы жизнь моя была спокойней, но, кажется, уже не выйдет. Лето кончилось, о чем разговаривать».

Но наибольшая ценность этих записей — даже не личные переживания от усиливающейся болезни, а меткие и лаконичные заметки об эпохе, о резком помрачении времени, в котором Ильф жил и которое с иронией называл «эпохой благоденствия». Вот его запись слов сторожа при морге: «Вы мертвых не бойтесь. Они вам ничего не сделают. Вы бойтесь живых». Или еще одна запись, теперь насчет советских композиторов: «Композиторы уже ничего не делали, только писали друг на друга доносы на нотной бумаге». А еще в далеком 1931 году Ильф писал, не предвидя мрачную иронию записанного: «Я умру на пороге счастья, как раз за день до того, когда будут раздавать конфеты».

Илья Ильф умер 13 апреля 1937 года, в один день с выходом тиража «Одноэтажной Америки». «Он умер в чине Чехонте...» — с соболезнованием писал о нем Илья Эренбург. А вот как вспоминал смерть друга и соавтора Евгений Петров: «И знаменитый профессор приехал, и уже в передней, не снимая галош, сморщился, потому что услышал стоны агонизирующего человека. Он спросил, где можно вымыть руки. Никто ему не ответил. И когда он вошел в комнату, где умирал Ильф, его уже никто ни о чем не спрашивал, да и сам он не задавал вопросов. Наверно, он чувствовал себя неловко, как гость, который пришел не вовремя».

Спустя несколько месяцев после смерти Ильфа начался Большой террор. Репрессии к тому времени уже задели многих друзей и близких писателей: поэта и издателя Владимира Нарбута (арестован в 1936 году, расстрелян в лагере в 1938-м), критиков Ивана Макарьева (арестован в 1936-м, в лагерном заключении до 1943-го, покончил с собой в 1958-м), Алексея Селивановского (арестован в 1937-м, расстрелян в 1938-м), журналиста и редактора Михаила Кольцова (арестован в 1938-и, расстрелян в 1940-м), писателей Бориса Пильняка (арестован в 1937-м, расстрелян в 1938-м), Исаака Бабеля (арестован в 1939-м, расстрелян в 1940-м) и Николая Заболоцкого (арестован в 1938-м, в лагерном заключении до 1944-го), иллюстратора Константина Ротова (арестован в 1940-м, в лагерном заключении до 1948-го) и многих других; были арестованы все дипломаты и коммунисты-иностранцы, с которыми соавторы имели дело во время путешествий или на родине.

Как отмечают многие исследователи творчества писателей, Петров сильно изменился после смерти Ильфа. Он принял участие в процессе 1938 года над Бухариным, Рыковым, Ягодой и другими: присутствовал на суде и опубликовал оправдательные статьи в «Литературной правде». Со временем он полностью сосредоточился на газетных очерках, в которых освещал в пропагандистском духе положение вещей на Дальнем Востоке и Колыме (лагерные центры СССР), выступал военным корреспондентом в 1939 году во время войн в Западной Украине и Финляндии, собирался написать утопический роман «Путешествие в страну коммунизма», а в 1941 году дослужился до ордена Ленина. С началом войны он находился на фронте в статусе военного корреспондента и умер 2 июля 1942 года во время авиакатастрофы. Ему, как и Ильфу, было 40 лет.

Лучшее, что написал Евгений Петров по смерти Ильи Ильфа, — это воспоминания о своем друге и соавторе. В 1939 году «Записные книжки» Ильфа были подготовлены к печати и опубликованы вдовой писателя Марией Ильф-Файнзильберг, а одну из вступительных статей («Из воспоминаний об Ильфе») написал Петров. Спустя пять лет он написал еще одну статью, и, по его мысли, они должны были объединиться в одну книгу — «Мой друг Ильф». Из-за трагической кончины он не успел ее подготовить самостоятельно. Она была собрана и издана значительно позже. Из этой книги можно узнать о теплых воспоминаниях соавтора, о ненаписанных книгах, а также о самом Петрове, о котором лучше всех высказался, конечно же, Ильф: «Женя, вы оптимист собачий».