Ремарку — 120 лет: вспоминаем наследие писателя
В городе Гисен, откуда он родом был,
О нем сначала печалились,
А потом позабыли, —
Пришли тяжелые времена, и стало не до того.
И только мать его говорила порой:
Хорошо, мол, сделал, что вовремя умер
И не увидел, какой наступил кошмар.
Эти строки — из стихотворения Ремарка о солдате вермахта, павшем под Можайском, но весьма вероятно, что думал автор о себе: он мог примерно так же погибнуть на Первой войне, где-нибудь под Камбре. Ремарк был ранен и встретил поражение Германии 1918 году учителем-недоучкой, одним из тех, кого назвали «потерянным поколением».
Впрочем, он не отчаивался и верил, что судьба сдала ему три козырные карты: независимость, терпимость и юмор; оставалось найти призвание. Отношение к профессии Ремарк четко обозначил в письме 1923 года Карлу Фогту, совладельцу мастерской надгробий в родном Оснабрюке, где Ремарк проработал полтора года: «Профессия должна прежде всего добывать средства для жизни. Но средства не должны становиться целью, а профессия не должна быть главным делом жизни». Эти рассуждения — по сути парафраз библейского утверждения, что довольно для каждого дня своей заботы, — а Ремарк, будучи воспитанником католической учительской семинарии, знал Писание назубок. Он не без оснований полагал, что Бог не милосерден, а целеустремлен. Без сомнения, Ремарк мог поставить и себе в заслугу целеустремленность: провинциальный репортер стал знаменитым писателем. Автор статьи «О смешивании драгоценных шнапсов» и заметок в каталоге конструктивистов «Группы К» выдумал «Трех товарищей» и выстроил «Триумфальную арку». В 1922 году Ремарк был редактором журнала шинных заводов «Континенталь», в 1925-м трудился в берлинском «Иллюстрированном спорте», а в 1928-м опубликовал «На Западном фронте без перемен» — и уже никогда не забывался читателями и издателями.
Немного о слагаемых успеха. Во-первых, Ремарк был впечатляюще работоспособным: в одном только 1921-м году он написал без малого 300 заметок; прославленному романному дебюту предшествовали малоизвестные «Гэм» и «Станция на горизонте». Работая в конце 1940-х над «Искрой жизни», Ремарк объехал большую часть Западной Германии, собрал интервью сотен узников и беженцев.
Во-вторых, писатель умел дружить, прежде всего, с женщинами. Дочь издателя Эдит Дерри устроила его в «Иллюстрированный спорт». Рут Альба убедила купить в 1931 г. виллу «Монте Табор» в Порто-Ронко. Марианна Файльхенфельдт была женой крупного торговца произведениями искусства и помогала собирать импрессионистов. Бригитта Нойнер доставила в 1938 году в цюрихский банк деньги и золото Ремарка. Марлен Дитрих немало способствовала восхождению писателя на голливудский холм: «К удивлению, у меня оказалось место хозяина дома. Рядом со мной Бетт Дэвис и Пума (прозвище Марлен Дитрих. — Правила жизни), Мамулян, с которым болтает Пума, Оливия де Хэвиленд, — объект наших интересов, Стоковский – мягкий, старый мим, и Илона Месси, блондинка из Венгрии, сказавшая, что полюбила меня, еще не зная. Играл Рубинштейн, одержимо, хорошо, Чаплин сидел возле него на полу, рассказывал случаи со съемок "Диктатора"".
Почти все романы Ремарка были экранизированы Голливудом, но писатель не всегда бывал доволен и умело отстаивал свои творческие и имущественные интересы: боролся с повышением издательской доли в побочных правах, судился с продюсерами «Триумфальной арки» и ругался с авторами «Время жить и время умирать»: «На поле боя возникает призрак Элизабет, которая протягивает букет умирающему Греберу. Тяга к ублюдочному хэппи-энду наполняет решающую сцену фильма таким дурным вкусом, что я уже предвижу разгромные статьи и смех в зале — в том месте, где его быть не должно».
В-третьих, Ремарк трезво оценивал свои дарования: «Для большого романа я слишком глуп и необразован». В своем триумфальном дебюте он наткнулся на золотую жилу — тему войны и мира в обрамлении экспрессионизма — и разрабатывал ее впредь, а с читателями обращался, точно с женщинами, держась неоромантического стиля: «Не докучай им аргументами, накидывай на них слова, как сеть».
Военный опыт Ремарка был недолгим: летом 1917 года он провел полтора месяца в саперной роте на Западном фронте и выбыл по ранению. Там он научился терпению, доброте и пацифизму: «Это Рождество мы оба, пожалуй, никогда не забудем: ты в развалинах, крови, дерьме и смерти; я в лазарете». Вероятно, поэтому Ремарк был довольно холоден к родине — агрессивной участнице обеих мировых войн, с облегчением ее покинул, едва нацисты пришли к власти, позднее возвращался лишь по необходимости — семейной или литературной. В 1943 году по приговору суда была обезглавлена сестра Ремарка Эльфрида, обвиненная в «подрыве морального духа», так что ясно негодование, с которым он писал в дневнике о выходе из тюрьмы осужденного в Нюрнберге Константина фон Нейрата.
Ремарк воплощал в книгах, в первую очередь, свой опыт, был чутким наблюдателем пейзажа: красного месяца, мрачно тлеющего на горизонте Лазурного берега; бетонных и стеклянных ущелий Нью-Йорка; разбомбленных, движущихся как по команде, душ иллюзорного Берлина. Ремарк досконально познал фасад и внутреннюю сторону богемной жизни по обе стороны Атлантики. Наблюдал великолепные чувственные звериные фигуры и лица. Ел попкорн с Гретой Гарбо и оплакивал с ней же гибель Нельсона на премьере. Ремарк был мигрантом с панамским паспортом и швейцарским видом на жительство (германского гражданства их с женой лишили в 1938 году), и многие его герои были беглецами с земли, горевшей у них под ногами: «Три дня стоя в поезде. Дизентерия. Многие делали в штаны. Их избивали. На остановках выскакивали. Поезд трогался, натягивали брюки и догоняли. Если чужой вагон, безжалостно выталкивали».
А вот личный мир писатель скрывал от досужего читателя. Со времени публикации профашистской прессы (1929 год) о его якобы еврейских корнях и «настоящей фамилии Крамер» Ремарк препятствовал изданию всякого рода биографических очерков о себе. Завесу приподнимают его дневниковые записи, в меньшей степени — интимная переписка. Автор душераздирающих любовных историй не верил в любовь: Ремарк называл ее «романтическим лесным туманом, но не воздухом, необходимым для дыхания». И уж точно любовь не равнялась браку и семье — о них Ремарк писал саркастически и безжалостно, даже в Марлен Дитрих с раздражением отмечал, что зуб и питание ребенка или газетная статья для нее важнее чувственного мира. В семейной жизни он разве что ценил красоту и радость простых вещей, например, прогулку с собаками: зелень, цветущие камелии и примулы, взлетающие в камышах уши собак, красивая голова жены под голубым небом. Вероятно, он испытывал благодарность Ильзе Замбона за такие минуты: они дважды женились и прожили — свободно друг от друга — четверть века. Скорее, дружеским был и второй брак Ремарка с Полетт Годдар, продолжавшийся до конца конца писателя.
Иронично расценивал Ремарк и свой снобизм, военные и автомобильные «подвиги», купленный за 500 марок баронский титул, — считал все это зримым проявлением неуверенности в себе: «Столько усилий затрачено, чтобы прожить мимо жизни, — надо теперь постараться ухватить ее и очистить от шелухи, как ядро ореха».
Чем более было прожито лет, тем виднее становилось, что ядро жизни — смерть, встречи с которой писатель ждал с мужественной любознательностью: «Ночью приснился Билли; он был лохматый и мокрый, я знал, что он уже четверть века как мертв, но он был здесь, проявлял страх, меня почти не узнавал ...Проснулся очень возбужденный, как будто я что-то узнал, нечто глубже самого бытия, нечто отличное от него и моего прежнего знания о нем — о настоящей подземной жизни, бессловесной, подпольной, печальной, без иллюзий, которая лишь отражение чего-то неизвестного, не больше, — но и не меньше».