Джон Браун. «Семь элементов, которые изменили мир»

В мае 2004 г. Патрик Мэннинг, премьер-министр Тринидада и Тобаго, с вертолета показывал мне здешние панорамы. Наша остановка состоялась в центре острова, где имелись обширные выходы битума на поверхность. Чернильно-черные пятна резко выделялись на фоне тропического пейзажа, что указывало на большие запасы нефти и газа. На территории Тринидада имелось несколько «жемчужин», приобретенных BP после недавнего слияния с Amoco, и я прилетел, чтобы гарантировать продолжение успешной работы компании в регионе. BP открыла несколько крупных газовых месторождений в конце 1990-х — начале 2000-х гг., включая первое глубоководное у берегов Тринидада.

Природный газ состоит главным образом из молекул метана. Они образованы из одного атома углерода, соединенного с четырьмя атомами водорода. Метан, простейшая связь углерода с водородом, — один из самых изобильных источников энергии на планете. Мэннинг хотел сделать так, чтобы этот недавно открытый источник природного богатства использовался бы на благо его народа.

Тринидад жестоко эксплуатировался бывшими колониальными хозяевами: первые испанские конкистадоры обосновались на острове в XVI в. Великобритания осуществляла контроль над островами с начала XVIII в. и вплоть до получения ими независимости в 1962 г. Хищнические методы ведения сельского хозяйства постепенно приводили к деградации природного ландшафта. Все больше рабов привозили из Западной Африки для уборки сахарного тростника. Как объяснил мне позднее Мэннинг, местные жители экспортировали сахар, но не могли позволить себе импортировать изготовленные из него кондитерские изделия.

После открытия на Тринидаде нефти в 1986 г. экономические перспективы страны заметно улучшились. По всему острову оказались разбросано множество пустых бочек из-под нефти, что дало импульс для развития специфической карибской культуры стальных барабанов. Стальной барабан (англ. steelpan) — ударный инструмент с особым звучанием. Он появился в Тринидаде и Тобаго в 1930-х гг. после запрета колониальных властей на хранение, изготовление и использование традиционных национальных музыкальных инструментов афроамериканского населения. Тогда барабаны начали делать из нефтяных и масляных бочек. Верхняя часть бочек срезается на разную глубину, для басовых барабанов используются целые бочки без дна. Оставшееся днище вминают кувалдой, затем по намеченному узору выбивают ряд мелких углублений, что обеспечивает высоту и тембр звука. После чего барабан раскаляют и опускают в холодную воду для закалки стали. — Прим. ред.. Затем в конце 1950-х гг. на Тринидаде началась добыча газа, использовавшегося для производства аммиака, необходимого для получения минеральных удобрений. В 1970-х гг. новые месторождения обеспечили возможность дальнейшего развития газовой индустрии. Правительство страны хотело использовать газ на острове, а не экспортировать за рубеж, и вскоре началось успешное развитие энергоемких отраслей.

Зависимость благополучия страны от добычи нефти и газа породила свои проблемы. Падения и взлеты экономики Тринидада прочно зависят от волатильных цен на нефть: экономика процветала в 1970-х гг. в период высоких цен и едва дышала в 1980-х гг., когда на рынке возник переизбыток нефти. Кроме того, неэффективная работа местных химических предприятий ввергла экономику страны в глубокую рецессию.

Когда я разговаривал с Патриком Мэннингом в 2004 г., он занимал пост премьер-министра уже во второй раз. Его первый срок пришелся на начало 1990-х гг., когда газовая промышленность острова стремительно развивалась. Вскоре стало ясно, что газ — самый мощный сырьевой ресурс острова, так как добыча нефти достигла пика еще в 1978 г. Опасаясь бремени нефтяного проклятия, Тринидад решил активнее использовать газ для развития энергоемких отраслей и построить новые предприятия по производству аммиака, стали и метанола, чтобы экспортировать эту продукцию на рынок США. В 2004 г., после открытия новых газовых месторождений, Мэннинг снова был настроен перерабатывать природные ресурсы у себя в стране. British Petroleum продолжала оказывать поддержку Тринидаду, вовлекая местную экономику в реализацию своих проектов: платформа для добычи газа, введенная в эксплуатацию в 2006 г., была в основном построена на Тринидаде с использованием местных трудовых и промышленных ресурсов. Обеспечить экономический рост и защитить природу в районах месторождений — так формулировала свою миссию BP. Если бы местное население видело, что природе наносится ущерб, а люди не получают преимуществ, то протесты общественности быстро вынудили бы компанию уйти из страны.

Но Тринидад — маленький остров. Объемы месторождений позволяют и экспортировать, и использовать газ для поддержки местной промышленности. Во время нашей встречи Мэннинг поделился планами создания Всекарибского политического союза, в котором он продавал бы газ в обмен на другие аграрно-сырьевые товары Карибского региона. Но даже у соседей Тринидада спрос на газ был относительно невелик, и поэтому Тринидад с надеждой смотрел на США. Проблема заключалась в том, как доставлять газ с низкими издержками.

Объем природного газа, необходимого для производства единицы энергии, всегда выше объема жидкой нефти, необходимой для производства того же количества энергии. Следовательно, передача энергии газа на расстояние всегда очень затратна. Частичное решение проблемы нашли в середине XX в., разработав технологию сжижения природного газа и превращения его в так называемый СПГ — сжиженный природный газ. В результате сжатия и последующего пропускания через небольшие клапаны газ охлаждается — так проявляется эффект Джоуля —Томсона. В результате неоднократного повторения процесса газ охлаждается до температуры —107,78°С, вследствие чего превращается в жидкость. При этом объем уменьшается в 600 раз относительно исходного состояния, что делает транспортировку СПГ экономически рентабельной. Однако сжижение газа — очень затратный процесс: средняя установка по сжижению газа потребляет столько же энергии, сколько 2000000 бытовых холодильников, стоит миллиарды долларов, а на строительство уходит несколько лет. Прибыльный СПГ должен производиться в больших количествах и по приемлемой цене.

В 1980-х гг. СПГ из Тринидада не мог конкурировать с дешевым природным газом, добываемым в США, где предложение в результате рецессии заметно превышало спрос. Поэтому от проектов поставки СПГ в США пришлось отказаться, как и от проекта продажи газа в Пуэрто-Рико: покупатели не соглашались подписывать долгосрочные контракты. Однако десятилетие спустя в США уже не было избытка природного газа. Теперь для СПГ появился новый и перспективный экспортный рынок. Первая в Тринидаде установка по производству СПГ, получившая название «Атлантик СПГ», управлялась компанией BP. Построенная на мысе Фортин на юго-западе острова, она была введена в эксплуатацию в марте 1999 г. Появление нового экспортного рынка активизировало геологоразведку в стране, в результате чего объемы разведанных запасов газа заметно выросли. В 2002–2005 гг. построены еще три установки по производству СПГ, что способствовало дальнейшему подъему экономики острова.

В сжиженном виде природный газ может перевозиться практически в любую точку мира, где имеется терминал для приема СПГ и возвращения его в газообразное состояние. Создание новых мощностей по всему миру, главным образом в Катаре и Австралии, превращает разрозненные региональные рынки газа в более глобальный, на котором возможные нарушения поставок, вызванные политическими событиями или природными катастрофами, могут быть быстро компенсированы за счет поставок из более спокойных регионов. К 2011 г. рынок СПГ значительно вырос и стал в 100 раз больше, чем 40 лет тому назад. Сейчас на его долю приходится треть всего газа, перемещаемого в мире. Природный газ довольно быстро стал ценнейшим источником энергии. Однако в Китае 2000 лет тому назад он рассматривался как воплощение духов зла.

Приблизительно в 250 г. до н.э., когда начались работы на соляных шахтах в китайской провинции Сычуань, люди думали, что из разломов горной породы наверх выходят злые духи. Рабочие в шахтах внезапно ощущали слабость, падали и умирали. В те времена в шахтах часто происходили взрывы. Чтобы умилостивить злых духов, им приносили жертвы. Но затем шахтеры поняли: несчастные случаи имеют научное объяснение. Невидимый взрывоопасный газ выходит из трещин в горной породе. Уже к 100 г. н. э. потоки дарового топлива использовались для выпаривания воды из рассола прямо в шахтах, облегчая добычу соли. Строительство трубопроводов стало следующим шагом. К 200 г. н. э. китайцы использовали бамбуковые трубы, замазывая стыки смесью грязи и рассола для предотвращения утечки газа. Природный газ мог теперь транспортироваться в солеварни более эффективно и в больших масштабах.

Однако главный интерес по-прежнему представляла соль. В 1835 г. глубина шахты Шень-Хай в Дзи-Гонге достигла километра — своего рода рекорд. На глубине 800 метров шахтеры обнаружили месторождение природного газа, но продолжили копать дальше: они ведь искали соль, а природный газ — просто полезный побочный продукт.

В прошлом природный газ часто рассматривался как источник дополнительных неудобств. Ведь он существует не только в чистом виде. Иногда он растворен в нефти, и тогда его нужно отделить, чтобы стала возможной транспортировка нефти. На рассвете современной нефтяной промышленности в конце XIX в. газ просто сжигали, так как не было придумано никакого экономически выгодного способа его применить. Проще было привезти каменный уголь туда, где имелась потребность в энергии, а затем превратить его в бытовой газ для приготовления пищи и отопления. Лишь после 1935 г. природный газ стал продаваться в больших объемах, чем бытовой.

«Сжигание неиспользуемого газа» долгое время было важной задачей для нефтяных компаний: если газ не сжигался, то он мешал добыче нефти. Я помню рев пламени газовых факелов, который слышал, играя в бадминтон в саду нашего дома в Иране. На удивление, даже сегодня огромные количества природного газа сжигаются в России — ему не находят экономически выгодного применения. Сжигание газа продолжается и на других нефтяных месторождениях, расположенных в зонах с тяжелыми климатическими условиями. Опасения по поводу изменения климата и чисто экономические соображения (использование газа может быть выгодным) привели к сокращению этой порочной практики. В 1998–2006 гг. объем сжигаемого газа в расчете на каждый баррель добываемой нефти снизился примерно на 30%. Существуют предпосылки для дальнейшего сокращения. Каждый год по-прежнему сжигают около 150 миллиардов кубометров газа (почти 4 % общего мирового потребления).

Современная газовая индустрия начала развиваться в США в 1920-х гг. вместе с развитием сложной сети трубопроводов. Достижения металлургии и сварки и новые технологии перекачивания жидкостей и газов сделали возможным строительство протяженных трубопроводов, подобных тому, что проложен от техасского Панхендла до Чикаго (длина 1600 километров). В 1940–1970-е гг. доля газа в общем энергопотреблении США выросла с 10 до 30% и выше. Несмотря на произошедший с 1970-х гг. значительный рост производства ядерной энергии и энергии из возобновляемых источников, в 2000 г. на долю природного газа по-прежнему приходилось около четверти всей энергии, потребляемой в США. Газ из самых удаленных уголков континента, служащий дешевым источником энергии, может теперь доставляться в дома городских жителей и на тепловые электростанции. Сегодня это главное применение природного газа, обеспечивающего эффективный способ производства электроэнергии, которая всем так нужна.

На то, где начинаются и заканчиваются трубопроводы, могут влиять и география, и политика. США в обоих этих аспектах — идеальная страна для развития газовой индустрии. Трубопроводы относительно легко строить на обширных равнинных пространствах и протягивать к крупным потребительским рынкам, для чего часто достаточно пересечь границу между штатами, а не двумя государствами. Но Америка — скорее исключение из общего правила.

«Как я могу быть уверен, что, когда трубопровод будет построен, Китай не откажется от своих обязательств и не снизит цену за газ вполовину относительно согласованной?» — говорил мне Владимир Путин в 2004 г., когда я предложил ему построить газопровод от гигантского Ковыктинского газового месторождения в Восточной Сибири до границы с Китаем. Удаленный от любого другого газового рынка, Китай с растущим спросом на энергоносители казался очевидным вариантом выбора. Удивительно, но очень мало трубопроводов пересекают границу двух соседних стран, хотя Россия — мировой лидер по добыче углеводородов, а Китай — крупнейший в мире потребитель энергии.

«Но как я могу быть уверен, что, когда трубопровод будет построен, Россия не станет брать с нас за газ вдвое больше заранее согласованной цены?» — так отреагировал премьер Вэнь Джибао, когда я обратился к нему в поисках разумного решения. Я объяснил ему опасения Путина и выразил надежду: мы сможем найти способ гарантировать России, что Китай не откажется от своих обязательств. Строительство трубопровода обходится очень дорого. Чтобы получить необходимое финансирование и затем оправдать инвестиции, нужен гарантированный долгосрочный контракт между поставщиком и покупателем газа. Каждая сторона должна верить, что другая выполнит обязательства по сделке. Но в случае с Китаем и Россией это невозможно.

Благодаря преодолению политических и географических барьеров природный газ теперь широко используется во всем мире. А благодаря возможности торговать газом на международном рынке благосостояние газодобывающих стран заметно выросло. Но конец трубопровода все равно остается концом трубопровода. Внутренние ограничения того, откуда и куда может транспортироваться газ, часто приводят к появлению регионального, а не глобального рынка. Производство СПГ глобализировало рынок, но для строительства станции по сжижению газа нужно найти рынки, готовые покупать СПГ на протяжении многих лет. Однако всегда можно ожидать сюрпризов, так как новые технологии разведки и добычи будут открывать новые источники газа. Нечто подобное произошло в США, которые ранее были вынуждены импортировать СПГ, но теперь нашли способ добывать весь необходимый газ. Это произошло благодаря добыче так называемого сланцевого газа, которая прежде казалась технически очень сложной.

Революция сланцевого газа стала возможна благодаря новаторской работе техасского бизнесмена и филантропа Джорджа Митчелла. На территории, известной в Техасе как Барнетт Шейл, Митчелл в конце XX в. проводил эксперименты по поиску экономичного способа извлечения газа, сосредоточенного в очень плотном слое сланцевой породы. Было известно, что природный газ здесь имеется, но он считался бесполезным, так как не существовало способа его извлечь. Проведя первые эксперименты в 1980-х гг., большинство нефтяных и газовых компаний вышло из игры, но Митчелл сохранял веру в сланцевый газ.

Надежды Митчелла оправдались после того, как технология фрекинга (гидравлического разлома) позволила высвободить газ, скрытый под землей. Предусматривалось впрыскивание под высоким давлением воды с песком и малым количеством химикатов для разрушения горной породы. Идея не нова, она использовалась в нефтегазовой отрасли на протяжении десятилетий. Полковник Робертс пытался делать то же самое еще в XIX в. Но никто до сих пор не преуспел в добыче экономически оправданных объемов газа. Благодаря дополнительному использованию горизонтального бурения, позволяющего разрушать большее количество сланцевой породы, Митчелл сумел завершить начатое полковником Робертсом.

США получили огромные выгоды от применения этих технологий на многочисленных сланцевых месторождениях. В начале нынешнего тысячелетия все выглядело так, как будто Америке требуется импортировать большие объемы СПГ. Тогда сланцевый газ обеспечивал всего 1 % поставок природного газа. К 2002 г. его доля увеличилась до 36 %. Запасы природного газа в стране практически удвоились. При нынешних темпах добычи США хватит природного газа еще на 100 лет, причем половина находится в сланцах и других породах, содержащих углеводороды. Технология Митчелла сделала газ дешевым, а возможности добычи — огромными. Теперь в производстве электроэнергии газ успешно конкурирует с каменным углем. А в большинстве отраслей не могут даже припомнить, когда в последний раз газ был так дешев в сравнении с нефтью, учитывая относительную теплотворную способность каждого из углеводородов. В сравнении с нефтью газ за десятилетие подешевел почти на 80 %.

Спустя 12 лет после начала нового тысячелетия США собираются стать экспортером СПГ. Это намерение идет вразрез с интересами Тринидада. Американский рынок больше не нуждается в тринидадском газе. Бывший премьер-министр Мэннинг прав: надо сделать так, чтобы использование вашего газа приносило максимальную пользу вашей собственной стране, прежде чем отправлять его на экспорт. Я полагаю, эта мысль в конце концов посетит головы современных политиков.

Успешная добыча сланцевого газа в США стала возможна благодаря либеральным правилам получения доступа к трубе, субсидиям и наличию большого числа буровых вышек и другой специальной техники. Эти факторы не присутствуют в таком же сочетании ни в одной другой стране, но добыча сланцевого газа и нефти тем не менее начинает расти по всему миру, хотя и более медленными темпами. Страны мечтают о новом изобильном источнике энергии у себя под ногами, и кое-кто надеется стать хотя бы чуть более энергетически самодостаточным.

Однако рост добычи сланцевого газа в США и других странах вызывает озабоченность местных жителей, экологических организаций и других общественных групп. Они опасаются того, что гидравлические удары могут вызывать землетрясения, что эта технология требует большого расходования дефицитных запасов воды, при этом использованная вода становится отравленной и не восстанавливается, а применяемые химикаты заражают подземные водоносные слои, при этом природный газ, высвобождаемый после гидравлического удара, может попадать в источники питьевой воды. Фотографии американцев, поджигающих воду из водопроводных кранов на кухне, вызвали немало беспокойства.

Многие из страхов вызваны чрезмерной подозрительностью и дезинформацией. Например, степень заражения воды, показанная в фильме 2010 г. «Земля газа» («Gasland»), как доказала Комиссия по сохранению запасов нефти и газа штата Колорадо, во многом вызвана деятельностью, не имеющей отношения к фрекингу. Однако кое-какие опасения вполне обоснованны. Как и в случае с ядерной энергией, новая технология будет вызывать страх и противодействие, пока бизнес не учтет интересы всех. В идеале дискуссия должна основываться на фактах. Есть примеры некачественной работы отдельных американских компаний, нарушающих законы ради повышения прибыли. Стандарты и правила должны действовать везде, чтобы действия нескольких недобросовестных игроков не нанесли ущерб репутации всей отрасли.

Сланец и технология гидравлического разрыва символизируют начало больших перемен в поставках энергоносителей в США. То, что сделал Митчелл для газа, теперь применимо к нефти (и другим сходным жидкостям). Их можно заставить течь из практически непроницаемых в естественных условиях пластов сланца или других пород на так называемых месторождениях «трудноизвлекаемой», или «сланцевой», нефти.

Мнения сводятся к тому, что США наконец-то могут стать энергетически самодостаточной страной, которой не нужно ниоткуда, кроме ближайшего соседа, Канады, импортировать энергию, если они сами не решат иначе. Каждый президент США, начиная с Ричарда Никсона, стремился к такой независимости, стараясь освободиться от необходимости полагаться на ненадежные поставки с Ближнего Востока и из Южной Америки. Если так пойдет, это будет иметь далеко идущие политические последствия: снижение потока нефти и газа с Востока в США и страны Запада, увеличение потока углеводородов с Ближнего Востока в страны Азии. Как пишет мой друг и лауреат Пулитцеровской премии Дэниел Ергин, это «не меньше, чем перебалансировка мировой нефти». США получили бы много вариантов дальнейшего развития традиционных энергетических и военных отношений как в Западном полушарии, так и на Ближнем Востоке. Китаю также придется пересмотреть политику, так как он продолжает импортировать энергоносители, и особенно нефть, с Ближнего Востока. Благодаря сланцевой нефти и сланцевому газу США для внутренних нужд получат дешевые и надежные источники энергии, которые обеспечат стране значительные экономические преимущества. В действительности мы не можем предугадать, как США отреагируют на возможность удовлетворять энергетические потребности за счет ресурсов континента. Однако выбор, который сделают США и становящиеся все более энергетически зависимыми азиатские экономики, повлияет на формирование глобальной политики в XXI в.

Важным побочным эффектом увеличения потребления газа Соединенными Штатами станет сокращение эмиссии двуокиси углерода. Природный газ — «легкоуглеродный» вид топлива, так как при производстве единицы энергии при сжигании выделяется вдвое меньше двуокиси углерода, чем при сжигании каменного угля. В результате у США за последние пять лет объем эмиссии двуокиси углерода сократился почти на 500 000 000 тонн, или на 7,7 % — больше, чем в любой другой стране. Увеличение во всем мире потребления природного газа — важный фактор снижения риска глобальных изменений климата.

«Численность населения настолько превосходит возможность Земли производить продукты питания, что преждевременная гибель должна в той или иной форме настигнуть человеческую расу... Гигантский неизбежный голод подкрадывается незаметно, и одним могучим ударом он приведет численность населения в соответствие с запасами продовольствия в мире». Томас Мальтус, написавший эти слова в 1798 г., предсказывал будущие голод, болезни и войны. Он смотрел на эти несчастья как на необходимые и естественные реакции на экспоненциальный рост населения, опережавший линейный рост запасов продовольствия. Он верил, что эти реакции ограничат численность населения возможностями производства продуктов питания — то есть человечество попадет в так называемую мальтузианскую ловушку. Но Мальтус не сумел предвидеть промышленной революции.

Мальтус был одним из первых в длинной череде известных прогнозистов, которые предсказывали гибель человечеству, но ошибались, потому что не могли понять способность технологических инноваций изменять мир.

В 1972 г. международный «мозговой центр», Римский клуб, опубликовал доклад под символическим названием «Пределы роста». Не предполагая никаких технологических или политических изменений, он рассматривал опасность быстрого роста населения в мире с ограниченными ресурсами и прогнозировал, помимо прочего, серьезный дефицит продовольствия к началу нынешнего тысячелетия. Этот своего рода «Мальтус наших дней» не сумел предвидеть последствий Зеленой революции, позволившей удвоить производство пшеницы за последние сорок лет. Сегодня потребление продуктов питания на душу населения на 20 % выше, чем в 1972 г. Марион Кинг Хабберт и другие нефтяные пессимисты, включая членов Римского клуба, так же до сих пор делали неверные прогнозы. Когда спрос превышает известный уровень предложения, цены растут, и появляются технологии для освоения новых или более полного использования существующих запасов нефти. В 1980 г. разведанные запасы нефти оценивались в 650 000 000 000 баррелей. С того времени было добыто более 700 000 000 000 баррелей, и сейчас запасы оцениваются минимум в 1 500 000 000 000 баррелей.

Мировых пессимистов и предсказателей конца света одолевает страх перед глобальным изменением климата. Они, в духе Мальтуса, предрекают голод, болезни и мировые войны. Есть ли основания верить им, раз в прошлом они столько раз оказывались неправы? Есть лишь две причины чуть больше доверять новому поколению пессимистов — это наличие убедительных научных доказательств антропогенного влияния на изменение климата и видимая неспособность человечества взяться за решение этой проблемы. Среди ученых сложилось единодушное мнение, что деятельность человека приводит к повышению температуры на планете, а это может иметь самые серьезные последствия для всех людей и окружающей среды. Потребление энергии и эмиссия парниковых газов продолжают расти, а перспективы глобального соглашения о контроле над ними туманны. Мы оказываемся биологически неспособны сотрудничать друг с другом для противостояния реальной угрозе.

Впервые я осознал реальную опасность изменения климата в 1992 г. на Саммите Земли в Рио-де-Жанейро. Более 100 глав государств собрались на этом форуме, чтобы обсудить, помимо прочего, возможные меры противодействия глобальному потеплению. Проблема была не нова, но впервые попала в общую повестку дня.

Характер дискуссии в Рио никак не согласовывался с успехами нефтяной индустрии и British Petroleum. Однако очевидно, что изменение климата не та проблема, от которой можно отмахнуться. Мне хотелось узнать о ней побольше, выяснить, может ли BP решить задачу «квадратуры круга». Ведь надо сделать нечто значительное для снижения риска.

После Рио я встречался со многими учеными и экспертами, чтобы лучше понять суть проблемы. В конце концов нашелся человек, который помог мне больше, чем все остальные. Джон Хаугхтон был председателем Межправительственного экспертного совета по вопросам изменения климата (IPCC). Он говорил на языке теории вероятности и убеждал меня: мы больше не можем пассивно взирать на стремительный рост глобальной эмиссии парниковых газов.

Изменение климата часто представляется как простой, линейный процесс проявления причинно-следственной связи: увеличение потребления энергии приводит к увеличению концентрации двуокиси углерода в атмосфере. Это вызывает рост температуры вблизи поверхности Земли, а он имеет катастрофические последствия для окружающей среды. Но, как я понял из бесед с Джоном Хаугхтоном, имеется несколько возможных исходов на каждом этапе причинно-следственной зависимости, и предсказать каждый можно с довольно большой погрешностью.

Моделирование такой сложной системы, как атмосфера и климат Земли, основанное на предположениях о еще более сложных системах человеческой деятельности, неизбежно порождает высокую степень неопределенности. Еще труднее оценить конечное влияние изменения климата на окружающую среду, человеческую жизнь и экономику. IPCC называет это «каскадом неопределенности»; мы не знаем в точности, как изменится климат или какими окажутся последствия изменения.

Это не оправдывает бездействия: неопределенность не равна неведению. Трудно узнать, каким будет мир через 100 лет, но мы можем дать оценки, осознать неопределенность и действовать соответствующе. Мы продолжаем улучшать понимание и снижать неопределенность. Карл Поппер недаром описал науку как находящуюся в переходном состоянии. В этом состоит центральный принцип: все открытия могут и должны подвергаться сомнению. Наши знания о связях между человеческой деятельностью, состоянием атмосферы и окружающей среды должны постоянно оспариваться и подвергаться критике.

Научные аргументы в поддержку антропогенных причин изменения климата весьма убедительны. Еще 15 лет тому назад представление об изменении климата выглядело как идея, требующая серьезного научного обсуждения. Вот почему 19 мая 1997 г. я выступил с официальным заявлением, что BP собирается предпринять действия, направленные на борьбу с изменением климата. Стоя под ослепительными лучами калифорнийского солнца в Амфитеатре Фроста в Стэнфордском университете, я объяснял: для BP настало время «перейти от анализа к поиску решений и действиям». В тот день мы нарушили единство рядов в нефтяной индустрии.

Следующие десять лет вопрос об изменении климата становился все более актуальным. Несколько ведущих мировых политиков стремились поставить его на повестку дня всего человечества. Президент США Билл Клинтон и вице-президент Эл Гор прокладывали путь к Киотскому протоколу — первому и пока единственному международному соглашению по ограничению выбросов в атмосферу парниковых газов.

Протокол — важное начинание, но он страдает рядом фатальных недостатков. Прежде всего, он не касался развивающихся стран, включая Китай и Индию, и никогда не был ратифицирован США и Австралией. Но Гор продолжил борьбу и был удостоен Нобелевской премии за «усилия по получению и распространению более глубоких знаний о влиянии человека на изменение климата», которые нашли наиболее яркое воплощение в документальном фильме «Неудобная правда».

В Калифорнии губернатор штата Арнольд Шварценеггер возглавил одну из самых амбициозных в мире программ по противодействию изменению климата. В 2006 г. мне довелось встретиться с ним в Сакраменто. Он хотел узнать мое мнение о законопроекте, направленном на снижение выбросов парниковых газов в штате на 25 % от уровня 1990 г. к 2020 г. и на 80 % — к 2050 г. Хотя цели были амбициозны, Шварценеггер демонстрировал: на изменение климата правительство штата отвечает конкретными действиями, а не пустыми дискуссиями в формате ток-шоу.

В Великобритании Тони Блэр выбрал изменение климата главной темой саммита G8, происходившего в 2005 г. в шотландском Глениглсе. Я уверен, что это наивысшее проявление политического интереса к изменению климата на международном уровне. Блэр убеждал руководителей восьми крупнейших экономик мира в наличии серьезных рисков того, что изменения климата отразятся на нашем общем будущем, но ему не удалось достичь соглашения, на основе которого могли бы быть предприняты реальные действия. Несмотря на озабоченность общественности и решимость мировых лидеров, никаких практических усилий в глобальном масштабе не сделано. Все снова свелось к привычной политической риторике.

С тех пор шансы заключить эффективное соглашение по изменению климата снижались с каждым прошедшим годом и с каждой очередной Конференцией ООН по проблемам климата. Очередная такая конференция, 22-я по счету, состоялась в декабре 2011 г. в Дурбане (ЮАР). Хотя было дано немало обещаний работать в ближайшие годы над достижением юридически обязывающего соглашения, никаких реальных результатов не достигнуто. Главы государств больше озабочены разрастанием кризиса в зоне евро. И вновь вопрос о противодействии изменению климата отложен в долгий ящик.

Так почему же человечество, столкнувшись с серьезнейшей проблемой, угрожающей его существованию, не смогло договориться, как ее решить?

Я думаю, что многое объясняется особенностями поведения человека, столкнувшегося с угрозой, которая выглядит неясной и отдаленной. Выдающийся британский социолог Энтони Гидденс пишет: мы не предпринимаем действий против изменения климата, поскольку сопряженные с ним опасности не слишком заметны в повседневной жизни.

Избиратели не очень хорошо воспринимают рассуждения о вероятностях, прогнозах и жертвах. Какой бы ни была реальность, они предпочитают верить тем, кто обещает: все будет хорошо.

По мере того как правительства принимают жесткие программы, а медленный экономический рост и инфляция снижают жизненные стандарты во многих странах мира, многие избиратели смотрят на противодействие изменению климата как на непозволительную роскошь. Результаты его кажутся неопределенными и отдаленными, в отличие от счетов, которые приходится оплачивать прямо сегодня. Естественно, что политики, приходящие к власти на короткие сроки, учитывают эти настроения. Изменение климата — нечто такое, чем они будут заниматься, приведя экономику в порядок. Или после того, как их переизберут. Но проблема здесь не в близорукости. Даже если бы мы смогли справиться со своим иррационализмом и начать защищать собственные долгосрочные интересы, заключить глобальное соглашение о противодействии изменению климата оказалось бы непросто.

Трудность заключается в осуществлении коллективных действий: нашу ситуацию условно можно назвать «трагедией глобальных общинных земель». Двуокись углерода не знает национальных границ, а ущерб от закачивания в атмосферу все большего ее количества распределяется на всех. Если одна страна сокращает эмиссию парниковых газов, а другие нет, то мы все равно сталкиваемся с риском изменения климата. Хотя в наших общих интересах сократить эмиссии, ни одна отдельно взятая страна не вынесет издержек без гарантий того, что другие последуют ее примеру. Ведь дешевле и проще «ехать без билета».

Следовательно, требуется общее согласие о том, как распределить между странами сокращение объемов эмиссий. Но издержки и выгоды в каждом случае окажутся различными. Малые островные государства опасаются последствий подъема уровня Мирового океана и поэтому требуют самых жестких ограничений на выбросы парниковых газов. В то же время большие по площади северные страны, такие как Канада и Россия, могут даже выиграть от потепления: их земли станут более плодородными, а минеральные ресурсы — доступными.

Наибольшее расхождение существует между богатыми и бедными странами. Развивающиеся страны, главным образом Китай и Индия, утверждают: проблема возникла не по их вине. Китай выбрасывает в атмосферу двуокиси углерода больше, чем любая другая страна, но объем этих выбросов в пересчете на душу населения втрое ниже, чем в США. Доступ к дешевой энергии углерода был основой развития всех ныне процветающих экономик. Почему же, обоснованно спрашивает Китай, мы должны отказываться от пути к процветанию, которым шел Запад?

Один китайский делегат на Киотском саммите так описывал различие в точках зрения: «То, что делают (развитые страны), — это эмиссия ради жизни в роскоши. То, что делаем мы, — это эмиссия ради выживания». Развитые страны и, что самое важное, США утверждают: соглашение, которое позволит развивающимся странам избежать бремени ограничений эмиссии, может поставить их в экономически невыгодное положение по отношению к набирающим мощь конкурентам.

Поскольку мы столкнулись с различиями в национальных интересах и с неопределенной и отдаленной проблемой, нам нужно получить больше знаний, а не просто возлагать надежды на некое международное соглашение.

Мы находились в подобной ситуации, когда пытались наладить контроль над распространением ядерного оружия: каждая страна готова от него отказаться, только если будет уверена, что другие сделают то же самое. Даже столкнувшись с риском ядерного Армагеддона, мы не достигли соглашения о запрете ядерного оружия или хотя бы о предотвращении его распространения.

Изменение климата — проблема коллективных действий в самом широком масштабе. Оно требует, чтобы каждая страна и почти каждый человек на планете изменили образ жизни в расчете на то, что другие сделают то же самое, чтобы защитить интересы будущих поколений. Решить этот вопрос не под силу демократическим институтам, действующим на международном уровне.

Удивительно, но даже при отсутствии глобального соглашения изменение уже происходит, стимулируемое технологическими инновациями в системе энергоснабжения и хаотичными политическими подвижками, обусловленными местными, региональными и национальными интересами.

В начале каменноугольного периода, примерно 360 000 000 лет тому назад, древние леса поглощали двуокись углерода из атмосферы Земли. Со временем под влиянием температуры и высокого давления останки вымерших лесов превратились в 5 000 000 000 000 тонн углеродных полезных ископаемых. С начала промышленной эры человечество вернуло в атмосферу около 5 % от этого количества углерода в виде эмиссии двуокиси углерода.

Человечество, движимое желанием обладать энергией, очень быстро изменило распределение углерода. И так будет продолжаться, если мы не изменим принцип использования энергии; к 2050 г. на Земле будет жить на 2 000 000 000 человек больше, чем сейчас, и глобальное потребление энергии почти удвоится.

Технология предлагает нам три способа восстановить баланс: консервация энергии, «низкоуглеродная» энергия и создание специальных приемников углерода.

Прежде всего, мы можем использовать меньше энергии. Если мы не хотим снижать жизненные стандарты, то сокращение должно сопровождаться ростом энергоэффективности. Во многих обстоятельствах это выглядит относительно просто и экономически привлекательно, так как эффективность расходования энергии часто приносит большую экономию средств. Инновации в цифровых технологиях, такие как видеоконференции и совместная дистанционная работа, могут иметь особенно важное значение.

Однако энергоэффективность — не панацея, как может показаться на первый взгляд. Когда что-то становится более эффективным, люди хотят этого побольше. Экономя деньги благодаря повышенной эффективности использования энергии, люди тратят эти деньги на товары, также потребляющие энергию. Энергоэффективность — совсем не то же самое, что энергосбережение. Чтобы добиться сбережения энергии, мало новой технологии; для этого требуются также соответствующее воспитание, стимулы и, возможно, законодательное регулирование.

Второе технологическое решение восстановления углеродного баланса — сократить долю углерода в производстве энергии. Наиболее перспективно создание «безуглеродных» источников энергии, в том числе и возобновляемых — например, использующих энергию ветра и солнца.

Еще десять лет тому назад это относилось к области экспериментальных технологий, очень дорогих и применяемых в крайне малых масштабах. Но в 2000 г. возобновляемые источники обеспечили почти половину суммарной мощности новых электростанций, построенных во всем мире. За последние семь дет мощность ветровых электростанций выросла в четыре раза, а мощность солнечных — почти в 13 раз. Быстрый рост обеспечил значительное увеличение масштабов производства энергии. Новые знания позволили повысить эффективность и снизить издержки электростанций. Например, в 2008 г. солнечный фотоэлектрический элемент стоил 4 долл. в расчете на 1 Вт мощности. Сегодня ту же мощность можно генерировать менее чем за 1 долл. Вдали от международных конференций в Копенгагене и Дурбане происходит тихая революция, начинающая преобразовывать нашу энергетическую систему.

Тем не менее в энергетическом миксе возобновляемые источники играют не основную роль, и углеродное топливо останется с нами еще несколько десятилетий. Следовательно, для сокращения потребления углерода нужно изменить пропорции ископаемых видов топлива, сократив доли каменного угля и нефти и увеличив долю природного газа. Газ производит, в расчете на единицу вырабатываемой электроэнергии, вдвое меньше двуокиси углерода, чем каменный уголь. В минувшее десятилетие каменный уголь удовлетворял почти половину потребности в энергии, но недавний бум в добыче дешевого природного газа сможет быстро привести к замене традиционных угольных тепловых электростанций работающими на природном газе. Газовые электростанции также могут быстро увеличивать производство электроэнергии, компенсируя падение мощности возобновляемых источников, например, в случаях, когда солнце скрывается за облаками, а ветер прекращается.

Заменить нефть труднее, так как энергоемкость делает ее уникальным топливом для автомобилей и самолетов. Автомобили на природном газе значительно улучшились с тех пор, как в Китае в 1960-х гг. появился автобус «da qi bao» («большой мешок с газом»). Гигантские наполненные газом серые пузыри, кое-как размещавшиеся на крыше автобуса, требовали частой подкачки, так как довольно быстро сдувались.

Природный газ продолжает использоваться на транспорте, и если единица энергии, производимой газом, будет продаваться за долю стоимости единицы энергии, производимой нефтью, как сейчас происходит в США, то применение газа станет более широким. Электромобили и автомобили на водородном двигателе — еще одно возможное решение, но потребуются дорогостоящие инвестиции в инфраструктуру, прежде чем их использование сможет стать массовым.

Более близкая альтернатива дизельному топливу и бензину — биотопливо. Вместо того чтобы полагаться на процессы, которые в течение миллионов лет превращали останки растений и животных в сырую нефть, из которой мы вырабатываем дизельное топливо и бензин, мы можем воспользоваться более быстрым способом: вырастить подходящие сельскохозяйственные культуры и превратить их в топливо для автомобилей. При этом двуокись углерода поглощается в процессе роста этих культур, а при сгорании биотоплива в двигателях выбрасывается обратно в атмосферу. Законы США, принятые с целью сокращения выбросов двуокиси углерода, предполагают, что бензин для личного автотранспорта должен будет содержать 10 % этанола, изготовленного из кукурузы. Но существует серьезная опасность: выращивание урожая для производства биотоплива не должно приводить к сокращению глобальных поставок жизненно необходимого продовольствия.

Третий способ снизить уровень двуокиси углерода в атмосфере — улавливать ее и помещать в специальные приемники углерода. Наиболее очевидный вариант — сохранение, восстановление или расширение существующих приемников в виде лесов и некоторых видов почвы. Но есть также вероятность, что со временем мы сможем создавать искусственные хранилища — регулируя процесс сжигания ископаемых видов топлива, улавливать двуокись углерода и затем хранить под землей.

В ноябре 2010 г. я посетил расположенную вблизи Пекина электростанцию «Гаобейдян», построенную компанией Huaneng, и увидел новую китайскую технологию улавливания углерода в действии.

Сложное сооружение из стальных труб занимает площадь примерно в половину футбольного поля. Внутри труб циркулирует жидкость, охлаждающая двуокись углерода, которая выделяется в процессе сжигания каменного угля в расположенной под трубами печи. Пока я рассматривал это сооружение, двое рабочих в защитных костюмах вышли вперед и, открыв боковую дверцу агрегата, выкатили наружу контейнер с замороженной двуокисью углерода. Надев перчатки, я взял в руки несколько кусочков «льда» и стал наблюдать, как он быстро тает и улетучивается в атмосферу. Однако эта электростанция — экспериментальная: она улавливает всего 3000 тонн двуокиси углерода в год, то есть менее одной миллионной от общего объема эмиссии в Китае. Пройдет еще немало времени, прежде чем углерод удастся улавливать в более значительных масштабах.

Кроме того, уловить углерод — лишь полдела, требуется еще найти место для хранения. Для этого имеются самые разные возможности — от толщ горных пород до огромных искусственных озер из двуокиси углерода на глубине трех километров ниже уровня моря (оттуда она будет просачиваться в морскую воду). Многие люди с недоверием относятся к идее хранения огромных количеств двуокиси углерода под землей, опасаясь последствий того, что газ может внезапно вырваться наружу. Те же самые страхи, которые возникали по поводу хранения ядерных отходов и тормозили развитие атомной энергетики, возникают теперь и в отношении отходов сжигания ископаемых видов топлива.

Технология улавливания и хранения углерода повлияет на выбросы двуокиси углерода лишь в том случае, если станет экономически конкурентоспособной. Ведь энергия, которая в противном случае использовалась бы потребителями и промышленностью, должна расходоваться на улавливание углерода. Электростанция компании Huaneng продает немного замороженной двуокиси углерода для приготовления шипучих напитков и использования на рок-концертах (так создаются спецэффекты), однако рынок очень мал в сравнении с общим объемом выбросов. Более реально закачивать двуокись углерода в нефтяные пласты, чтобы извлекать из них больше нефти.

Итак, человеческая изобретательность позволяет находить самые разные технические решения: товары, сокращающие потребность в энергии; новые источники энергии, выделяющие меньше углерода; методы улавливания углерода, который в противном случае попал бы в атмосферу. Мы имеем в распоряжении разные инструменты для контроля разрушительного воздействия углерода на планету.

Но еще важнее то, что мы создали для этого соответствующие общественные структуры. «Низкоуглеродная революция» уже началась, но благодаря не масштабным многосторонним соглашениям, централизованным решениям и новым финансовым механизмам, а спонтанным, прерывистым малым изменениям, идущим снизу вверх.

На каждом уровне — страны, региона, компании и домохозяйства — изменения происходят там, где соответствуют интересам каждого из субъектов. Немногие изменения впечатляют, но в совокупности они весьма значительны. Независимые страны, имеющие общие интересы, могут совместно работать над эмиссией парниковых газов, установлением цен на углеродное топливо и поддержкой низкоуглеродных технологий без предоставления кому-либо из участников конкурентного преимущества. Европа, вероятно, наилучший пример того, как это происходит: там уже достигнуто общее согласие по получению энергии из возобновляемых источников и работает схема торговли квотами на эмиссию.

Отдельные страны, движимые заботой об энергобезопасности и противодействующие загрязнению воздуха и воды в своих регионах, также предпринимают односторонние действия. Более сотни стран мира, как развитых, так и развивающихся, поддерживают освоение возобновляемых источников энергии. Китай, крупнейший потребитель «чистой» энергии, собирается получать 15 % из возобновляемых источников к 2020 г.

Использование возобновляемых источников энергии продолжает расти везде, где правительствам удается разъяснить преимущества возобновляемых источников энергии и убедить людей, что, снижая издержки, можно отказаться от субсидий. Туда, где правительства могут предложить реальную финансовую поддержку на ясных условиях, обязательно приходят инвестиции. За последние семь лет инвестиции в производство «чистой» энергии ежегодно росли в среднем на 30 %.

На уровне домохозяйства многие западные потребители меняют привычки: они стараются потреблять меньше энергии, экономя деньги и защищая окружающую среду. Опасения по поводу изменения климата влияют на решения о тратах и вынуждают компании повышать экологическую эффективность.

По всему миру создаются малые политические коалиции, делающие позитивное изменение возможным. Оно не будет таким же всеобъемлющим, продуктивным или эффективным, как глобальное соглашение, но главное, что оно в принципе осуществимо. Изменения происходят, и вселяют надежду.

Однако одного этого недостаточно. Мы должны найти группу лидеров, которые одинаково видят цель — максимально ограничить риск губительных последствий изменения климата для всего человечества. Им следует поощрять усилия на уровне стран и на уровне рядовых граждан, как минимум сдерживая рост температуры на Земле. Так как эффективность лидеров зависит от контекста, в котором они действуют, им нужно создавать подходящие экономические и политические условия для продвижения к общей цели. А если им не удастся ее добиться, то они должны подготовить нас к адаптации к новым климатическим условиям. Углерод очень хорошо послужил человечеству, и теперь следует сделать так, чтобы он не запросил за это невозможно высокую цену.