«Из какого сора»: как Джеймс Джойс придумал и издал «Улисса». Три главных дня из жизни писателя
«Из какого сора»: три дня из жизни Джеймса Джойса и его «Улисса»
В феврале 2022 года одному из главных романов европейской литературы XX века — «Улиссу» ирландского писателя Джеймса Джойса — исполнилось 100 лет. Армен Захарян, филолог, переводчик, автор литературного канала «Армен и Фёдор» и «Джойс-проекта» (видеопутеводителя по «Улиссу»), рассказывает о трех днях из жизни Джойса и его романа: от первой идеи до первой полной публикации.
Bettmann / Getty Images
30 сентября 1906
Рим
Сегодня в Риме по адресу Виа Фраттина, 52, находится магазин одежды Sandro. Чуть выше, справа от входа, — мемориальная табличка, которой надпись говорит о славе прошлой и о том, как удручен своим венцом, такой-то Джим в такой-то год влачил по Риму свой поход:
,,
«Здесь с августа по декабрь 1906 года жил Джеймс Джойс, добровольный изгнанник. Он пробудил историю Улисса, превратив свой Дублин в нашу Вселенную».
Джойс приезжает в Рим в августе 1906-го. Никому в этом городе не известный и не интересный двадцатичетырехлетний ирландец останавливается с женой Норой и сыном Джорджио в скромной комнате на третьем этаже на Виа Фраттина. В Рим, разумеется, ведут все дороги, но Джойс прибывает по наименее героической — это был пример не гоголевского «паломничества» к любимым местам, а типичный relocation. Прокладывая путь будущим великим клеркам двадцатого века — Кафке, Кавафису и Элиоту, — Джойс переезжает в Рим на работу — служащим в отдел корреспонденции банка «Наст-Колб и Шумахер».
Каждое утро он начинает с короткой прогулки по одной из главных римских улиц — Корсо. Доходит до Пьяцца Колонна, где располагается офис банка, а затем, цитируя одно из писем, «девять с половиной часов просиживает на жестком соломенном стуле без подушки». Более того, даже в жару Джойс не снимает своего длиннополого «фрака», потому что на штанах у него две заплатки. Денег на новые штаны нет, а перед коллегами стыдно.
Alamy / Legion Media
Деньги в тот период (как, впрочем, и после) в письмах у Джойса встречаются гораздо чаще, чем в карманах. 6 сентября он пишет брату: «Вчера ко мне пришел новый ученик (Джойс периодически давал частные уроки английского, чтобы подзаработать. — Прим. АЗ). Я попросил его заплатить вперед. Он дал мне двадцать лир, так что, если экономить, мне хватит этих денег до утра понедельника. Мы договорились на тридцать занятий, которые обойдутся ему в пятьдесят лир. Так что он должен мне еще тридцать лир. Но я, конечно, не знаю, когда он заплатит вторую часть... Уроки будут каждый день. Из банка я выхожу, как правило, около половины восьмого, с восьми до девяти у меня урок, так что расписание довольно плотное. Но это все неважно, если мне только удастся благополучно дожить до тридцатого числа».
Джеймс Джойс, актриса Ева Ле Гальенн и ее отец, английский поэт Ричард Ле Гальенн, на выставке работ Гвен Ле Гальенн 29 октября 1931 года / Bettmann / Getty Images
Конечно, говоря «дожить до тридцатого числа», Джойс имел в виду «дожить до конца месяца», но в контексте того, что тридцатого числа произойдет, эта формулировка все же кажется мне слегка мистической.
Однако это будет позже. А пока, в середине сентября, Джойс придерживается диеты («За весь день я съел только тарелку супа — чтобы сэкономить»), устает и раздражается на работе («Сегодня тот немецкий клерк в банке любезно сообщил нам, какой должна быть его "идеальная супруга": вкусно готовить, шить, следить за домом и музицировать... Как же мне тяжело выносить подобные разговоры») и — главное — постоянно ждет новостей из Британии о судьбе «Дублинцев» — сборника его рассказов.
В 1906 году Джойс пытается заключить с издателем Грантом Ричардсом контракт на публикацию сборника. В это время ему уже кажется, что эпопея с изданием затянулась: год назад, в сентябре 1905-го, Джойс надеялся опубликовать сборник «следующей весной». Но ей на смену пришла уже следующая осень, а цыплят все еще невозможно было пересчитать — в силу их полного отсутствия.
Сильвия Бич, исследовательница «Потерянного поколения», наблюдает, как композитор Джордж Антейл поднимается на второй этаж ее книжного магазина «Шекспир и Компания» в Париже. Сильвия первой опубликовала и начала продавать экземпляры «Улисса».
Paul Almasy / Three Lions / Getty Images
Наконец, в середине сентября 1906 года, Джойс получает очередное письмо с отсрочкой: Ричардс, который, по всей видимости, в это время еще колебался, пишет: «Простите, что мой окончательный ответ относительно "Дублинцев" задерживается. Он последует, я надеюсь, в ближайшие дни». Джойс мрачно прокомментирует это в одном из писем: «А он чертовски обнадеживающий человек! Помнишь его открытку два года назад? "Я надеюсь написать вам очень скоро". Надежды полные штаны!»
Джойс тогда еще не знает, ни сколько эпопея «Дублинцев» продлится, ни чем закончится. И это, наверное, к лучшему. Волокита со сменой полудюжины потенциальных издателей, которые — из страха публиковать столь смелые для начала XX века рассказы — будут один за другим отказываться от сборника, продлится до 1912 года. Тогда 1000 экземпляров будет наконец напечатана... а потом сожжена.
Словом, в этом образе нищего молодого таланта, прислушивающегося не к голосу лиры в груди, но к ее шелесту в кармане, безуспешно бьющегося за публикацию своих рассказов, в прямом смысле слова «просиживающего штаны» на жестком соломенном стуле, занятого скучной и неинтересной работой и скрывающего от окружающих заплатки чуть ниже спины, — весь римский Джойс.
Alamy / Legion Media
Он возненавидит Вечный город вечной ненавистью и, уезжая через несколько месяцев из столицы, оставит после себя афоризм столь же ядовитый, сколь и остроумный: «Рим похож на человека, который зарабатывает на жизнь тем, что показывает туристам труп своей бабушки».
Тем не менее до 30 сентября Джойс все-таки доживет, чтобы отправить в этот день свое главное римское письмо брату. Он напишет: «Хозяйка только что объявила, что повышает нам цену аренды. Как вовремя! Постскриптум: придумал новую историю для "Дублинцев". Одним из героев будет мистер Хантер».
Это — первый росток «Улисса». Мистер Альфред Хантер был дублинским евреем, которому, по слухам, изменяла жена. Именно эту роль сыграет много позже в «Улиссе» главный герой романа Леопольд Блум. Рассказ о мистере Хантере Джойс так никогда и не напишет, но уже там, в Риме, он придумает для него название — «Улисс».
Сильвия Бич и Джеймс Джойс в Париже, 1920-е / Bettman / Legion Media
8 июня 1920
Лаго-ди-Гарда
Пройдет 14 лет, за которые в жизни Джойса изменится все. Почти все.
Джеймс Джойс и Сильвия Бич, 1922 / Keystone-France Gamma-Keystone via Getty Images
В 1919-м он вновь приедет в Триест, свой любимый итальянский город, но теперь уже в статусе одного из ведущих европейских писателей поколения. Его ранний роман «Портрет художника в юности» вызовет у коллег восторг, смешанный со страхом: все поймут, что в этом ирландце есть что-то особенное, но почти никто не сможет предсказать, во что оно выльется. Начало же сериальной публикации «Улисса» в марте 1918 года — по одной главе в каждом выпуске американского журнала «The Little Review» — уверенно сможет претендовать на звание главного литературного события года. Словом, Джойс повзрослеет (теперь ему 38) и станет знаменитым писателем. Но заплатки на римских штанах продолжит возить с собой.
31 мая 1920 года он пишет своему другу и по совместительству американскому издателю «Улисса» Эзре Паунду:
,,
«Мне нужна новая одежда. Мне нечего носить, и купить я себе ничего не могу. Другие члены моей семьи пока ходят в более-менее приличных вещах (мы купили их еще в Швейцарии), но я ношу ботинки своего сына, один из непригодившихся ему костюмов, который слишком узок мне в плечах, и другие вещи — своего брата и шурина».
Я же предупредил: что-то останется неизменным.
До Первой мировой войны Джойс довольно долго жил в Триесте, а потому возвращение в этот город означало для него и возвращение к нормальной — предвоенной — жизни. Джойс поначалу пытался отмахиваться от войны, говорил: «Да, я слышал, какая-то там война». Но если трагедию абстрактной Европы можно было не замечать, то россыпь личных трагедий — перемен, потерь и разрушений — уже не получалось.
Обретенный заново Триест стал именно такой потерей, «сопутствующим ущербом» войны. Джойс хотел вернуться в свою старую квартиру, но это было невозможно: шальная бомба разрушила несколько верхних этажей здания, где Джойс когда-то жил, и квартиры у него больше не было. Финансовое положение все никак не поправлялось. Наконец, тринадцатая глава «Улисса», «Навсикая», над которой Джойс тогда работал, никак не находила себе места — в прямом и переносном смыслах. В эти дни Джойс написал своему другу Франку Баджену: «Улисс сейчас, как и я, на краю пропасти».
Heritage Images / Historica Graphica Collection / Legion Media
Джойс живет в доме на Виа делла Санита (сегодня — Виа Армандо Диас), недалеко от Пьяцца Кавана. Окна его квартиры на третьем этаже, где он останавливается с женой, двумя детьми и младшим братом, выходят на один из многочисленных борделей Триеста.
На Джойсе поношенная одежда, он снова работает учителем, пытается писать роман в узкой, заставленной горами бумаг, комнате, лежа на двух приставленных друг к другу кроватях. Он гуляет по одному и тому же маршруту дважды в день, читает «Дейли мейл» и переживает — как это знакомо — из-за курсов валют: «Пока за фунт давали сто или хотя бы девяносто лир, мне удавалось хоть как-то справляться с местными ценами, но сегодня за фунт дают шестьдесят две лиры, и шурин, а он работает в банке, говорит, что падение курса будет продолжаться... Если за фунт начнут давать пятьдесят лир, то я просто не выплыву — я утону».
Его заедает бытовая неустроенность, он не может смириться с тем, что «идеальный дом» — такой, в который он хотел бы вернуться, — не находится. Все приличные предложения ему не по карману, потому что теперь хозяева требуют предоплаты за несколько месяцев. Реальность послевоенной жизни в Триесте настолько расходится с ожиданиями, что Джойс всерьез размышляет о поездке в Ирландию. С того дня, когда его «Дублинцев» на родине должны были напечатать, но вместо этого сожгли, Джойс в Ирландию больше не приезжал. Но его положение теперь, в 1920-м, настолько отчаянное, что он начинает планировать это путешествие.
Портрет Джеймса Джойса кисти Жак-Эмиля Бланша, 1935 год, Лондон, Национальная портретная галерея / Alamy / Legion Media
В Ирландии в это время идет война, и очевидно, что это не лучшее место для благоустроенной жизни, но Джойс так одержим идеей окончания «Улисса» и поиском тишины, в которой он сможет этого достичь, что Ирландия кажется ему подходящим средством. «Я полагаю, что мне нужно будет провести три месяца в Ирландии, чтобы дописать "Цирцею" (15-я глава "Улисса". — Прим. АЗ) и концовку книги. Конечно, некоторый хаос, связанный с идущей там войной, это серьезная причина туда не ехать, но я не могу отправиться в какой-нибудь приморский городок в Англии — это для меня слишком дорого... Мне нужно закончить свою книгу в тишине, даже если мне придется продать для этого всю мебель, которая у меня осталась».
Нора Барнакл, Джеймс Джойс и их адвокат на их же свадьбе, 4 июля 1931 года
Marka Universal Images Group via Getty Images
Неизвестно, чем бы закончились эти триестские томления и ирландские искушения «Улисса» и его автора, если бы их не выручил Эзра Паунд. Он уговорил Джойса выехать на несколько дней из Триеста и встретиться с ним на природе — в маленьком итальянском городке Сирмионе на озере Гарда. Там Паунд предложил Джойсу радикальное решение его бытовых и рабочих проблем — переезд в Париж. Паунд, хорошо изучивший за годы переписки болевые точки Джойса, обещал раздобыть деньги, найти среди своих многочисленных друзей тех, кто возьмется переводить Джойса на французский, а главное, помочь с поиском подходящей квартиры.
Перед последним аргументом Джойс устоять, конечно, не смог. Меньше чем через месяц он навсегда покинул любимый когда-то Триест и выехал в Париж.
2 февраля 1922
Париж
В начале пятидесятых на улице Шабо Шарни в Дижоне начался пожар. Горела типография Дарантье, а вместе с ней — материальные свидетельства ее бурной издательской жизни двадцатых. Сам издатель Морис Дарантье, чье имя носила фирма, уже давно не имел к дижонской типографии отношения, но память о нем жила не только на визитках и вывесках.
Джеймс Джойс и итальянский писатель и критик Эудженио Монтале
Marka Universal Images Group via Getty Images
Именно Дарантье совершил в начале 1922 года локальный издательский подвиг: вместе с командой печатников, весьма условно понимавших английский, «сшил» официально запрещенный в США и неофициально невозможный для публикации в Великобритании роман, чей автор имел крайне обременительное обыкновение присылать новые правки в самый последний момент.
Утром 31 января 1922 года — за два дня до публикации «Улисса» — Джойс пишет Франку Баджену:
,,
«Я дорабатывал текст вплоть до сегодняшнего утра, и теперь я совершенно вымотан».
Немногим лучше ощущали себя в те дни и работники дижонской типографии. Однако Морис Дарантье уже тогда понимал, что перед ним событие историческое, так что все распоряжения мистера Джойса он принимал спокойно — и всерьез.
Так, например, Джойс требовал, чтобы обложка «Улисса» была не какая-то там blue, а именно «цвета греческого флага». По задумке Джойса белая надпись ULYSSES на голубой обложке символизировала бы и нужные цвета, и россыпь греческих островов на поверхности моря. А когда в типографии с этим неожиданным голубым цветом ожидаемо возникло затруднение, Джойс раздобыл греческий флаг и отправил его знакомому художнику, чтобы тот воссоздал нужный цвет и передал издательнице романа, мисс Сильвии Бич, которая, в свою очередь, доставила бы оттенок в типографию.
Словом, когда 1 февраля Морис Дарантье писал, что вся типографская рать счастлива представить первую копию романа, счастье это, должно быть, не было фигурой речи. Несколько копий «Улисса» были высланы в Париж экспресс-почтой, но Джойса это не удовлетворило: символическое значение 2 февраля — его дня рождения — было для него слишком важно, чтобы полагаться на непостоянство почты.
Это беспокойство было связано с тем, что сам Джойс ожидал официального окончания проекта под именем «Улисс», пожалуй, больше, чем кто-либо другой. Среди людей, оформивших предзаказ на роман и ожидавших его публикации, значились англиканские священники и ирландские революционеры, а еще родственник Белы Куна, Лоуренс Аравийский и британский министр обороны Уинстон Черчилль. Но самым взыскательным и нетерпеливым из них был сам автор. Джойс заплатил за «Улисса» очень высокую цену, а поскольку по-настоящему богатым (в финансовом отношении) он никогда не был, то в дело вступал натуральный обмен: здоровье, благополучие, комфорт и прочие мелочи жизни в обмен на текст.
Джеймс Джойс с внуком Стивеном в саду парижского дома, 1938 год
Science History Images / Legion Media
Джойса непрестанно мучила глаукома — продолжительные приступы боли в глазах, иногда практически невыносимые. За полгода до дня «U» Джойс писал своей многолетней покровительнице Харриет Шоу Уивер: «В назидание тем, кто считал, что одной ногой я уже в гробу и больше ни на что не способен, я живо катался по полу. Хорошо, что от этого приступа мои глаза отходят довольно быстро, по крайней мере быстрее, чем обычно. Мне теперь советуют ехать на курорт в Экс-ле-Бен, но вместо этого я на Итаке (Джойс работает в это время над 17-й главой романа — "Итакой". — Прим. АЗ). Я пишу, перечитываю и переписываю то одним глазом, то двумя по двенадцать часов в день, прерываясь минут на пять, когда уже просто ничего не вижу. Мой мозг трещит, но это ничто в сравнении с тем, как затрещат мозги моих читателей... Я думал взять отпуск на пару дней, куда-то поехать, но решил не делать этого. Я так устал, что если лягу сейчас где-то в отдаленной французской глуши, то уже не найду в себе сил подняться».
Где-то в отдаленной французской глуши Джойс действительно не лег — вместо этого он лег в Париже. Через несколько недель после этого письма во время концерта в зале «Альамбра» Джойс упадет в обморок. Врачи порекомендуют ему уменьшить нагрузку, после чего он с неохотой признает, что теперь сможет работать над «Улиссом» не по 16 часов в сутки, а только по пять или шесть. Или восемь.
Иными словами, требовательность Джойса к окружающим была только продолжением его требовательности к себе. И 2 февраля 1922 года, в день его сорокалетия, случайности должны были быть исключены.
Сильвия Бич позвонила Дарантье и сказала, что мистер Джойс не хотел бы рассчитывать только на почту. Печатник на это (восхитимся в очередной раз его усердием) предложил следующую схему: он передаст несколько копий кондуктору поезда Дижон — Париж, который прибывает в столицу в семь утра. Сильвия Бич встретит кондуктора на станции и заберет книги лично.
Джеймс Джойс в своей парижской квартире в год выхода последнего романа «Поминки по Финнегану», 1939 год / Science History / Images Legion Media
Имя кондуктора, который работал в этот день на утреннем экспрессе из Дижона, не сохранилось, а жаль: этот человек сыграл в первой постановке «Улисса» роль Гермеса. Вряд ли он понимал, каково было истинное значение посылки, которую передали ему из дижонской типографии. Но это и не требовалось. Ровно в семь утра он спрыгнул с поезда, держа в руках массивный сверток. Он оглядывался по сторонам, пока к нему не подошла молодая женщина в длинном пальто — Сильвия Бич. Она забрала сверток и отправилась на rue de l’Université — к дому Джойсов. Над просыпающимся Парижем медленно загоралось солнце. Начиналась новая эпоха в истории литературы.
Источники:
Трехтомник «Письма Джеймса Джойса» под редакцией Стюарта Гилберта (Letters of James Joyce by Stuart Gilbert)
Переписка Джойса и Эзры Паунда — Pound/Joyce: The Letters of Ezra Pound to James Joyce (Edited and with commentary by Forrest Read)
Книга Джеймс Джойс и создание «Улисса» Франка Баджена (James Joyce and the making of ’Ulysses’ by Frank Budgen).