Чтение выходного дня: «Святой папочка» — дерзкая автобиографичная история финалистки Букеровской премии о том, как ужиться с безумной семейкой

Она ставит передо мной кружку, до краев полную чая, и орет: «ГОРЯЧО!» Потом ставит другую перед моим мужем Джейсоном и опять орет: «ОСТОРОЖНО, ГОРЯЧО!» А затем усаживается во главе стола и смотрит на нас, лучась чистым материнским счастьем и желанием поведать нам возмутительную историю о том, как кто-то посмел усомниться в ее душевном здоровье.

Мы сидим в столовой отцовского приходского дома в Канзасе. Совсем недавно я вернулась сюда после двенадцатилетней разлуки с родителями. Джейсон сидит рядом, прижимаясь к моему плечу своим—успокаивает и морально поддерживает, а сам изо всех сил старается не смотреть на распятие, висящее на противоположной стене. По распятию бегут существительные, словно вырванные из стиха: «кровь», «плоть», «кость». У нас с Джейсоном ни гроша в кармане и силы совсем на исходе, и поэтому, следуя великой традиции человечества, мы решили отдать себя на милость церкви, которая в моем случае приняла на редкость патриархальную форму. Она ходит, дышит, ругается и называет меня Чуточкой. А в настоящее время измывается над гитарой в комнате наверху, через коридор от спальни, где мы с мужем проведем наше обозримое будущее. В окне, выходящем на восток, я вижу ту же мрачную и строгую геометрию зданий, которая стискивала меня на протяжении всего детства: закрытую школу, запертый спортзал, площадки и острые шпили места всеобщего преклонения, стремительно взлетающие в ночное небо.

— Ну да. Кому захочется... навлечь позор... на Католическую церковь,— говорит Джейсон с почти восхитительной дипломатичностью, а потом выразительно дует на раскаленный чай.

— Это точно,— кивает мама.— Они пришли к нам домой, потому что психопаты чаще всего психопатят именно у себя дома, за закрытыми дверями. В ловушку меня хотели загнать, вот как. И вопросики все эти с собой притащили. Спрашивали меня: «Вы когданибудь испытывали угрызения совести за убийство? Какие наркотики нравятся вам больше всего? Когда с вами разговаривает ваша собака, о чем она обычно говорит? Сколько раз вам хотелось наложить на себя руки?» А когда я сказала, что мне ничего подобного никогда не хотелось — не поверили! Ну с какой стати мне хотеть наложить на себя руки? Я люблю жизнь!

Она с неожиданной яростью мешает ложкой в чашке с узором из розовых бутончиков, охваченная внезапным желанием вернуться назад во времени и наподдать им.

— Они так много говорили, и все время с этими подвывертами и двойным дном, да так, что я в конец растерялась! «Возвращайтесь со своими тестами, когда вопросы будут на английском!» — вот как я им сказала, и выставила их за дверь!

— Удивляюсь, как ты вообще его сдала,— говорю я.— Судя по твоему рассказу, тебе должны были дать очень неважную характеристику, а если честно — то и вообще «неуд» влепить.

— Я просто перехитрила этот их тест,— говорит она, значительно вскидывая указательный палец и игриво касаясь кончика моего носа.— Точно так же я получила самую высокую оценку, когда сдавала АОТ!* Самую высокую за всю его историю!

— Не знала, что ты сдавала АОТ.

— Аппетито-оценочный Тест,— уточняет она звенящим голосом.— Они сказали, что в жизни не видели ничего подобного.

— Зачем вешать такое на стену,— шепчет Джейсон, глядя мимо нас на окровавленное распятие, завороженный видом запекшейся крови.— Зачем вешать такое в комнате, где едят? Выглядит как орущий антрекот.

— Тебя они тоже проверяли,— продолжает матушка.— Тоже хотели узнать, не психопатка ли ты. Но ты была еще маленькой, и ничего еще не проступило, слава тебе Господи.

— А вот твой отец наверняка получил бы «неуд»,— говорит Джейсон, находя вопросы теста в интернете и жестом призывая нас к тишине.—Вот, послушайте.

Я был(а) проблемным ребенком.

Да

Нет

Я не могу сказать про себя, что я застенчивый или неуверенный человек; я высказываю свои мысли с уверенностью.

Да

Нет

Я не горжусь и не гордился(лась) бы тем, что мне удалось избежать наказания за совершенное мной преступление.

Да

Нет

Прямо слышу, как отец начинает протестовать: ну а кто не гордился бы, что ему удалось улизнуть от наказания? И кто из нас не был проблемным ребенком? Когда собака пытается с вами пообщаться, разве она не пытается сказать вам, что вы — лучше всех? Мама не помнит, сдавал ли отец такой тест, но даже если и да, то к нему наверняка в последний момент снизошел Иисус и заполнил анкету за него, потому что отцу все-таки позволили стать священником, и в церковные двери он входил свободно, с высоко поднятой головой и в полном психическом здравии, пока его психически здоровая жена и психически здоровые дети в полном здравом уме наблюдали за ним со скамьи.

Джейсон в это время листает список вопросов, и чем ниже спускается, тем больший ужас проступает на его лице. Когда он читает вопрос «Я часто заставляю других платить за меня: да/нет»—хватается за сердце.

— Да мы же все психопаты,— скорбно стонет он.— Мы даже сейчас, сидя в этом приходе, в доме твоего отца, ведем себя как психопаты.

— А я вам говорила! Именно дома все это и происходит!—говорит матушка.

Мы забираем чай в гостиную и рассаживаемся на диване — вместе посмотреть семейные фотографии. Их целые сотни, и почти все они ужасны, за исключением тех, на которых запечатлены закаты над морской гладью или пляжи, усыпанные измельченными в крошку ракушками. На одном из снимков моя матушка одета в футболку с кроликом из «Плейбоя», которую мой отец подарил ей на двадцать второй день рождения — еще до того, как обрел Бога. Она в библиотеке, волосы у нее длинные, цвета сердолика, она улыбается и позирует на фоне полок с энциклопедиями в красно-золотом переплете. А вот мой отец на пятинедельных «библейских археологических раскопках», на нем белые шорты, а кожа у него цвета мокрого песка. Он ищет двери в Первый Храм. Вот он стоит на том месте, где стадо визжащих бесовских свиней было загнано в Галилейское море.

— Может, папу позовем, пусть спустится? — спрашиваю я, хотя отец никогда не находил нашу семейную сагу такой же захватывающей, как все мы. Один раз, когда мы вместе с ним смотрели слайды с тех самых раскопок, он каким-то образом умудрился вспомнить точные географические координаты в Святой Земле и в подробностях описать каждый камень, который встретился ему на раскопках, но когда появился слайд с ребенком, он понятия не имел, который это из пятерых его детей.

Ну да, а вот и мое фото—я похожа на слизнячка, пускаю слюнки. Похоже, рот я научилась закрывать, только когда научилась говорить.

— Ты была таким ребенком, которого можно было положить на покрывало, уйти на три часа, вернуться — а он и не пошевелился,— одобрительно говорит мама.— Вот тогда-то я и поняла, что ты у меня настоящий мыслитель.

А вот снимок, на котором меня держат руки в черных рукавах, а над головой у меня парит белый прямоугольный воротничок — но не как нимб, а, скорее, как первая страничка новенькой тетради. А вот мой отец в ужасающем, тесном матросском костюме. А вот он — Дракула-пролайфер* . А вот он в плавках на берегу живописного озера, лежит между двумя барханами, похожими на ягодицы.

— Из крайности в крайность, верно? — замечает Джейсон.—Он вечно либо голый, либо в рясе до пола.

На следующем фото отец сидит на хромированном мотоцикле с вишневыми вставками и подпирает собой мою мягкую и как будто бескостную фигурку в пижаме. Мои глаза полны непролитых слез, потому что я в этот момент думаю о несчастных случаях, авариях и прочих опасностях, которые неизбежно с тобой произойдут, если начнешь гонять на этой рычащей штуке. А вот отец лежит на спине и делает вид, что хочет откусить мне щечки, ушки и ручки. Отец загорает полулежа, раскинув ноги, а у него на коленях резвятся щенки терьера.

— Скажите мне, что на нем тут есть одежда! — умоляюще восклицает мой муж.

— Трусы,— отвечает матушка, склонив голову набок и чуть прищурившись.—Одни трусы.

— Вот отсюда ты и произошла,— говорит он, указывая на белый треугольник в центре шерстяного собачьего урагана.—Во-от отсюда.

Я закрываю глаза, пытаясь это развидеть. Мне приятнее думать, что я порождена силой мысли, что я зародилась у него в голове и нигде больше.

А на следующем фото мой отец стоит перед алтарем в девственно-белой рясе, готовый принять незримое благословение и войти в ту жизнь, свидетельницей которой я была, во всей ее странности, невозможности и явных противоречиях. Католическим священникам по определению не разрешается вступать в брак, но моему отцу каким-то образом удалось обойти все эти ограничения и, несмотря ни на что, получить свой воротничок. Он стал для меня исключением из правил еще до того, как я вообще поняла, что такое правила. Лазейкой в образе человека, через которую я и проскочила в этот мир.

— Вы только посмотрите на него,—бормочет Джейсон с почти благоговейным трепетом в голосе и отчаянной попыткой понять — во взгляде. Но вера и отец преподали один урок: уметь жить в окружении загадок и тайн—и любить такую жизнь.