Как мужчины придумали женщин и сами их испугались: 9 женских архетипов из мировой литературы

Кто: отвергнутая женщина.

Кто: в V веке до нашей эры греческий трагик Еврипид обнаружил, что особым успехом у публики пользуются истории об обезумевших от любви женщинах: женщина, влюбленная в пасынка, губит его из мести; отвергнутая жена убивает детей, — в общем, когда из спецэффектов у тебя только бог из машины, приходится задействовать драму. Чтобы произвести впечатление на зрителей, Еврипид немного переиначил древние мифы, превратив их героинь в жестоких чудовищ, но он же был одним из первых, кто придумывал для их действий психологическое обоснование: есть детей и убивать пасынков Медею и Федру заставляли не боги, а чувства.

Интересно, что до ХХ века любимой героиней писателей была Федра, влюбленная в пасынка Ипполита, — она преследует его своей любовью, он ее отвергает, погибают в итоге оба. Ее образ обновился в трагедии Жана Расина, поставленной в 1677 году и считающейся вершиной античного классицизма. Расин свою героиню немного облагородил, позаботившись «о том, чтобы Федра менее вызывала неприязнь, чем в трагедиях древних авторов»: свое злодеяние она совершает только по причине душевного смятения, и сама же его исправляет, только поздно, да и Ипполит не то чтобы совсем невинен. Но Расин меняет «Федру» не потому, что симпатизировал героине, а поскольку не мог показать на сцене царственную особу недостойного поведения.

К концу XIX века благодаря Фрейду образ Федры уже переосмысляется как воплощение зрелой женской сексуальности. И этот архетип можно увидеть в образе любой женщины, которая осуждается за сексуальное желание, — будь то Анна Каренина, или там мадам Бовари.

Где: Еврипид, «Медея», 431 год до н. э.; Людмила Улицкая, «Медея и ее дети»; Жан Ануй, «Медея»; Криста Вольф, «Медея. Голоса»; Леха Никонов, «Медея».

Кто: плохая мать.

Кто: колдунья из Колхиды помогает Ясону сбежать с золотым руном за обещание любить и поддерживать ее вечно. Когда он изменяет своей клятве, собирается жениться на молодой, а Медею с позором гонит прочь из Коринфа, она в отместку убивает их маленьких сыновей. Впрочем, Медея вовсе не всегда была детоубийцей. Есть теория, что Еврипид изобразил Медею злодейкой за огромную взятку от жителей Коринфа, желающих очистить себя от дурной славы. Иначе как объяснить, что в мифах все с ней в итоге заканчивается хорошо — она попадает на острова Блаженных и там даже выходит замуж за Ахилла.

В любом случае, история о женщине, погубившей детей из ревности, стала каноном — после Еврипида ее повторяют Софокл и Сенека, и Овидий немалую часть своих «Метаморфоз» посвящает Медее-колдунье и ее завораживающим чарам. Правда, были у нее защитники — например, Джеффри Чосер в «Легенде о хороших женщинах» винит в ее бедах клятвоотступника Ясона. Но до ХIХ века она оставалась в глазах общественности преступницей, воплощением зла. Даже великий Корнель, создатель французской трагедии, не смог переписать Медею так, чтобы зрители ей симпатизировали.

И только в ХХ веке Медея стала символом женщины, загубленной обществом. В романе немецкой писательницы Кристы Вольф «Медея» героиня представала жертвой мужских страстей и желаний, а у Людмилы Улицкой в романе «Медея и ее дети» героиня и вовсе стала хранительницей домашнего очага, крымской гречанкой, вдовой, которая в отсутствие своих детей привечает и объединяет несколько поколений большого семейства. Но самая узнаваемая Медея нашего времени — это, конечно, Сэти из романа Тони Моррисон «Возлюбленная», рабыня, убившая двухлетнюю дочь, чтобы та не знала рабства.

Ярость Медеи — вполне в духе ярости феминизма четвертой волны. И в современном мире — например, в поэме Лехи Никонова «Медея» — ей уже одинаково позволено быть и жертвой, и неутомимой мстительницей. Или и вовсе освободиться и от мести, и от жертвенности — в пьесе Хайнера Мюллера «Медея. Материал» (1982), поставленной на русском в 2001 году Анатолием Васильевым, убийство детей превращается в часть обряда по возвращению к невинности, через который Медея становится «ни мужчиной и ни женщиной», освобожденной от убивающей любви.

Где: Шекспир, «Макбет», 1603–1606; Лесков, «Леди Макбет Мценского уезда», 1864.

Кто: тиранша.

Кто: образ леди Макбет — первое в истории литературы воплощение абсолютного зла в женском обличье, женщина, настолько одержимая властью, что готова искупать руки в крови, только чтобы «остальные ночи все и дни царили безраздельно мы одни». Потом эти руки никак не удастся отмыть — «Прочь, проклятое пятно, прочь, говорю я тебе!» — и остается только умереть. Вроде как никакого оправдания леди Макбет найти невозможно, она хочет только властвовать, мечтает только о троне, вид крови ее заводит, она хвастается способностью размозжить голову собственному младенцу, только чтобы заполучить высшую власть, мол, не будь она женщиной, она сама бы тут все захватила.

Но леди Макбет все же женщина — и немалая часть трагедии Шекспира оказывается посвящена выяснению гендерных ролей. Почему вдруг жена Макбета, леди, отказывается заниматься женскими делами, а берется за мужские? Ведь не женское это дело — хотеть и добавиться власти. Она упрекает мужа, что он недостаточно мужчина, он восхищается тем, что она больше мужчина, чем женщина, «всегда рожай мне только сыновей». Гендерные ограничения как будто мешают персонажам — уж она бы могла властвовать, уж он бы подчинялся. И в том, как смело леди Макбет бросает вызов гендерным конструктам, можно увидеть настоящий героизм, который современники Шекспира отождествляли с ведьмовством, а мы, скорее, с эмпауэрментом: слабые становятся сильными, женщина обретает контроль.

И тут же теряет его. Хотя за душой леди Макбет гораздо меньше преступлений, чем у ее мужа, который после убийства своего короля и детскими мозгами не гнушался, именно она сходит с ума от нечистой совести. Ведь она только говорит об убийствах, но сама их не совершает — даже короля Дункана побоялась зарезать, потому что он напоминал ей спящего отца. Так что никакого контроля она на самом деле не обретает, а, скорее, об него обжигается — что делает ее еще более достойной читательского сочувствия.

Самая известная из русских трактовок леди Макбет — повесть Николая Лескова, а затем и опера «Леди Макбет Мценского уезда» — такой двойственной трактовки не позволяет. Катерина Львовна, женщина по наружности очень приятная, убивающая стариков и детей из преступной любви, напоминает скорее античную Федру, ополоумевшую от поздней страсти.

Где: Уильям Мейклис Теккерей, «Ярмарка тщеславия», 1847.

Кто: отчаянная карьеристка.

В англосаксонском мире героиня романа Теккерея чуть ли не известнее, чем сам его роман, но в России она долго оставалась неизвестна. Бекки Шарп — символ бунта против закоснелого викторианского мира и одновременно торжества его законов. Сирота из не слишком благополучной семьи, Бекки по протекции попала в пансион к мисс Пиккертон, где над ней, не имеющей ни денег, ни связей, бесконечно издевались. И потому, покинув пансион, чтобы сделаться гувернанткой, Бекки оказалась преисполнена решимости идти по головам, чтобы добиться положения в обществе. Но английское общество так просто не сдается, и в итоге Бекки, на протяжении всего романа крутившая почти выдающиеся по масштабу аферы, все же осталась ни с чем.

Для своего времени «Ярмарка тщеславия» оказалась сущим скандалом — что за роман, в котором нет ни единственного положительного героя. Бекки частично извиняла французская мама, оперная певица, а значит, дева легкого поведения, не чета англичанкам. Но важно, что при всей своей несимпатичности Бекки Шарп — это первая в истории героиня плутовского романа. Она обречена на неудачу, но прилагает грандиозные усилия, чтобы преуспеть, и, кажется, вот-вот все у нее получится. Сам Теккерей относился к ней с симпатией, но он считал, что обязан ей карьерой, и к тому же разделял с ней любовь к богеме и нелюбовь к английской чопорности. Энциклопедия «Британника» называет Бекки аморальной авантюристкой. Что не мешает читателю до определенного момента текста отчаянно ей симпатизировать. Она умна, сексуальна и бедна, разве это не оправдывает средства, которыми она собралась побеждать викторианское общество.

Падение Бекки неизбежно, потому что она при этом остается частью общества, с которым борется. И проигрывает, поскольку изначально этому миру чужда. Как многие женские героини, она амбивалентна — то ли злодейка, то ли жертва. Ее амбивалентность делает роман Теккерея столь увлекательным даже без малого двести лет спустя. А ее саму — столь современной. Мы все-таки живем в мире, где один из самых известных журналов даже назван как роман Теккерея (в оригинале — Vanity Fair, в первых русских переводах «Базар житейской суеты»). А значит, каждая, кто, не имея с детства все товары с этого базара, стремится их добиться, — немного Бекки Шарп.

Где: «Книга тысяча и одной ночи», V–XIII вв. н. э.

Кто: манипуляторша.

Исследователи до сих пор спорят, когда именно зародились сказки тысяча и одной ночи: самые старые легенды и рассказы относят к V веку нашей эры, а общий текст — ближе к XIII веку. Тем более невероятно представить, что целых восемь веков в устной традиции, а затем столько же на бумаге жила история о женщине, которая рассказывает истории и потому живет. Но Шахерезада выживает не только потому, что много болтает. Она знает, как заманить, где остановиться, как польстить, чем заманить, и не забудем, что за тысячу и одну ночь — то есть менее чем за три года — она еще умудрилась родить трех сыновей.

Шахерезада — архетип женщины, которая умеет оборачивать даже безвыходную ситуацию в свою пользу. Ну и царя своего Шахзамана она все-таки заболтала! Он ведь помиловал ее за то, что она невинна — но если судить по сути ее рассказа, это, гм, не до конца правда.

Где: Владимир Набоков, «Лолита», 1958.

Кто: женщина в теле ребенка.

В случае Владимира Владимировича Набокова всегда стоит тщательно следить за руками, и если остальные героини этого обзора — женщины, нафантазированные мужчинами, то Лолита — девочка в теле женщины, мужскую фантазию о которой породил мужчина. Набоков никогда не пишет от ее имени, но он сочиняет своего Гумбольдта, отвратительного во всех отношениях, описывает его фантазии о Лолите, рассказывает историю от его имени, а уж то, насколько Лолите все это не нравится, мы можем догадаться только из ее реплик. Монстр, а не жертва здесь в центре рассказа, поскольку к жертве страшно даже приблизиться.

Что не меняет печального факта: роман Набокова, столь демонстративно отвернувшийся от морали вопроса, стал поводом для стольких мужчин фантазировать о юных женщинах и приписывать объектам этих фантазий свои нереализованные желания. Поскольку в мужском воображении любая женщина по умолчанию должна хотеть мужчину — и рвать, метать, убивать, если он не отвечает ей взаимностью, — то, значит, и нимфетки просто обязаны желать, чтобы их совратили.

Где: Ганс Христиан Андерсен, «Снежная королева», 1844.

Кто: женщина без сердца.

Если присмотреться к сказке Андерсена, то всю ее можно разложить на женских персонажей: тут есть колдунья, которая околдовывает, девочка, которая спасает, невинная девочка (принцесса, которая дарит Герде муфту), девочка-мальчик (маленькая разбойница) ,чародейка (что заколдовывает Герду в своем саду), добрая бабушка — в общем, много разных женщин, собравшихся ради одного мальчика. Ведь и Герда — вечный архетип девочки-спасительницы, которая найдет даже на краю земли, выслушает злые слова, обогреет... И вспоминать не хочется, для скольких женщин такое спасение мужчин стало целью и образцом для подражания.

Но Герда — ребенок, и ее невинность почти христианского толка, блаженны дети и все такое. Взрослая женщина здесь только одна, и у нее ледяное сердце. Как у певицы Енни Линд, которая отвергла ухаживания Андерсена и стала прототипом его самой яркой антигероини. Получается, что образ снежной королевы — это не просто месть за нелюбовь, но и буквально запрет на нее. Женщина должна любить в ответ — иначе она злая колдунья. Отсутствие чувств делает ее преступницей.

Интересно, как сильно переиначен этот образ в диснеевском «Холодном сердце», где мы не просто чувствуем симпатию к Эльзе (и создателям удается вот уже второй фильм держать ее без пары, ну, если не считать снеговика-гея), но и понимаем природу ее холодности (она объяснена душевной болезнью, лед тает от объятия).

Где: Джон Р. Р. Толкин, «Властелин колец», 1949 (опубликован в 1954-м).

Кто: скрытая угроза.

Задумав написать английский эпос там, где прежде его не было, Джон Р. Р. Толкин очень аккуратно поместил в него женских персонажей — они не выходят из своих ролей, оставаясь прекрасными объектами желания или благородными владычицами. Но есть среди них одна прекрасная героиня, с которой все не так однозначно, и это Галадриэль. Помните, как Фродо предлагает ей забрать кольцо, мол, с ней-то ничего случится. В ответ Галадриэль темнеет лицом, становится на секунду ужасающе страшной и отвечает, что кольцо сделает ее могущественной, но ужасной поработительницей. В черновиках «Сильмариллиона» осталась история Галадриэль как единственной женщины-воительницы Первой эпохи, безжалостно убивавшей эльфов. И пусть она кажется непорочной, ее красота не так проста.

Галадриэль кажется идеальным архетипом женской власти — она прекрасна и мудра, если дать ей тихий уголок в распоряжение, но может превратиться в жестокую тираншу, если власть ее будет безмерна. Можно прочитать это как страх женской эмансипации, или как вариант афоризма «абсолютная власть развращает абсолютно», или как еще одно подтверждение много раз доказанной во «Властелине колец» теории, что в каждом, даже маленьком и симпатичном, из нас ждет своего темная сторона, как у Энакина Скайуокера в «Звездных войнах». В любом случае, более наглядного предупреждения об опасности женщин и представить себе нельзя.

Где: Стиг Ларссон, «Девушка с татуировкой дракона», 2004.

Кто: мстительница.

«Женщина, которая ненавидит мужчин, которые ненавидят женщин» — изобретение шведского писателя Стига Ларссона, который сам бы, конечно, никогда не смог представить размеров ее мирской славы. Не успел — он умер от инфаркта почти сразу после того, как договорился об издании первых трех романов намеченной серии «Миллениум». Антифашист, феминист, коммунист, в юности учивший эфиопских партизанок обращаться с гранатой, издатель антифашистских газет и борец с правым экстремизмом, он придумал образ женщины, которая занималась бы исправлением этого мира лучше и эффективнее ее автора.

Микаэль Блумквист и Лисбет Саландер — это выросшие версии Калле Блумквиста и Пеппи Длинныйчулок из детских книг Астрид Линдгрен, мальчик, который сует свой нос, куда не просят, и девочка, которая сильнее, чем кажется. История Лисбет трагична — дочь психопата и убийцы, агента ГРУ по совместительству (двойного), она с детства становилась объектом насилия. В итоге она выросла асоциальной, внешне хрупкой, внутренне безупречной машиной мести — обладающей выдающимся интеллектом, навыками рукопашного боя, фотографической памятью и хакерскими сверхспособностями, позволившими ей сколотить небольшое состояние в пару миллиардов долларов.

В своих романах Ларссон не пытался изобразить мир, в котором нет насилия, но насилие здесь не сексуализируется, не доставляет удовольствия смотрящему. То, что нельзя предотвратить, можно прекратить — и Лисбет вместе с Микаэлем Блумквистом ловят серийных убийц и насильников и останавливают торговлю людьми. Из всех женщин, придуманных мужчинами, Лисбет единственная из полной литературной семьи, ведь у нее есть и литературная мать, Астрид Линдгрен, и единственная, кто мстит за годы угнетения, тигренок, а не киска.