«Цемент-2»: рассказ Дмитрия Захарова, в котором героиня устраивается на закрытое предприятие и проходит долгие и абсурдные собеседования
Цемент-2
Аудиоверсию этого рассказа в исполнении Дмитрия Захарова можно прослушатьв приложении
Работал корреспондентом и редактором в издательском доме «Коммерсантъ», затем — пиарщиком и политическим консультантом. Первый громкий роман Захарова — «Средняя Эдда» — полифоническое полотно Москвы ближайшего будущего, в которой работы уличного художника Хиропрактика приводят к обострению политической ситуации в стране. Роман вошел в длинные списки крупнейших премий — «Большой книги» и «Национального бестселлера» — и короткие списки премий фантастической литературы. По просьбе Правила жизни Захаров написал рассказ, в котором героиня устраивается на закрытое предприятие и проходит долгие и абсурдные собеседования.
дмитрий захаров
Аудиоверсии всех рассказов из литературного номера Правила жизни уже появились в приложении Storytel и доступны всем подписчикам сервиса. Если у вас нет подписки, активируйте бесплатный доступ на 30 дней по этой ссылке.
Иллюстратор Александра Онипко
— У вас такое хорошее резюме, — сказала Яне голубоглазая эйчар-феечка, — я бы вас послала сразу на заместителя ГД по направлению... — феечка сделала паузу на трехсекундную доброжелательную улыбку. Такие раз-два-три-смайлы еще называют «удерживающими» на курсах «10 секретов бизнес-общения» или что-то вроде того.
Яна постаралась ответить уголками губ на той же высоте, но без тренировки трудно, у нее всегда с этим ритуалом нескладушки. Вышло не приветливо, а вроде как просительно.
— Но у нас сейчас так нельзя, — продолжила Марина_Интерцем (как записано в карточке контакта). — Раньше мне бы хватило визитки в «инсте», для безопасников. Они смотрят, «окают», и сразу едем дальше. Но теперь запретили. Вы любите «инсту»?
Блин. Это уже проверка или нет? А что, «инсту» нельзя? Вроде бы как раз ее еще не заблокировали. Или в этом все и дело? И чего хотят: нужно быть нормальным человеком и любить «инсту» или законопослушным сотрудником и соблюдать правила? Это на честность или на лояльность?
Она выбрала нечто среднее. Чуть дернула плечом, собрала грустную ухмылку, мол, ну вы же сами понимаете, и чуть качнула головой — мол, ну как-то так...
— Как-то так, — сказала Яна, — в общем, интересовалась, наверное... раньше.
Эйчар-Марина понимающе — даже слишком понимающе — покивала.
— Раньше удобно было, — пожаловалась она, — кандидаты уже с визитками приходили, никакого личного собеседования с ГД минус два, а иногда и с ГД минус три: и вам проще, и нам.
Яна посчитала правильным хранить улыбчивое молчание.
— Смотрите, — продолжала феечка, — у вас дальше будет эйчар-партнер блока «Производство». Алеся Скрымина. Я назначаю вам на четверг. В 9:30, идет? Ничего специально готовить не нужно, я ей все передам.
Яна вышла из здания с отчетливым желанием прогуляться. Проветриться от этой потной нервотрепки последнего часа. Хоть все и прошло нормально, это нисколько не отменяет. И то, что она за последние три месяца изрядно насобачилась в обольщении эйчар-партнерш — все же 12 собеседований — не отменяет тоже.
Яна обошла основной «цилиндр» «Интерцемента», стеклянную шестнадцатиэтажку, похожую на диско-шар, и свернула к второстепенным корпусам, набросанным на задворках цементной империи в стилистике тетрис-мешанины. Если все пойдет хорошо, то ее кабинет будет в к3с2 — вон той букве «г», пережившей жесткое приземление. Ничего так зданьице, в оранжево-белую корпоративную клетку. Разве что вид из окон дурацкий: парковка какая-то, да еще неизвестно как выжившие в большом ларечном терроре павильончики «ремонт—фрукты—строим вместе».
— Это не Рио-де-Жанейро, — сказала себе под нос Яна — скорее, даже удовлетворенно, чем разочарованно. В конце концов, Рио-де-Жанейро на Авиамоторной может ожидать только полный псих. Ну и потом Рио-не Рио, а что-то от общежития Массачусетского технологического университета определенно есть. Альфа и омега, — подумала Яна, — изгнание из общежития MIT и возвращение в общежитие MIT.
Три месяца назад она как раз вернулась из Бостона, и Янин директор сказал: или «вторая форма» и ограничения, или гуляй отсюда. Надоело выслушивать от безопасности о твоих американских дефиле.
Вторая форма секретности — это сидеть в пледе. Вместо всего. Устраивайся поудобнее, этот плед теперь будет твоим единственным зарубежом, деточка. И он же твоей ласковой родиной. Ну что ты куксишься, давай, сделай селфи на его фоне...
Какая, короче, вторая форма, когда Яна третью-то со скандалом подписывала. Тогда ей говорили, это формальность же, ты чего...
В общем, Яна продала работу в Рустехе за путешествия. Точнее, за надежду на путешествия. За идею путешествий. Да и странно было не продать, вся ее жизнь — с мамой, младшей сестрой, бывшим Сашей, подругой Кристи, ноутбуком с наклейкой Злого Морти на крышке и фотоаппаратом со сменными объективами — уже 15 лет спрессована между новогодними Эмиратами и майским Порту, отпускным Гранд-Каньоном и тоже отпускной Барсой. И там еще внутри цветными стеклышками Кэнари Ворф, своды стокгольмской подземки, лодочки на озере Анси, тетки на блошке Андреевского спуска...
А знаете почему? Да ни хрена вы не знаете. Это потому что зима.
Яна выросла в этой зиме. Родилась в ней, в ней мотала годы под присмотром серого безносого снеговика, в ней ходила в школу в безобразной шапке-ушанке. И теплые колготки. И рейтузы. И трусы с начесом. У них в Игарке ничего кроме этой зимы никогда не было. И не будет, уж будьте покойны.
Яна и работает на всех своих фронтах (это она еще в институте повадилась говорить — фронт, фронт работ или даже просто фр-фр) только ради того, чтобы вырваться, вынырнуть, спастись, сделать глоток, еще глоток... ладно, теперь можно еще задержать дыхание и воротник дубленки повыше.
А в Рустехе предложили не выныривать. Ну уж дудки.
Дома, пока готовила кабачки, включила ящик. Он обычно всегда настроен на «Симпсонов», а тут вдруг вместо крошки Лизы какая-то местная белиберда с нарисованными певцами-актерами. Сняли с эфира, что ли? Или канал поменялся? Вроде тот же... Пришлось отыскать пульт, который сто лет как улетел на виртуальную свалку ненужных вещей, и пощелкать по каналам. Мрак. Лучше тогда подкаст.
Включила «Рассказ служаки», который все время откладывала. А он еще и начался с актуальненького выпуска — как стать своим в очереди.
Долго раздумывала, но в виду хорошего настроения все же написала в мессенджер Сашику. Положила рядом телефон и, пока ужинала, все на него посматривала — ответил или нет. Нет. И не просмотрел даже.
Зачем вообще написала?
Сбросила Кристи плачущий смайл. Та сразу в ответ такой же. Как будто понимает...
Турникет помнил ее лицо — стоило встать на прилепленные к полу желтые следы и поймать взглядом камеру на ближней стене, как стеклянные створки разъехались, пропуская Яну. Она успела подивиться этому колдунству еще на прошлом собеседовании. Подумала — цифровизация, про которую жужжат по форумам, все же нет-нет, да и даст побег в реальной жизни. Здесь вот ее даже приспособили пугать неподготовленного прохожего. В смысле захожего.
Себя-то Яна считала подготовленным: кое-какие футуристические штуки попадались ей в столичных технопарках, где они дожидаются своих истинных хозяев — зеленых человечков. Вот они прилетят и расскажут, к чему эти хреновины приспособить.
И все же дирижирование турникетом силой взгляда впечатляло и ее. Как и длиннорукий кофейный робот-автомат, наливавший эспрессо или латте с нарисованным в пенке лого «Интерцема» и лихо хлопающий картонными стаканчиками по барной стойке. В огромном хайтек-холле, на который сверху то и дело падали прозрачные спускаемые капсулы лифтов, к роботу все время тянулись люди.
До назначенного Яне времени было еще десять минут, и она потратила их на то, чтобы рассматривать влипших в «Цемент»: как они скачут по его ярусам на этих своих ампулах-лифтах, как сидят на фальшивой внутренней террасе под присмотром чудны´х бело-зеленых плафонов, спускающихся с потолка на сумасшедше длинных стеблях, как выгуливают узкие клетчатые костюмчики с укороченными брючками и тонкие червячные галстучки.
Ей понравилась их расслабленность, их довольные рожицы, их кофе.
Она была вполне готова присоединиться. Осталось пройти собеседование.
Яна взглянула на часы: 9:27, пора подниматься.
Она не села в лифт, а пошла по лестнице — тут же только на второй этаж. Пока шла до переговорки, встретила аж четыре экрана-телемотиватора, с которых улыбался верхний топ «Интерцема», убаюкивающе напевавший невидимому интервьюеру: «Мы создаем среду для развития каждого сотрудника. В основе нашей культуры — доверие и равноправие».
Эйчар-партнер Алеся оказалась совсем не такой, как ожидала Яна. Высокая плечистая девица с двумя пеппидлинныйчулочными косами и тяжеловесным взглядом исподлобья не вставая с места облапала глазами вошедшую кандидатку и кивнула на стул напротив себя. Этот стул стоял одиноко и даже как бы обреченно — его собратья оказались сдвинуты вправо и влево, и могло показаться, что они в панике разбегались.
Яна села.
— Меня зовут Алеся Викторовна, — представилась Алеся высоким, совсем не подходящим ее образу голосом. При этом она смотрела на Яну с той же смесью подозрения и брезгливости, с какой охранник в супермаркете смотрит на плохо одетого пенсионера.
Может, ей мои резюме и преза не понравились, занервничала Яна. Она стала убаюкивать себя тем, что тогда и звать на беседу не стали бы. Наверное.
— Вам знакомо понятие эйчар-партнер? — поинтересовалась Алеся.
— Конечно.
— Хорошо. А то иногда приходится объяснять. Но у нас не такая история, правда? У нас объяснять будете вы. — И видя, что Яна смотрит несколько недоуменно, Алеся позволила себе четверть улыбки. Одну пятую. — Ну, вы ведь претендуете на должность руководителя направления «Управление производством в XXI веке»? Значит, умеете объяснить, как это управление организовывать.
— Умею, — подтвердила Яна, — в моей презентации, начиная с третьего слайда...
— Я посмотрела, — прервала ее Алеся, — но вы отдаете себе отчет в том, что у нас не самая обычная задача?
— Конечно, — на всякий случай согласилась Яна, хотя и понятия не имела, чем уж так специфичен цементный бизнес.
— Хорошо, — снова сказала Алеся и даже сама себе чуть кивнула. — Я курирую работу производственного блока, поэтому мне важно, чтобы мы с вами друг друга — она повела рукой — улавливали. А теперь расскажите о своем опыте внедрения непрерывных улучшений.
Яна взялась рассказывать. У нее был и опыт, и непрерывные улучшения. Это вообще оказался тот самый билет, который мечтает вытянуть каждый студент — тот, который ты знаешь лучше других.
Алеся слушала внимательно, изредка кивала и что-то чиркала на листочке карандашом. Хотя, может, просто делала вид. Яна слышала, что эйчары на собеседованиях практикуют такое, чтобы держать кандидата в тонусе.
— Давайте остановимся, — вдруг сказала партнерша, в буквальном смысле оборвав Яну на полуслове. — Представим себе ситуацию: вам все врут. Как вы поступите?
Яна не смогла сдержать удивленный взгляд (дура, спокойнее надо!).
— Кто «все»? — поинтересовалась она.
— Все. Начальники смены, начальник производства дает неверные цифры, из МТО и закупок присылают не то.
— А почему, простите, они так делают?
Алеся улыбнулась — наконец-то в полную силу.
— Не знаю, где вы работали до этого, но у нас за такие вопросики могут и по сусалам.
Яна от неожиданности сказала что-то вроде «ха?», но тут же попыталась вернуть лицу спокойно-ироничное выражение. Значит, стресс-интервью — определила она.
А как тогда полагается отвечать? Скорее наглостью на наглость.
— Не советую, — заметила она, пытаясь выдавить на лицо немного надменности, — вам потом трудовая инспекция всю печень оттопчет.
— В жопу, — зло отозвалась Алеся, — я сама себе здесь трудовая инспекция.
Яна расхохоталась.
Алеся пару секунд еще держала гримасу злости, а потом неуловимым движением лицевых мышц вылепила рабочий фасад обратно.
— Что вы себе позволяете? — уже довольно игриво поинтересовалась она.
— Терпеть не могу хамства. Особенно за мой счет, — отозвалась Яна.
Вот это хорошо, подбодрила себя она, это я удачно вклеила.
— Ничего так, — кивнула Алеся. — Хамите, значит? Ну, так себе стратегия, есть над чем подумать. Вы, кстати, так и не ответили.
Не ответила? На что? Отматывай теперь...
— А, — сказала она, — вы про вранье? Если схема взаимодействия так выстроена, что провоцирует вранье — ну, например, коллеги скрывают показатели, чтобы не лишиться премий, или боятся наказания — нужно иначе расставить приоритеты. Для повышения эффективности производства нужно обладать неискаженными данными, поэтому нужно добиться прозрачности. Мы вместе со словацкими специалистами однажды...
— Нет, схему взаимодействия менять нельзя, — покачала головой Алеся.
— Почему? — искренне удивилась Яна и тут же об этом пожалела. Опять какая-то демонстрация неготовности к ограничениям. — Если эти люди врут сейчас, они будут врать потом, мы будем путаться в данных, сами себя перепроверять...
— Всю систему менять надо, да? — недобро поинтересовалась Алеся.
— Эм... скорее, модернизировать.
— Ну, мы же с вами понимаем, что мы прячем под словом «модернизация».
Вот прямо прячем?
— Я понимаю, — сказала Яна, вбив это «я» как сваю.
Вот сука, все же сумела вывести из себя.
— Хорошо, — ответила четвертью улыбки Алеся, — у меня больше нет вопросов. Я напишу свое заключение к следующей неделе.
Позвонила Кристи. Как, говорит, твои бетонщики? Цементники, Крис. Ну, цементники, одна фигня. Ты все время работаешь в каких-то хмурых конторах, которые поди различи. У них и названия такие, что хочется постирать. Нет, чтобы как я. И ржет.
Как Кристи, понятное дело, не получится: даже если через два мужа. Только если через два мужа Кристи. Но такого счастья не надо, лучше уж своим ходом.
Цементники нормально, сказала Яна и подумала, ну а что, нормально в итоге. Эйчары слава богу все. В стресс решили играть, но я им соорудила ответочку.
Держу кулачки, обещает Кристи. Ты у нас упертая, надаешь им по заднице!
Поговорили про Кристину начальницу, Крис зовет ее «супервафлей», когда довольна, или просто «вафлей» — когда злится. Сегодня просто «вафля». У них какие-то сложные отношения. Хотя у Кристи со всеми сложные отношения.
Слушай, говорит Крис, а у тебя, кстати, не осталось пасты? Какой пасты? Ну макарон, пасты нормальной. Что-то не могу заказать нигде последние дни, хотела с овощами сделать.
Вроде бы было немного. Принесу.
Крис живет в соседнем доме, можно и зайти. Она могла бы и сама зайти, конечно. Но это вряд ли.
В макаронной банке ничего не оказалось. Улетучилась паста, оказывается. Яна спустилась в «Азбуку» на первом этаже. Удивительно, но итальянской действительно нет. Может, санкции? Взяла какие есть макароны, бурые какие-то. Крис наверняка недовольно оттопырит губу.
***
Безопасность — самая странная часть многомерного собеседования. Тебя уже пробили по базам, если хотели, распороли любые швы биографии и покопошились в твоих теплых внутренностях. Вообще ни в чем себе не отказывали, если ты вдруг интересный для них экземпляр. А теперь нужно прийти лично и делать вид, что ничего этого не было. Что у нас это по любви.
Яна даже пару раз в жизни проходила проверку на полиграфе. И хоть она не долбилась героином, не каталась в автозаках, не продавала корпоративных секретов и не получала взяток, перед детектором ей хотелось удавиться. А в процессе вопросов—ответов—снова—тех—же—вопросов—другим—словами—ответов—и—опять—по—кругу хотелось вообще вскочить, сорвать датчики, заорать благим матом, дать кому-нибудь в морду и бежать, бежать, бежать.
Но она так ни разу и не побежала. И даже не заорала. Как полагается, сидела с выпученными глазами. Что, конечно, должно быть занесено в личное дело. Потому что если нет, то, сука, зачем все это тогда было!
В «Интерцеме», хвала богам, полиграфа не случилось.
Вместо него имелся Юрий Альбертович — еще крепкий усатый дядя в безразмерной белой сорочке, под которой тускло желтела майка. У Юрия Альбертовича на столе стояли сразу три больших монитора, которые образовывали трельяж полного надзора. Облокотившись на высокую спинку нелепого, кажется, игрового кресла, хозяин то и дело в трельяж посматривал.
Вошедшей Яне он сделал знак садиться не напротив, а сбоку — чтобы ее было лучше видно.
— Здравствуй-здравствуй, — сказал безопасник, огладив подбородок. — Производство поднимать, да? Достойно. А то валяется оно.
Юрий Альбертович тоненько засмеялся.
Боже, они тут корпоративный смех репетируют, что ли, поразилась Яна. Ей живо представилось, как она начинает вторить безопаснику третьей октавой.
Отсмеявшись, Юрий Альбертович провалился в задумчивость: уперся взглядом в крышку стола и стал ритмично причмокивать. Может быть, даже на мотив какой-то песни.
Яна почтительно молчала, ожидая продолжения, и аккуратно рассматривала комнату. Наиболее удивительным экспонатом оказался похожий на царский орден, увеличенный раз в десять и распечатанный в цвете. На листе бумаги, пришпиленном к стене, можно было увидеть человека в усах и бородке, запаянного в восьмиконечную золотую звезду, над которой громоздился двуглавый орел. Человек имел некоторое сходство с Юрием Альбертовичем и был подписан «Кошко».
Яна чуть не прыснула со смеху, пришлось прикрыться. Однако смотрящий по трельяжу ее веселость все равно заметил и трактовал как-то по-своему. Вряд ли в пользу.
— Представь, что у тебя в подразделении враг, — внезапно сообщил Юрий Альбертович.
— В смысле враг? — поразилась Яна.
— Ты что, не знаешь, кто такой враг? Тебе папа с мамой не объяснили?
— М-м, — сказала Яна. — Наверное... обращусь к вам.
Она добавила стандартной улыбке 10-15 градусов, но Юрий Альбертович на это не купился.
— Ты понимаешь, в какую компанию приходишь?! — угрожающе тихо поинтересовался он. — Какие задачи мы решаем?! Здесь не может быть внутренних врагов. И их нет! Ты не понимаешь, что именно так нужно отвечать?!
Яна громко втянула носом воздух, яростно сжала губы, но удержалась. У нее высокий болевой порог. Она всегда успокаивала себя тем, что это высокий порог.
— Что смотришь?! Что зубками туда-сюда?! — продолжал давить Юрий Альбертович. — Может, ты из этих?
В нормальном состоянии Яна бы обязательно поинтересовалась, из каких, но состояние уже было совершенно не нормальным. Хоть сколько себе ври, что это так надо, что это такой жанр, принято у них так. Нет. Это не объясняет. Не заклеивает.
Это какой-то словесный мусор, который втягивает в ту же черную пасть безопасника, откуда летят брызги слюнявого превосходства.
Словесная интервенция. Вот как она выглядит.
— Хватит! — рявкнула Яна, вскакивая со стула.
— Нет, не хватит!
Яна развернулась и в несколько шагов — почти прыжков — вырвалась из кабинета.
Юрий Альбертович еще что-то кричал ей вслед.
Коридоры «Интерцема» стали похожи на гнутые бирюзовые трубы, которые еще сильнее искривлялись при попытке по ним идти: уползали влево, сжимались и расширялись, тошнотворно пульсируя, червиво ветвясь.
Яна взялась за стену, перебрала по ней руками, чтобы выровнять плоскость или хотя бы себя на ней. Не сумела, ее повело вправо. Хорошо, что рядом оказалась пара похожих на волчки хайтек-стульев. Можно попробовать переждать на них.
Упала на пластик сиденья. Закрыла глаза.
Это фиаско, братан, сказала она себе. Совсем размазалась, а ведь такая простая разводка.
И даже если этот Юрий Альбертович настоящий, а не подкидной пидарас. Его дело — сторона, он только фильтр: послушали ересь и дальше пошли. Не было повода прыгать ни на него, ни от него. Зачем эти позы, чего вдруг истерика?
Истеричка некондиционная.
Посидев минут 15 в полной прострации, Яна решила пойти сказать эйчарам, что отчаливает. Чтобы потом не висел над душой телефонный звонок, который неизвестно когда разомкнется:
— К сожалению, мы не можем сейчас пригласить вас...
Надо сразу закрыть это личное дело.
Яна поднялась и сделала на пробу несколько шагов — коридоры перестали ходить ходуном, но выглядели все так же отвратительно.
Ладно, недолго осталось.
Вот только пройти в крыло, где сидели эйчары, оказалось нельзя, нужен был отдельный пропуск. Яна пару раз набрала феечку Марину, но контакта не состоялось.
Все, решила Яна. Это точно все. И не перезвонит, и слава богу, что не перезвонит. Это какие-то позорные игрища.
Она выбралась в холл, где робот все так же цедил желающим кофе, но теперь казался Яне не посланцем нового мира, а просто экспонатом из музея странных и чужих игровых автоматов.
Вышла из «Интерцема», посмотрела на небо. Небо было. А могло бы, между прочим, этого и не делать — в Москве так точно могло бы.
Укутывая себя этой мыслью, Яна неизвестно зачем дошла до трамвайной остановки, дождалась старенького синего вагона № 37 и села в него, видимо, чтобы катиться куда глаза глядят — она бы и сама не объяснила.
В салоне оказалось всего шесть человек. Трудноразличимая пара на первых сиденьях, парень и тетка, уткнувшиеся в смартфоны, плюс хмурый курьер «Яндекс-Еды». Последним был сумасшедший дед в клочковатых бакенбардах, рваном военном кителе неизвестной страны и грязных до черноты перчатках. В руках ненормальный держал газету «Ведомости» — Яна опознала ее по персиковой бумаге — все же то и дело приходится почитывать, да и с парой авторов знакома.
Перехватив взгляд Яны, дед мгновенно открыл коммуникацию.
— Последний номер, — сообщил он, качнувшись со своего места в сторону Яны и помахивая «Ведомостями», — все, амба нам!
— Почему последний? — спросила Яна и тут же чуть не прибила себя на месте — теперь влипла в разговор.
Сумасшедший старик неодобрительно помотал головой, повращал глазами, еще раз продемонстрировал Яне газету.
— По кочану, — резюмировал он, вскочил с места и ушел в другой вагон.
А может так быть, что это в самом деле последний номер?
В кармане заерзал телефон. Яна, не глядя, выудила его, разблокировала отпечатком пальца и только тогда посмотрела на экран.
— Яна, здравствуйте!
— Здравствуйте, — сглотнув, отозвалась Яна, которой моментально показалось, что ей залезли в живот ледяными ладонями. Хоть цементные мудаки и безумное шапито, а услышать от них отказ все равно противно. Замираешь, будто в ожидании оплеухи, и только гадаешь: справа или слева?..
— Как впечатления от собеседования? — издевательски пропищала Марина_Интерцем.
— Не особенно, — сказала Яна, которая решила, что уже нет смысла изображать хорошую мину. — Какое-то...
— Правда? — удивилась Марина. — А мне Юрий Альбертович написал: «ок». Вы, наверное, просто перенервничали.
— Да? — потрясенно осведомилась Яна. — Ну, может...
— Да-да, — подтвердила Марина, — все нормально у нас с вами. Вас теперь посмотрит только курирующий член правления — и все.
Все у нас нормально. Нормально. У нас.
У курирующего члена правления была сложнопроизносимая польская фамилия. Что-то из разряда улицы Кржижановского, только еще заковыристее — Яна ее сразу забыла, а потом забыла еще раз. На фото польский барон выглядел крупным научным работником (очки, задумчивый взгляд мудрых серых глаз, булавка в давно вышедшем из моды широком галстуке), которому в «фотошопе» зачем-то пририсовали седой парик-ежик.
В естественной же среде обитания Владислав Вячеславович — черт, попробуй тут не перепутай — был совсем другим зверем: подвижный, довольно молодой — лет 45, не больше — в легкомысленной кофейно-кремовой жилетке с какими-то школьными линеечками, циркулями и глобусами. Волосы у него, кстати, оказались темные, средней длины — поди пойми, здесь или на фото их естественный цвет.
Владислав Вячеславович приглашающе махнул рукой, зазывая Яну в свой кабинет. Заулыбался, сделал несколько шагов навстречу.
Кабинет не был похож на место обитания топа. Все стены охватывали стеллажи, на которых стояли и лежали книги на разных языках, призовые статуэтки, крупные фотографии нездешних пейзажей, образцы каких-то материалов с наклеенными ярлычками. Дверь в приемную была стеклянной, еще один кусок мутного стекла делил пространство на две зоны: что-то вроде собственно кабинета и общей песочницы.
При этом ни стола для совещаний, ни рабочего стола нигде не было видно. Вместо них имелась высокая колонна, на которой громоздился ноутбук — видимо, хозяин работал на нем стоя, а также зона с разноцветными пуфиками около низкого журнального стола.
Такую обстановку можно было бы встретить в креативном агентстве или IT-компании, но точно не на пафосном высокоуровневом этаже руководства «Интерцемента», где даже мозаика пола в лифтовом холле имела производственную тематику.
— У нас тут сплошной «Яндекс»! — отозвался на удивленные наблюдения Яны Владислав Вячеславович. При этом было непонятно, в курсе ли он, что случилось с настоящим «Яндексом» ,или в это креативное пространство не принято заносить грустные новости.
Надеюсь, здесь не выдадут еще одной порции ора, подумала Яна. Может, хоть у этого нет привычки пускать кровь, просто чтобы проверить ее цвет. Тебе бы задуматься, Яна, о том, что у них сосут кровь не только на собеседованиях. Наверняка ведь. А думается о другом. О том, что они подумают. О том, что знакомые подумают, если провалюсь. О том, что я сама о себе подумаю.
А почему я должна что-то о себе тут подумать? Могут же они мне не подойти? Вот посмотрела на их ужимки и прыжки и решила, пусть дальше прыгают без меня.
Может ведь? Может. Но никто в такое не поверит. Даже я сама.
— Проходите-проходите в зону комфорта, — сказал хозяин, указывая на разноцветные пуфики.
Наконец-то я в нее войду, а не выйду, подумала Яна, но вслух ничего не сказала.
Они сели за журнальный столик и моментально провалились в пуфики, утонули в них, как детсадовцы во взрослых креслах, — нужно было изловчиться, чтобы колени не оказались на уровне лица. Владислава Вячеславовича это, похоже, развлекало.
— Яна, мне вас очень рекомендовали, — сообщал он доверительно, — сказали, что с вами мы правда можем рассчитывать на производство XXI века. Ведь так?
— Непременно... — Яна замешкалась, вспоминая имя-отчество и отчаянно боясь перепутать их местами.
Она получила еще одну улыбку авансом.
— Тогда ответьте мне вот на какой вопрос. Он кажется простым, хотя на самом деле... Вот вы и скажите! Какие задачи стоят перед четвертой промышленной революцией?
Это была понятная история. Даже очень. Яна кивнула.
— Во-первых, задача автоматизации и цифровизации производства. Во-вторых, внедрение инструментария блокчейна, нанотехнологий, 3D-печати, квантовых вычислений. В-третьих, использование автономных систем...
Владислав Вячеславович расплылся в какой-то даже неприличной улыбке, будто решил косплеить Чеширского кота или даже клоуна Пеннивайза перед броском.
— Вы смогли бы говорить об этих задачах 30 минут? — промурлыкал он сквозь проступающие VR-клыки.
— 30 минут? Да, конечно, смогла бы.
— Отлично! — сообщил Владислав Вячеславович, киношно поведя глазами. Он вскочил с пуфика и неспешно угулял к стеллажу, с которого схватил какую-то книгу. Еще неделю назад это выглядело бы странно. Манерно. Манерно странно. Но Яна уже начала привыкать к стилю разговоров в «Интерцеме». Ну и что, что конкретное «оно» — топ-50 русского Forbes?
— А вы смогли бы управлять людьми, которые готовы рассказывать о задачах 30 минут? — внезапно громко спросил Владислав Вячеславович нараспев, будто бы зачитывая из своей книги.
Людьми, которые говорят? 30 минут? Что?
— Вы имеете в виду, что нужно будет проводить лекции?
— Я имею в виду то, что сказал, — улыбчиво отозвался Владислав Вячеславович. Он отвлекся от книги и теперь смотрел из своей кофейной жилетки, как будто готовился полить Яну соевым соусом и с аппетитом укусить.
— Я поняла. Это в самом деле важная тема. И прежде чем готовить трансформацию производства, следует пояснить сотрудникам...
— Вы зря спорите, — пожурил Яну Владислав Вячеславович. — Такая милая барышня, а спорите, — повторил он, сияя улыбкой, и было решительно непонятно, это член правления шутит или уже не очень.
Нельзя впадать в ступор, вспомнила Яна тренинг по переговорам. Лучше хоть что-то, но говорить.
И она начала нести какую-то мотивационную ахинею про важность «формирования всеобщей корпорации знания», от которой в обычной жизни ее бы и саму могло стошнить. Но тут слова покатились одно за другим, как по ленте цементного транспортера.
Владислав Вячеславович с минуту слушал Янин монолог, не перебивая и даже слегка покачивая головой в такт, а потом, тоже ни слова ни говоря, взял и вышел в стеклянную дверь.
Вот, казалось бы, уже ко всему готова, но куда там. Совершенно опешив, Яна продолжала как дура сидеть на пуфике в пустом кабинете и соображать, через сколько минут считается возможным, например, встать.
Она оглядывалась по сторонам, смотрела в телефон, пробовала придумать обоснование, почему ей нужно выйти, но сделать ничего не решалась.
Неизвестно, сколько бы так продолжалось, если бы в кабинет не вошла секретарша как—его—там и не объявила:
— Спасибо, вы можете идти.
Интересно вот что.
Ну, то есть интересно много что, но вот это — даже на фоне остального.
История с ожиданием оказалась повторяющейся — когда Яна, уже вроде бы всеми одобренная, пришла на разговор в корпоративный университет. Было не до конца непонятно, это все же еще одно собеседование или уже окончательная формальность, может, даже вводный курс молодого бойца. Марина_Интерцем на этот вопрос ответила настолько неопределенно, что Яна даже не стала уточнять. Разберемся. Раз уж со всем этим разобрались.
Десять минут ничего не происходило, Яна просто сидела за партой в скучноватом помещении, похожем на студенческую аудиторию в средней руки ВУЗе. Из украшений здесь была только настенная схема цементного производства, напоминавшая плакат ОБЖ о последствиях ядерного взрыва.
Яна начала подумывать, что пора бы, может, набрать эйчар-Марину. Вот еще пять минут, и точно надо будет. Ну, может, семь. Еще три, и тогда.
А вдруг они специально испытывают мое терпение, внезапно сообразила она. Может, финальный тест в том и есть, что надо уже встать и выйти — а не как у члена правления? Иначе получится, что я бесхребетная идиотка — здесь-то уже никакая не субординация, здесь по-другому надо.
Ее стегануло этой мыслью, будто мокрой тряпкой. Будто мать с размаху залепила — как в детстве. Дура! А что ты сидишь-то?!
Яна вскочила из-за парты и понеслась к выходу. И, конечно, по закону подлости уже в дверях налетела на главу корпунивера. Маленькая плечистая девица (или, может, тетка, тут еще надо приглядеться) в строгом синем платье в пол сурово посмотрела на Яну.
— Вы куда-то спешите? — поинтересовалась она безынтонационно.
— Здравствуйте, — сказала Яна, пробуя сделать шаг назад, чтобы он не выглядел шагом назад.
Тем не менее отступить все равно пришлось.
Они с Софией Александровной расположились напротив друг друга — только София Александровна не за партой, а за преподавательским столом.
— У меня будет всего один вопрос, и мы на сегодня расстанемся, — обнадежила глава корпуниверситета.
Яна благодарно кивнула.
— Скажите, что вы усвоили на прошедших интервью? Не знаю, поясняли вам уже или нет, но наша компания живет по принципу четырех «К». В каждой беседе вам была дана одна из наших корпоративных ценностей. Сформулируйте, пожалуйста, эти четыре «К». У вас на это есть 90 секунд. Готовы?
«Что? Нет, не готова!»
— Время пошло! — сообщила София Александровна.
Яна с ужасом выдохнула. Посмотрела на карандаш и бумагу, лежащие на столе.
Так. Четыре. Четыре «К». Сначала эйчар. Там вообще ничего не было. Коммуникабельность?
Потом эйчар-партнер. Все врут. Честность? Порядочность? А на «к»? Черт... корпоративность, может?
Ладно, безопасник. Враги. Стойкость? Или там дело в том, что нельзя терпеть давление? На «к», на «к»...
— 30 секунд.
Яна перестала что-либо соображать. А если из четырех «к» удастся угадать только два? А если одно?
Яна подняла взгляд — София Александровна смотрела в ответ доброжелательно.
— Не вспомнили? Да вы не беспокойтесь, мало кто вспоминает. Это просто хорошая затравка на будущее. Про четыре «К» мои коллеги будут говорить с новыми сотрудниками на вводном занятии — во вторник.
***
— Слушай, — продолжала Яна, — эти гады теперь тоже хотят форму секретности.
— Ну, — сказала мудрая Кристи, — следовало ожидать.
— Я сразу не спросила...
— Да забей уже. Столько с ними возилась.
— Ты прямо мои мысли читаешь.
— Да, конечно, забей. Потом выкрутишься как-нибудь, если понадобится. Что там тебе еще в наборе «свежего сотрудника» выдали?
— Ну все вроде бы из переработанных материалов: и термокружка, и блокнот, и карандаши, и сумка. И там еще какая-то штука, я тебе сейчас пришлю фото, не понимаю, для чего она. На кляп похожа.
— О-о, — хихикнула Кристи, — только не выбрасывай! ≠
Слушайте все рассказы в Storytel