Титановые ноги, 1917 год и врачевание задниц: каким получился свежий роман Владимира Сорокина «Доктор Гарин»
Судьба писателя, которого поколение избирает главным, всегда незавидна. Он не может молчать — читатель ждет от него Слова. Но любое откровение, произнесенное писателем, окажется недостаточно хорошим. Владимир Георгиевич Сорокин попал в эту ловушку практически по своей воле. Он литературоцентричный писатель в мире, где Слово еще чрезвычайно много значит. Его жизненный проект — это проект по возвращению слов из мира тотальной бессмыслицы. Советский новояз, канцеляризмы, бульварная литература жестоко поступили с русской речью. Язык, на котором мы сегодня пытаемся общаться — или я пытаюсь написать эту статью, — с трудом переживает постоянное насилие. Сорокин превращает изнасилованные слова в метафоры, но интересует его то, что остается от многократно используемых и затертых смыслов и слов. «Доктор Гарин» — точно не самый экспериментальный роман Владимира Георгиевича (возможно, не самый литературно совершенный) — интересен тем, что показывает оптимистичный выход: с тем, что останется от языка, вполне можно жить.
Десять лет назад в повести «Метель» Платон Ильич Гарин вез на управляемом ямщиком снежном самокате в глухую деревню Долгое вакцину от завезенной из Боливии «чернухи», болтал со своим ямщиком Перхушей о добре и зле и жестоко замерзал в снегах, не осуществив спасения даже крошечной вверенной ему части мира. Эта повесть Сорокина оказалась одной из самых дружелюбных к читателю — не просто потому, что получила кучу премий, или потому, что в ней особенно пронзительно и ясно процитированы Пушкин и Толстой и очевидна их вечная причастность к жизни русского человека. Дело в том, что прежде все романы Сорокина были про каких-то чужих, совершенно неприятных и главное непричастных к читателю героях. «Метель» же оказалась про нас — про судьбу в вечно повторяющейся русской парадигме такого же, как ты, читатель, отечественного интеллигента. Того, кто вечно рад побеседовать об устройстве мира, кто абсолютно параллелен политическим и прочим распрям, кто мечтает добиться добра, но всегда трагически погибает на полпути. Доктор Гарин — это мы. Практически каждый, кто, научился разбирать кириллические буквы, уже никогда не сможет оторваться от литературного текста.
Когда реальная эпидемия заперла писателя Сорокина в берлинской квартире, он задумался, что могло бы случиться с Гариным дальше. И написал роман прежде всего про частную жизнь вечного русского интеллигента (в хорошем смысле слова). То есть про профессионала, способного выживать за счет своих умений. В начале романа Гарин, не погибший, но отморозивший ноги — теперь у него титановые протезы, — сидит на теплой должности в санатории в Алтайском крае, лечит от душевных болезней butts, то есть бути — клонированные жопы разных политических деятелей, легко узнаваемых в своем гипертрофированном существовании. Например, Сильвио все время рассказывает о своих любовных похождениях, Борис бьется в истерике, Дональд петушится, демонстрирует превосходство. Доктору Гарину работать с ними легко и приятно — ходи себе на обходы, высокомерно поучай персонал — еще и останется время на сигару, послеобеденный сон и легкий флирт с проникновением на рабочем месте. Все это кончается ядерным взрывом — и, взвалив бути на биороботов-Маяковских, названных так по удивительному сходству с советским поэтом, персонал санатория отправляется в путь — туда, где жить хорошо.
Начинается роуд-трип, в течение которого главный герой пройдет по разным воплощениям русской утопии. Он окажется в лагере анархистов, поклоняющихся черным каменным фигурам Кропоткина и Бакунина, и излечит их маленькую черную богиню. Побывает на пиру у графа, где разделит трапезу с блаженной приживалкой, попом с попадьей и дьяконом, астрологом и есаулом. Погостит у помещицы-великанши, побывает в шатре кочевников — торговцев «пирамидками». Наконец, проведет не один месяц в плену у чернышей — искусственных людей, выведенных для войны, но сбежавших и живущих странной полуприродной жизнью. Разрозненность этих миров очевидно напоминает Россию 1917 года, расколовшуюся на армии, лагеря, идеологии. Но если что и объединяет всех, кого встречает на пути Гарин, — это то, что все они вполне счастливы в своих замкнутых, нереальных мирах. Каждый из них нашел свой уголок. И Гарин ищет свой уголок, координаты которого нам вполне понятны: буржуазный уют, любимая женщина, успешная работа, елка на каждое Рождество.
После «Ледяной трилогии» Владимира Сорокина зачем-то записали в футурологи, хотя он никогда не занимался прогнозами, а лишь констатировал путем литературных ассоциаций точку времени, в которой все мы застряли против своей воли. Он не проповедует, а буквально показывает, насколько русское время на самом деле лишено движения, и прошлое, настоящее и будущее существуют в нем одновременно. Так и в будущем «Доктора Гарина» коварные московиты разводят и напускают на соседей ядовитых мух, а жители Хабаровска все так же недовольны новым мэром. Ведь история России, по Сорокину, циклична, и чтобы заглянуть в будущее, надо просто почувствовать настоящее, сопоставить его с образами, уже заботливо приготовленными русской литературой и историей, и хорошенько перетасовать. Но если «Ледяная трилогия» была констатацией порядка, наведенного жестоким войском опричников, застывшего ледяного мира, то «Доктор Гарин» — это книга о хаосе. И, как ни странно, этот хаос обнадеживает: в беспокойном мире легче найти себе место.
Возможно, для Сорокина этот калейдоскоп образов и литературных фантазий — всего лишь легкая поделка, он может глубже и лучше. Но одного только образа, одной только сцены из этой книги хватило бы начинающему писателю на «Нацбест». У романа «Доктор Гарин» есть только один существенный недостаток — краткость. Пусть Сорокин и говорит в единственном после выхода книги интервью «Новой газете», что давно не писал таких больших текстов. Но очевидно, что странствие доктора Гарина по миру русских идеалов могло бы продолжаться дольше. Потому что, если приглядеться, в этом мире у каждого, кто нашел себе уголок, все хорошо. И более того, ради этой констатации возможного счастья писатель даже готов временно и впервые полюбить своего героя. Ведь очевидно, что доктор на титановых ногах, неунывающий, читающий любую бумажку, что попадется ему на пути, произносящий по большей части торжественные благоглупости под видом афоризмов: «Голод не снег», «Смерть не Коломбина», «Бежать — не тестикулами потрясать...», — на самом деле Сорокину глубоко симпатичен.
Трип доктора Гарина — попытка утешительного романа. Совершенно нереального, конечно же, — в реальном мире доктор, полюбивший пить из реки после ядерных взрывов, скончался бы от радиации, не дойдя до конца пути. Неизвестно, что его поддерживает — титановые запчасти или вера, что в финале каждого движения наступает желанный покой.