10 книг, которые нужно прочитать этой весной
Руту Модан, «Имущество»
В начале нового тысячелетия Регина Сегал возвращается в покинутую еще до войны Варшаву, якобы чтобы восстановить права на утерянное имущество. Ее сопровождает внучка Мика и — шумным инкогнито — жених дочери, шпионящий, как бы дочь не оставили без законной доли наследства. И пока младшее поколение гоняется за призраками богатства, превращая драму в комедию, сама Регина ищет вовсе не потерянное наследство, она приехала за миром, даже за примирением, за долгожданной точкой в очень давней истории. У комиксистки Руту Модан невероятно привлекательный стиль рисования, напоминающий классические комиксы Эрже о Тинтине, — с выражениями лиц, деталями костюмов, яркой жестикуляцией персонажей, которые от такого обилия движений кажутся удивительно живыми. Все все время куда-то бегут, сталкиваются, оказываются в ситуациях одна комичнее другой, но, кажется, весь этот шум и беготня нужны, именно чтобы проявить настоящую глубокую грусть обычной жизни, которая и без холокоста-то непереносима, а когда от всей жизни остались только реконструкции, то тем более.
Лили Кинг, «Писатели и любовники»
Если описывать этот великолепно сложный роман одной фразой, то это история о том, как женщина шесть лет не может дописать роман, а у нее умирает мать. Несмотря на растущие снежным комом студенческие долги, карьерные неудачи и сложные отношения сразу с двумя любовниками, Кейси Пибоди бросает все свои усилия на то, чтобы дописать роман и начать жить. Является ли горе мощным стимулом для творчества или это творчество способно дать нам сил пережить горе? Лили Кинг напоминает, что в основе всего, что мы делаем, всех наших мечтаний о славе или любви, всех словесных игр таится обычная мечта о человеческом счастье. Чем ближе мы оказываемся к пульсирующему веществу жизни, тем более манящим оказывается возможность пережить жизнь во всей ее полноте. А роман Лили Кинг написан так живо и богато, что сам по себе способен стать жизнезаменителем: здесь как будто ничего особенного не происходит, но как же это «ничего» ярко, весело, как хочется его повторить. Заслуга, конечно, не в последнюю очередь переводчицы Шаши Мартыновой, которая умеет переводить ругань, шутки и остроумную скороговорку героев лучше, чем если бы они были написаны сразу по-русски.
Чон Ючжон, «Хороший сын»
Однажды утром двадцатипятилетний Ючжин просыпается в луже крови рядом с трупом своей матери. Мог ли он совершить преступление? И что именно он про себя не знает. Южнокорейская писательница Чон Ючжон — одна из звезд азиатского триллера, из тех писательниц, книги которых особенно хорошо продаются в переводах. Она, можно сказать, профессионально занимается маньяками, в каждом романе описывая какого-нибудь особо психопатического злодея. Но здесь она решила изучить такого злодея изнутри. В послесловии она пишет, что в истории о человеке-хищнике, источнике абсолютного зла, она преследовала цели почти терапевтические: создать такую прививку от зла, чтобы человек, прочитав ее книгу, никогда ни шагу не ступил на темную сторону. Потому что, считает Ючжон, на месте убийцы мог бы быть каждый, темную сторону она обнаруживает даже в самой себе и теперь предлагает совместно представить, как эта пружина раскручивается.
Антония Байетт, «Дева в саду»
Английская писательница Антония Байетт — дама-командор ордена Британской империи, лауреатка Букеровской премии за величайший роман «Обладать» (1990), создательница грандиозной «Детской книги» и в целом, наверное, самая приближенная к литературным небожителям современная писательница. «Дева в саду» написана намного раньше это громадной славы, в 1978 году. Главная героиня, юная Фредерика Поттер, учится в Кембридже и разыгрывает с друзьями пьесу из жизни Елизаветы I, королевы-девственницы, в год восшествия на престол Елизаветы II. Да и сама Поттер, конечно, тоже девственница, античную драму знает лучше, чем жизнь, и основательное образование никак не готовило ее к тому, что встречные мужчины, и стар и млад, так рьяно будут стремиться залезть к ней под юбки. Байетт исключительно умеет писать одновременно обо всем, и о телесном и духовном, и о семье и взрослении, о метафорических отражениях, иногда доходящих до комического («играем в студентов, которые играют в актеров, которые играют в средневековых ведьм и солдат»), и о людях, которые, занимаясь любовью, думают о Томасе Стернзе Элиоте. Любой ее текст — грандиозное полотно, на котором вся жизнь происходит разом.
Тове Дитлевсен, «Зависимость»
Заключительная часть «Копенгагенской трилогии», написанная, наверное, самой значительной датской поэтессой ХХ века, о которой, не будь этого перевода, мы ничего не знали бы. Этот текст, написанный в 1960-е, о детстве, юности и взрослении в 1930–1940-е годы интересен далеко не только как этнографический памятник, хотя, конечно, здесь подробно описаны мелкие приметы жизни довоенной датской бедноты. Но скорее они важны как краткое, предельно откровенное свидетельство жизненных разочарований. Детство «длинное и тесное, как гроб» как трагедия непонимания, юность как ожидание свободы и, наконец, взрослая жизнь, окончательно разочаровавшая. «Зависимость» — это хроника женской несвободы, зависимость от брака, от детей, от абьюзивного мужа, наконец, от наркотиков, выход из которой может быть только один — в литературное творчество. В своих тоненьких, предельно точных книжках Дитлевсен одновременно точно и больно разыгрывает драму жизненных разочарований и подсказывает исцеление: все записать, все осознать, пережить напоследок и учиться жить той жизнью, которая есть.
Оксана Васякина, «Рана»
Поэтесса Оксана Васякина — одна из немногих, кто в современной поэзии работает с актуальными темами, и личным примером фемпоэзии, и созданием Школы литературных практик. «Рана» — ее дебютный роман, история молодой поэтессы, которая везет прах матери из Волгоградской области на родину, в Сибирь, через несколько перелетов и четырнадцать часов автобусной тряски по тайге («под большим черным небом, усыпанным белыми крапинками звезд»). Бесконечно долгий путь превращается в духовную практику, и кажется, что закончить его — это то же самое, что запечатать в себе рану, «которая долго была частью моего сознания, моей художественной практики». Здесь все дается мучительно: память, бюрократия, дорога, само письмо. «Я мучаюсь от того, что мне все время приходится оправдываться. Я оправдываюсь за то, что я лесбиянка, оправдываюсь за то, что пишу такие непонятные и страшные стихи. Здесь, в этом тексте я постоянно пытаюсь найти оправдание способу своего письма. (...) И я боюсь говорить о том, что я есть на самом деле». «Рана», наверное, главный текст этой весны, попытка наколоть себя, свою память, опыт и идентичность, которая не всем нравится, на карту страны и сказать: вот я есть, я существую, увидьте меня.
Эмили Раскович, «Айдахо»
Дебютный роман американской писательницы Эмили Раскович получил в 2019 году Дублинскую премию (самую щедрую в мире награду за роман года — 100 тысяч евро). Действие происходит в горах Айдахо, в которые сама Раскович приезжала ребенком, и природа, неуютный кряжистый пейзаж, становится здесь важной частью повествования. Главные герои — Энн и Уэйд, пожилая пара, живущая в уединении в северном Айдахо. Когда Уэйду начинают отказывать разум и память, Энн в одиночку пытается реконструировать событие, разрушившее когда-то его жизнь и семью, и в итоге эта давняя драма затягивает, не давая выбраться: чем больше забывает Уэйд, тем больше помнит Энн. Надо сразу предупредить, что ровно то же произойдет и с читателем — чем дальше, тем глубже он будет уходить в историю, в ничем не оправданную надежду, что что-то могло случиться иначе. Секрет этой книги — именно в невозможности выбраться из гипноза сюжета; чем реальнее и страшнее история, тем более она завораживает, и одержимость героини прошлым заразительна.
Ребекка Маккай, «Мы умели верить»
Странно было бы ностальгировать по первым годам эпидемии СПИДа, но американская писательница Ребекка Маккай в романе «Мы умели верить» (медаль Эндрю Карнеги за выдающееся произведение прозы и короткий лист Национальной книжной премии США) удалось отправить читательскую ностальгию в те ранние дни эпидемии, когда еще неясен был масштаб ее потерь. Это очень искусно сплетенная история о человеческих связях и о сохранении духа перед лицом катастрофы: о художниках в Париже 1920-х; о галеристе в Чикаго 1980-х, который только собрался выставлять этих художников, как его блистательную компанию принялась косить эпидемия; о его некогда маленькой сестренке в Париже 2015 года, разыскивающей дочь. Во всех смыслах грандиозный роман (более 800 страниц!) позволяет прочувствовать связь времен так, что уже неясно будет, какое сегодня на дворе столетие, и важно только почувствовать жизнь, как она бьется в этот конкретный момент времени. Толстый роман, воспевающий время и видимые и невидимые связи между нами, — лучшее, что может случиться с вашим вечерним чтением, и очень надолго.
Вера Богданова, «Павел Чжан и прочие речные твари»
Дебютная антиутопия Веры Богдановой — страшная русская книжка, уже в рукописи вошедшая в финал премии «Лицей» и сочетающая несомненные литературные достоинства с пугающей актуальностью: в общем, маст. 2050 год, Россия — часть Союза азиатских государств, обслуживающая Китай. Главный герой Павел Чжан — московский программист, работающий над биочипами, которые помогут государству окончательно покорить граждан (на всякий случай: роман написан еще до того, как немалая часть населения Земли поверила, что за ними носится Билл Гейтс с иглой, чтобы поработить их сознание). Но когда к герою возвращается прошлое — необходимость найти отца-китайца, уехавшего в Пекин, память о пережитом в детстве насилии, — история становится чем-то гораздо большим, чем просто актуальная притча о состоянии умов. Для Богдановой антиутопия — фон для вечно актуального разговора о том, мы ли делаем травму или травма формирует нас — а настоящие мифологические твари живут у нас внутри. Впрочем, и победить их вполне реально.
Алан Мур, «Иерусалим»
Официально один из самых длинных романов в мире — больше чем 1200 страниц. Алан Мур, автор «Хранителей», «V — значит вендетта» и «Лиги выдающихся джентльменов», выпустил «Иерусалим» в 2016 году, и в нем нет ни единой картинки. То, что он появился на русском всего пять лет спустя, — очередной грандиозный проект переводчиков «Бесконечной шутки», тем более что трудилась тут ровно половина дуэта. Сотни персонажей, тысячи страниц и единственный намек на постоянство — что действие всего сюжета происходит в Нортгемптоне, точнее в его старейшем квартале, Боро, где живет и сам Мур. Сам он в интервью как только свой труд не обзывал: и «галлюцинирующая Энид Блайтон», и «генетическая мифология» и раскрытие правды о состоянии мира, открытой ему в результате магического ритуала, совершенного в 1994 году, и оммаж великим писателям, топтавшим ту же землю, и зашифрованная семейная история. В любом случае, когда великий фантазер и безумец пишет книгу своей жизни, эти масштабы невозможно игнорировать.