Чтение выходного дня: 5 коротких рассказов Веры Сороки — о потерянной любви, маньяке, жизни после смерти (и не только)

Когда-то я честно читал все шорт-листы всех литературных премий. Я старался и сам туда попадать. Но настоящая литература всегда оказывалась где-то в другом месте.

Я искал ее по закоулкам. В подозрительных пабликах. В провинциальных конкурсах. В онлайн-школах. В каждом тысячном тексте что-то было. И – вот подарок за все старания – Вера Сорока нашла меня сама. Она написала, что «хочет хотя бы немного менять мир», и попросилась в ученики.

Я научил ее всему, что знаю. Ритму, звуку, отстранению, одиночеству, чувству чуда. Но что-то в ней изначально было, чего почти никто не умеет. Какая-то особенная цельность взгляда.

Ее миры полны и непротиворечивы, как в самом древнем эпосе или в компьютерной игре. Войдешь – не выйдешь. Фабулы Веры – новые городские легенды. Про старуху. Про маньяка. Про черного строителя. Про черного риелтора. Однажды их перескажут, добавив деталей и забыв автора.

Потому что настоящая литература – коронавирус. Прикоснулся – передай другому. И да, она меняет мир.

Сейчас вы в этом убедитесь.

Евгений Бабушкин, писатель

Лену убили в воскресенье. Лена полежала немного и уже к среде встала призраком. Это никому не понравилось и вообще было неудобно. Пригласили экстрасенса. Он пришел со стеклянным шаром в пакете и шиньоном на голове. Лысые экстрасенсы плохо принимают сигнал.

Экстрасенс спросил: «Что же вы, Лена, не уходите?» А Лена ответила: «Я не планировала умирать в таком виде, я же только мусор вынести. И что мне теперь, всю загробную жизнь в стоптанных тапках и белье с дыркой? Я на такое не согласна и объявляю забастовку», – сказала мертвая Лена.

Экстрасенс развел руками, пересчитал деньги и ушел.

Так Лена и начала не жить на пустыре за домом.

Ей там было неплохо, только пусто. Люди перестали выбрасывать там мусор и только иногда закапывали дохлых котов. Когда люди уходили, коты откапывались и начинали жить следующую свою жизнь. Никто не оставался с Леной.

Когда-то она думала, что путешествует, но языков не знала и ни с кем не разговаривала. От путешествий было столько же толку, как от просмотра передачи «Вокруг света». Еще магнитики, правда, и фоточки на аватарку.

После смерти у Лены появилось время подумать и вспомнить. Но все воспоминания были в телефоне, а телефон – в ломбарде. Не достать.

Когда-то Лена ходила на концерты, но смотрела их только через экран своего розового айфона, снимающего вертикальные видео. И видео те вообще никто потом не видел. Даже Лена. Потому что некогда и вообще.

Когда Лена умерла, то подумала: «А почему это я не жила? Все время откладывала, терпела. Ведь так это оказалось просто: хочешь – делай, не хочешь – уходи».

А еще Лена часто думала о своем убийце. И от этих мыслей у нее почему-то чесалась спина и во рту становилось стально и ржаво.

Через два лета на пустырь пришел строитель Армен. Он спал прямо на стройке, забираясь в трубу. Лена сначала стеснялась стоптанных тапок и треников, но потом все-таки заговорила с Арменом. Армен был так одинок, что рад был любой живой душе. Даже если и неживой.

Однажды Лена спросила, зачем Армен строит дома. И он ответил:

– У каждого в городе есть дом, с которого он иногда подумывает спрыгнуть. Но в этом городе все дома низкие и никакой гарантии. А это будет высокий хороший дом. Я его дострою и спрыгну вниз.

– И как же тут люди потом будут жить?

– Очень хорошо будут, – пожал плечами Армен. – Добровольная жертва – это всегда хорошо. На месте, куда я упаду, цветник разобьют и цветы посадят. Желтые такие. И они будут пить мою кровь и становиться оранжевыми. Это я знаю, потому что нас учили цвета для краски смешивать. И все будут мимо ходить и говорить: «Вах, какие красивые оранжевые цветы!»

Лена удивилась.

– Зачем умирать, когда можно жить и радоваться?

– Чему здесь радоваться? – тоже удивился Армен. – Ни дома, ни любви. Даже в Турцию не могу.

У Лены в жизни не было ничего страшнее, чем будильник в 5:20, 5:23 и 5:25 каждый день, кроме воскресенья. Но она пригладила вытянутые коленки штанов и сказала:

– Убей лучше моего убийцу, пока прыгать все равно неоткуда.

– А кто он?

– Не знаю, – смутилась Лена. – Я об этом думала, но так и не поняла.

И тогда об этом начал думать Армен. Но просто думать не помогало, и Армен начал спрашивать. Жильцы Лениного дома Армена не замечали. Делали вид, будто это он призрак, а не Лена.

Тогда Армен стал спрашивать у других людей, которых тоже не замечают. Спросил у подъездных пьяниц, спросил у вахтера, спросил у детей в песочнице, спросил у бабок на лавке. И все они сказали, что незачем Лену было убивать. Хорошая она была, насколько это вообще сейчас можно. И магнитики показали, которые им Лена приво­зила. Даже пьяницы.

Тогда Армен покурил под щитом пожарной безопасности, сложил кирпичи один на другой и все понял.

– Зачем ты Лену убил, шакал? – спросил Армен, хотя уже и сам догадался.

– А зачем она мне магниты эти б****ские возила? – сказал вахтер. – Зачем улыбалась? Все хмурые, а она лыбится и здоровается всегда. Не по себе это, свербит.

– А глаза что такие тухлые, ишак?

– Ты чурка, тебе не понять. Магниты эти в Китае сделаны и в Риме проданы. Выходит, сраный этот магнитик больше меня в мире повидал. А мне это неприятно, мне это болит. Я тоже хотел мир. А сейчас магнитов нет, и мне спокойно, ничего не хочу, только жрать и спать.

– А топор почему не протер, баран? Заржавился же весь.

– Да никто ж ниче не видит. Все в пол смотрят – не здороваются.

***

– Фундамент под стоянкой будет крепкий – сказал Армен. Тогда Лена поцеловала Армена в колючую щеку. И ему понравилось. И ей тоже.

– А давай по миру путешествовать, – предложила Лена, – только по-настоящему.

– У меня денег 25 рублей и вот еще мелочи 30 копеек, – посчитал Армен.

– Это ничего, призракам бесплатно.

Но призраком Армен еще долго не стал. К нему пришла женщина, попросила найти убийцу сына. Принесла денег в молочном пакете с зеленой резинкой крест-накрест. И Армен понял, что ему не хочется пока прыгать.

Убийцу они с Леной быстро нашли, и фундамент стал еще прочнее. За это женщина принесла второй пакет. И когда их набралось пять, Армен с Леной поехали путешествовать. И дом построили. Низкий. Не чтобы прыгать, а чтобы счастливо жить.

К Алексею Петровичу пришли двое в одинаковой одежде горчично-болотного цвета. В руках у них были папки с двуглавым орлом, а на лицах неискренние улыбки. Итого на всех было шесть голов, и каждой полагалась зарплата. Так бывает – бюрократия.

– Здравствуйте, – сказали двое. – Мы пришли к вам в связи с нехваткой кадров. Наш муниципальный округ испытывает острую нехватку квалифицированного работника по вакансии «маньяк». Исходя из опыта наших западных коллег, для правильного социального функционирования на 450 тысяч горожан должен приходиться хотя бы один маньяк. Натуральным путем он не заводится, поэтому городские власти решили взять дело под свой контроль.

– Но это же хорошо, когда без маньяка, – удивился Алексей Петрович.

– Исследования показывают, что хорошо – это не совсем верное состояние, в котором должен проживать современный горожанин. Когда ему не о чем беспокоиться, он начинает думать о разном. А о разном обязаны думать органы муниципальной власти.

– Но... – начал Алексей Петрович. И его перебили.

– Разумеется, вам полагается оклад и полный соц­пакет с пенсионными отчислениями.

– И каким я должен быть маньяком? – совсем растерялся Алексей Петрович.

– На ваше усмотрение. На данный момент все вакансии открыты.

Двое с орлами ушли, оставив карту «Мир», проездной билет и рабочий договор на десяти листах.

Двое ушли, а Алексей Петрович остался. Остался маньяком. Даже не успел спросить, почему именно его выбрали на эту должность. Он всю ночь пытался отыскать в себе признаки маньяка и ближе к утру практически нашел. В детстве он ловил мотыльков и отдавал их на съедение муравьям. Возможно, именно это и предопределило его нездоровые наклонности.

Подходящего плаща у Алексея Петровича не нашлось, да и осень уже. Поэтому эксгибиционизм не годился. Насильничать Алексею Петровичу тоже не хотелось. Не мог он без любви это самое. Душить не получалось – артрит. Решил, что на первое время сгодятся банальные убийства. Оставалось только придумать свой особый знак и найти цель.

Знаком выбрал отрывание пуговиц, а жертвой – жулика в третьем поколении. Дед его был шулер – доставал тузы из рукава, отец был вором – доставал кошельки из карманов. А этот достает деньги из воздуха – брокер называется. Брокер был одинокий и никому не нужный. Алексей Петрович рассудил, что никто не расстроится, если в городе на одного брокера станет меньше. Подкараулил его в темном парке за кустом. Замахнулся и увидел кошачий корм в пакете. Подумал: «Это я его сейчас в кусты, он там полежит дня два, потом еще два дня, пока поймут, кто он и зачем, а потом еще два, пока бумаги заполнят и искать начнут. А коту что, голодать? Нет, нехорошо, – подумал Алексей Петрович и убрал нож. – Если кота кормит, значит, кому-то нужный. Нельзя такого убивать».

Нашел другого никому не нужного, блеклого какого-то. Его даже охранники в «Пятерочке» не замечали. Алексей Петрович пришел к нему прямо домой, чтобы проверить про кота. Кота не было, но и человека тоже. Он на качелях во дворе водку пил и смотрел на звезды. Алексей Петрович убрал нож и рядом сел – «ну как можно убивать человека, который на звезды смотрит?».

Была еще одна, проститутка с трассы. Точно без кота и если и смотрела на звезды, то только на погонах. Но она обычно ниже работала. Такая вообще никому не нужна.

К вечеру подморозило, и убивать на улице было как-то не с руки. Алексей Петрович повел проститутку домой. Там оно поудобнее будет. Пока готовился, она борщ сварила, и как-то зауютнело сразу. Алексей Петрович было замахнулся, но потом просто погладил и отпустил.

Скоро и борщ, и деньги закончились. Алексей Петрович пошел снять наличности, но банкоматы то плевались на него картой, то выдавали только по сотенной купюре за раз. К концу месяца с карты сошла вся краска, а края так заострились, что проделали дыру в пустом кармане брюк Алексея Петровича.

Он зашивал дыру и думал, что некого в этом городе ему убивать. Да и не хочется. Но долг есть долг, и работу свою нужно выполнять. Так его воспитали. Поэтому Алексей Петрович откусил нитку, завязал узелок и пошел дальше искать, кого убить не жалко.

На следующий день к Алексею Петровичу пришли двое с орлами.

– Приносим вам свои глубочайшие извинения. Произошла ошибка, и мы вас перепутали с другим Алексеем Петровичем. Он на соседней улице живет и почти готовый маньяк. А вы нам совсем не подходите.

– Хорошо, – сказал Алексей Петрович и перерезал обоим горло картой «Мир».* Очень патриотично и полезно вышло.

Срезал с них все пуговицы и разложил по банкам. Получились две банки цвета говна.

А дальше стало проще – ходишь с двуглавым орлом – подставляй горло и давай сюда пуговицы.

Должности городского героя в штатном расписании нет. Но это ничего. «Если буду голодать в зиму, – думал Алексей Петрович, – открою трехлитровую банку пуговиц и продам все. Хорошо тогда заживем».

Аня всегда голодная.

Аня всегда хочет спать.

Аня всегда спешит. С одной работы на другую, потом на третью, потом поспать еще хотя бы 15 минут.

Аня ест в автобусе. Открывает тушенку с белым подмерзшим жиром по краю, достает холодную складную ложку и съедает полбанки за остановку. Аня ненавидит себя даже больше, чем уважаемые пассажиры, своевременно оплачивающие проезд. Но на улице мороз – там не поешь.

Аня замужем по залету. С толстым золотым кольцом из ломбарда и с длинными рукавами – хорошо, что зима. Летом, правда, тоже. Говорит всем, что мерзнет. Но никто не спрашивает. Надо бежать.

Первый ребенок умер. Аня беременна вторым. Тест не делает, но уже купила молоко и йод. Аня верит в народные средства. Пусть и вредно. Аня мечтает о тишине, чтобы никуда не спешить и не вздрагивать.

Аня ходит к женщине. Пожилой уже женщине Нине Павловне. К старухе. Возраст – твой недостаток. Надо бежать.

Нина Павловна просыпается в пять и глядит в потолок. На потолке пенопластовая плитка, на плитке цветы – 18 на каждой и 450 на всем. Но это только летом. Зимой цветов нет, зимой еще ночь.

Нина Павловна моет тело, которое ненавидит. Приподнимает груди. Расправляет все складки. Раньше складок не было, а сейчас там можно оставить мочалку.

По улице Нина Павловна ходит в перчатках. Не потому что зима – потому что руки. Ужасные коричневые пятна, которые видны всегда, даже без зеркала. Зеркал в доме у Нины Павловны нет.

Муж Нины Павловны умер в супе – инфаркт. Тарелка была красивая, с нежными цветами по ободку. Нине Павловне было жаль тарелку. Еще и ковер пришлось чистить.

Сама Нина Павловна ест мало – не хочется. Ставит на плиту эмалированную кастрюльку с красными маками, включает газ, думает немного и выключает – не хочется.

Нина Павловна покупает в магазине дорогое и вкусное, но оно не жуется, или не глотается, или походит на несоленый рис. Нина Павловна ставит обратно в холодильник, чтобы выкинуть через девять или сорок дней.

Нина Павловна ведьма.

Здесь начинается рассказ.

Аня прибежала к Нине Павловне, принесла просроченную гречку, мятые консервы и сухое молоко.

– Вот, соцпродукты, – сказала запыхавшаяся Аня, – забрала, пока не растащили.

– Возьми себе, – брезгливо отодвинула Нина Павловна. – Присядь.

Нина Павловна с ног до головы осмотрела помятую Аню и скривилась так же, как от помятых консервов.

– А не хочешь ли ты, Анечка, немного отдохнуть? Пожить в моем теле? Недолго, пару дней всего.

– В каком смысле?

– В прямом. Я тебя поцелую и тобой стану, а ты здесь поживешь пока. За меня полежишь на диване, за меня посмотришь сериалы. Поешь за меня.

Аня была не против за кого угодно полежать на диване и за кого угодно поесть. Лишь бы не бежать.

Нина Павловна поцеловала Аню в губы. Вместе с вонючим дыханием вдохнула в нее свою старость и втянула Аню в себя. Почувствовала пухлые губы и зубы. Свои. Живые. И руки без пятен.

– Ты где живешь-то?

– Вот адрес, – сказала Анна Аркадьевна.

– Ну и чудненько, – сказала Нина.

Вечером Нина вернулась в дом на краю кладбища. Бегом. Потому что могла.

­– Ты где шлялась? – спросили с порога.

– На работе, – осторожно сказала Нина.

– Ах ты тварь, – ударили Нину.

Она повалилась на мешки с картошкой, а ее за волосы и на стол. И руки за спиной – не вырваться. Голова бьется о стену, трусы на полу, а по полу таракан. Посмотрел – пошевелил усами. Надо бежать.

Анна Аркадьевна достала все вкусное и принесла на диван. Все только ей – никто не отберет. Она наелась до рвоты и уснула.

Проснулась и поела еще. А потом еще поспала.

Нина не спала всю ночь – боялась новых ударов. Ее пару раз стошнило в зеленое ведро без ручки. Убирать было некогда – надо бежать.

Бежать тихо, чтобы не разбудить то, что храпело рядом.

Написала контакту «мама»: «Я заеду сегодня?»

Хотела поесть, но в холодильнике только полторашка пива, майонез и хлеб. От борща ничего не осталось. Намазала хлеб майонезом и съела так быстро, что вообще не почувствовала вкуса.

Уже на улице пришел ответ: «Только если с деньгами. Иначе на порог не пущу».

Нина посмотрела на свои гладкие руки и поняла, что в них ни капли силы – надо было кого-то моложе, кого еще можно приучить к колдовству.

«Это ничего, – подумала она, – накопления помогут. Заберу их, заберу тело и поживу еще».

Анна Аркадьевна рассматривала свое странное тело и смеялась. Столько наростов и складок, зато ни одного синяка. И бежать никуда не надо. Разве что от смерти.

Нина поехала к Анне Аркадьевне. Аккуратно заглянула в жестянку из-под манки, но ни денег, ни броши не было. Зажгла газ под эмалированной кастрюлькой, но вспомнила, что в холодильнике курица.

– Ты зачем так живешь? – спросила Нина с набитым ртом.

– Как могу.

– Давай обратно, мне так не нравится, – сказала Нина и укусила куриную ногу.

– Не-ет, – улыбнулась Анна Аркадьевна, – я еще тобой побуду. Мне здесь хорошо.

– Деньги хоть отдай, – сказала Нина.

– Подавись. Если б не деньги, ты бы меня бросила так помирать. Не вернулась бы.

– Верно, – заулыбалась Нина и посмотрела на Анну Аркадьевну как будто бы с гордостью. – Только имей в виду, подохнешь в этом теле – обратно не вернешься.

– Поняла уже. Уходи теперь.

Нина ночевала на вокзале. Один минет – полка в вагоне и три беляша. Питательно. Колдовать не получалось, но договориться-то всегда можно.

Утром умылась ледяной водой в туалете и пошла на первую работу. Вечером снова на вокзал. Но уже не пустили.

Нина поехала к Анне Аркадьевне. Там тоже заперто – другой замок. Нина пинала дверь, пока не вышли соседи и не прогнали.

Анна Аркадьевна взяла пульт и сделала звук погромче, чтобы не слышать стук. Ноги на подушке, голова на подушке, под задницей тоже подушка. Правда, от всего изжога и в туалет каждые полчаса после острого. Да и острого совсем не хочется. Никакого не хочется.

Анна Аркадьевна была голодна, а ее тело уже нет. Странный побег.

Через неделю Нина догадалась. Сделала тест и пошла на аборт. И облегчиться, и в тепле переночевать. Никто не тронет.

Пол холодный, а она в простыне и в одних носках. Зашла в кабинет, а там кресла в ряд и на каждом женщина враскоряку с пустыми глазами. Одну увели – легла Нина. Клеенка под ней холодная и дырявая. И есть ужасно хочется.

– Ноги убрала, – скомандовали Нине.

Нина посмотрела на кресла в ряд и поняла, что надо делать. Врезала санитарке ногой и ушла.

– Ну и дура, – крикнул ей врач. – Следующая!

Нина снова пришла к Анне Аркадьевне.

– У меня предложение, – сказала через дерматиновую дверь.

– Обратно меняться? – спросила Анна Аркадьевна, не зная, хочет она этого или нет.

– Лучше.

Нина Павловна поставила на газ эмалированную кастрюльку с красными маками и сварила холодец. Пока холодец кипел копытцами, она приговаривала-притоптывала, щелкала-гремела, под конец шепнула, плюнула, закрыла.

Нина Павловна оделась во все черное и отнесла холодец на кладбище. Посидела у чужой могилки, поплакала. А холодец Аниному мужу отдала, чтоб помянул. Он на кладбище сторожем работал.

Через два дня Аня и Нина Павловна пришли в дом.

– И какой из них? – спросила Аня

– Не знаю, – Нина Павловна прихлопнула таракана, – может, этот. Ты дезинфекцию закажи, так вернее.

Через семь месяцев у Ани родилась девочка. Здоровая – 3600. Записали как Нина. Поздравить пришла только пожилая женщина. Поцеловала ребенка в губы и тут же умерла от чего-то. Наверное, от старости.

Мимо пробегала медсестра, хотела помочь, но в операционной тяжелый – ко всем не успеть.

И с тех пор Аня рожает Нину, а Нина рожает Аню, рожает Нину, рожает Аню, Нину. Чтобы никогда больше ни старости, ни голода. Чтобы не надо было бежать.

Рита была актрисой. В титрах ее упоминали как «блондинку 2» или «продавщицу». Но даже такому Рита радовалась. Она останавливала видео, проводила пальцем по экрану с застывшим именем, прикасаясь к вечности.

Когда-то Рита прочитала статус «ВКонтакте», что весь мир театр, а значит, и все профессии – немного актерство. Рита несколько лет играла официантку, но денег было мало. Пару раз сыграла проститутку, но после этого хотелось долго стоять под душем. А душ общий – долго нельзя.

И тогда Рита решила, что можно хоть кого играть, лишь бы свой санузел и гримерное зеркало с лампочками. Рита мечтала об «Оскаре». И даже не о фигурке, а о красном платье на красной дорожке. «Красное на красном – вот настоящий шик,» – думала Рита.

Однажды она увидела на остановке объявление «Здается 1-комнатная квартира» и оторвала написанный от руки номер. Подумала немного и оборвала все другие бумажки с лежащими на боку цифрами.

Оля работала на раздаче. Она перетасовывала вчерашнюю отбивную, недоеденную гречу и тефтели с рисом. И на обед раздавала кому козырную куриную ногу, а кому – надкусанную позавчерашнюю котлету не в масть.

«Еду выбрасывать – грех», – говорила Олина бабушка, а потом и владелец столовой Толик. В голове у Оли они смешивались, как вчерашний и позавчерашний салат «Витаминный», и бабушка начинала говорить прокуренным голосом Толика.

Внутри себя, своим уже голосом, Оля думала, что людей помоями кормить – это тоже какая-то разновидность греха. Оле хотелось готовить людям хорошую еду, чтобы не просто корм для туловища, а чтобы питание для души.

Оля мечтала о звезде «Мишлена». Что это, она не знала, но слышала, что такую звезду дают лучшим поварам. И Оля могла бы такую получить, но сколько ни готовь пасту на общажной кухне, все равно выходят макароны.

Поэтому, когда Оля увидела на столбе объявление «Здается 1-комнатная квартира», она сразу набрала номер. Нужно было спешить, пока звезда «Мишлена» освещала ее путь.

Утром Рита долго думала, кого сыграть – студентку-провинциалку или начинающую художницу из пригорода. Художественная блузка была в стирке, так что квартиру пошла смотреть студентка.

Артур показал Рите квартиру. Показывать было недолго – здесь стол, здесь сервант, здесь раковина, здесь подписать, оплата вперед.

Настоящая Рита подумала, что спешить не надо, но Рита-студентка только приехала в большой город и очень спешила начать жить. Поэтому подписала поскорее, отдала и получила.

Рита вернулась с хромым чемоданом и открыла ключом дверь. Внутри уже была Оля.

Тоже с ключом.

– Вы что здесь делаете?

– Живу я как бы здесь, – ответила Оля.

– Нет. Это я здесь как бы живу, – неуверенно сказала Рита.

Тут надо было поругаться, но Оля устала после смены, а Рита была в кофте студентки и еще не вполне вышла из роли.

Обе достали бумаги, сравнили, почитали и ничего не поняли. Рита не поняла, даже когда кофту сняла. А Оля поняла, что ее надули и не видать ей звезды «Мишлена».

Позвонили Артуру. Он трубку взял и даже не смутился.

– Мелкие буквы надо читать.

– Но где нам теперь жить?

– Там и живите, я же не конченый. Поделите и живите сколько влезет. Только платите вовремя.

Артур в этой истории персонаж как будто бы отрицательный, но не совсем. Так вообще часто бывает в жизни.

И Рита с Олей поделили и стали жить. Оля взяла себе кухню, обеденный стол и сервант с засаленным хрусталем для сервировки. Рита взяла шкаф для костюмов, табурет и зеркало со ставнями. Обмотала его елочной гирляндой, и получилось нарядно и хорошо.

Так они стали жить вместе. Оля готовила, а Рита рассказывала всякое по ролям и разными голосами.

Однажды было не заперто, и в квартиру зашел мужчина. Открыл дверь, снял ботинки и даже не попытался спрятать дырку на носке.

Рита и Оля сначала испугались, что это третий сосед.

Мужчина помыл руки над ванной, включил телевизор и сел за стол. Рита и Оля переглянулись и сделали все как надо. Оля накормила, а Рита присела напротив и расспросила, как день прошел и как Володька себя чувствует. Потом еще добавила, что ручку в ванной надо бы починить и полочку прибить – шатается. Мужчина пообещал, что сделает, и стал дальше в телевизор смотреть. Потом случайно сфокусировался на Рите и ужасно смутился. Он рассказал, что в городе недавно совсем, задумался о своем и зашел, как будто домой.

– А вы прямо как жена, про дверцу или что там. Очень было похоже.

– Спасибо, – поблагодарила Рита и поклонилась.

– А можно я еще зайду? У вас тут как дома – суета и вкусно.

– Заходите, – сказали они.

Мужчина кивнул, обулся и оставил денег на тумбочке.

С тех пор те, кому в городе было одиноко, стали ходить к ним в квартиру. А одиноко в этом городе было почти всем. Кто-то хотел как у бабушки – чтобы наесться до отвала, послушать историй, а потом еще пирожки с собой и борщ в банке. Кому-то хотелось как раньше с женой. Как будто дома ждут и заботливо покрикивают, чтобы побыстрее, пока горячее. Некоторые приходили к своим детям, с которыми давно не виделись. Тогда готовить особенно не надо. Тогда больше слушать.

И Рита играла жен, детей, бабушек, подруг, обрабатывала раны. А Оля готовила точь-в-точь.

Один пришел оправдаться. За все, что сделал, и, главное, чего не сделал. Много пил, почти не ел. Рита выслушала и простила за всех его женщин и детей. Принесла из кухни хлеба с сахаром, крепкого чаю, как заваривал ему отец, и долго гладила по голове.

Другой так устал от полных ресторанов и пустых телок, что приходил поесть жареной картошки с молоком. Как в детстве. И чтобы раны обработали зеленкой.

«Интересно, – думала Рита, пока он ел, – можно ли душу залить зеленкой, чтобы не саднило и обошлось без воспаления? Да и хватит ли в доме зеленки?»

Еще приходила женщина с девочкой. Они уже были в мишленовском ресторане во Франции. Поэтому девочка нарисовала такую звезду для Оли и подписала: «звезда мышлена». А Рите подарила свою куклу в красном платье.

Вечерами Оля мыла кастрюли, а Рита гасила гирлянду. На тумбочке стопка из денег уже завалилась набок. Хватило бы снять по отдельной квартире. Но Рита и Оля все оставили как есть.

Антон вернулся из командировки на день раньше. Он часто так делал. Не собирался ловить, просто устроил сюрприз. Иногда и правда хотелось проверить, но себе он в этом не признавался.

Алина встретила, обняла, расспросила. Все было как обычно, только немного по-другому. Как будто одна из лампочек в люстре перегорела, и тени легли чуть иначе.

– Лин, ты подстриглась? – он мыл посуду. В день после приезда Антону даже нравилась эта возня.

– Не, так и было.

Последними Антон помыл приборы. Он протер их вафельным полотенцем со щенятами в новогодних колпаках и машинально начал раскладывать по местам: слева ножи, посередине вилки, справа ложки. Задумался и не сразу понял, что вилки теперь лежат справа, а ложки – посередине.

«Странно», – подумал он и повесил полотенце со щенятами на батарею. Ему всегда казалось, что на полотенце котята.

Когда пришел в спальню, Алина уже лежала лицом к стене. Не дождалась. Антон лег рядом и смотрел в темноту. Почему-то ему казалось, что она тоже не спит.

Наутро будильник и не просыпаясь в ванную. Антон ударился о край тумбы, потом о шкаф. Странно. Он ходил этим маршрутом даже самым темным зимним утром без запинки, а тут такое.

Толкнул дверь в ванную и проснулся. Дверь открывалась наружу. И линолеум протерся полукругом, как будто так было уже лет пять.

«В гостинице внутрь открывалась, вот я и привык», – решил Антон.

На завтрак Алина обычно делала яичницу и рассказывала свои сны. Но в этот раз была только яичница.

– Помнишь, тебе как-то приснилось, что у нас в аквариуме живут акулы и ты кормишь их сушеными людьми из банки?

– Да, что-то такое было, – отозвалась сонная Алина.

– А сегодня ничего не снилось?

– Не-а.

Антон сел в машину, отрегулировал сиденье и зеркала. Потом опустил козырек от солнца на пассажирском месте. «Может, просто солнце, – подумал он. – А может, кого-то подвозила». И весь день эта мысль не давала ему покоя, как мелкие волоски под рубашкой после стрижки.

К вечеру тяжелый аквариум на сто литров поменялся местами с телевизором.

«Сама она не могла, – прикинул Антон и посмотрел на ухмыляющихся с полотенца щенят. – Странное поведение, странный козырек в машине, странные вилки не на месте. А может быть, и странный кто-то еще?»

Вечером он аккуратно залез в ее телефон. Это было мерзко и даже хуже, потому что ничего не находилось. Сообщения от ее мамы, от него самого, от подруги Кати и спам из обувного. И чем дольше не находилось странного, тем больше хотелось это странное найти. Потом зачем-то перечитал их переписку. Все как обычно: доброе утро, как добралась, как прошел день, что на ужин, добрых снов.

Отложил телефон и увидел Алину. Она давно смотрела.

– Ты нашла кого-то?

– А ты что-то нашел, чтобы подумать, что я кого-то нашла?

– Нет.

– Ну вот и я нет. Идем спать?

– Идем. Только попью.

Антон налил воды в любимую кружку, но она была какой-то нехваткой, не ложилась в руку так удобно, как раньше. И узор был тот же, и скол рядом с ручкой, но пальцы хотели взяться иначе, а не получалось.

На работе Антону было спокойно и совсем не странно. Были знакомые люди, знакомое кресло и знакомая удобная чашка, которая правильно ложилась в руку.

Но вернувшись домой, Антон еще десять минут посидел в машине, ничего особенно не делая, – барабанил пальцами по рулю, проверял дальний свет.

Потом поднялся по лестнице, вставил ключ, но тот с трудом вошел на треть и застрял. Антон отошел от обитой дерматином двери. Не его двери. Его – напротив.

Почувствовал себя идиотом и пошел открывать другую дверь. Ключ подошел.

Антон аккуратно зашел внутрь, как будто не к себе. Кинул связку на комод. Но что-то не так, и комод у противоположной стены.

– Алина, – позвал Антон.

– Да, – отозвалась она, но не вышла встретить.

– А комод всегда с этой стороны?

– Да, где ж ему еще? Другого места нет.

«Действительно, негде». Он разулся и прошел на кухню. Там была какая-то женщина в халате Лины. И в тапочках Лины, и даже в ее прическе.

– Вы кто?

– Это я, – ответила Алина.

– Но я вас не знаю, это не вы.

– Знаю, что ты меня не знаешь. Ты все давно на автомате, и я – вот, – Алина показала на себя.

– Мистика какая-то, – он опустился на кухонный табурет, который оказался немного ниже, чем было раньше. Антон ударился и лязгнул зубами.

– Так бывает, – сказала Алина и закурила.

– Ты же не куришь.

– Курю, – она затянулась, – уже год как. Ты всегда убираешь мою зажигалку, прежде чем взять со стола газету.

Антон внезапно вспомнил желтую зажигалку с потертым Микки-Маусом. Он брал ее в руки каждый день и не обращал внимания.

– Но почему ты чужая?

– Потому что вилки на месте ложек.

– Так удобнее?

– Нет, просто разлюбила, – ответила чужая Алина, и Антон забыл, зачем пришел в этот незнакомый дом. ≠