«Что касается звезд», Кирилл Вензель: итоги литературного конкурса Правила жизни «В будущее возьмут всех»
Что касается звезд.
Кирилл Вензель
Инерция движений и задранное к лопаткам платье. Больше ничего. Даже волосы не двигаются в такт. Какое же у нее было лицо? Черные брови. Но стоит только представить их, как взгляд скатывается к переносице и снова утыкается в ямочку, ту, что чуть выше копчика. Никак не могу заглянуть по ту сторону.
Как же колотит. Выколачивает. Сейчас бы оттолкнуться от купола и лететь по отсекам. Дрейфовать оглушенным от ужаса телом. Но нельзя поддаваться этому, нельзя терять контроль.
К тому же сейчас там еще одно тело. Умудрился же вздернуться в невесомости. Гладко выбрился в салфеточку, наверное, еще разложил все аккуратно по коробочкам, изолировался и добровольно-принудительно удавился. Дисциплина. Стоило только Центру сказать «прощайте, ребята». Пристегнул себя, помолился — и в путь.
Я открыл глаза у самого стекла. Земля. Такой огромный циклон, что я даже не понимаю, где мы. В любом случае там никого. Как же быстро. И никакого злоупотребления полномочиями, всего-то антибиотиками. Дом. Стерилизованный и облепленный мертвыми спутниками.
Может, мне стоит выйти? По крайней мере красиво. Открыть шлюз — и все. Навстречу тридцати двум закатам. Или лучше в скафандре. Ускориться? Оттолкнуться сильнее и сгореть от трения воздуха. Трение...
Только так и можно победить первобытный ужас. Вот что я сейчас думаю. Такая астробиология со спущенными штанами, профессор. Зависнув над планетой в полукруглом стеклянном модуле, я провожу, видно, последнее эмпирическое исследование.
Это лицо я помню. Губы приоткрываются для выдоха и замыкаются, подрагивая. Веки закрыты. Затем набирает ноздрями воздух и морщит лоб. Грудь тихонько колышется. Снова и снова. Зацикленное в двух тактах постельное копошение. Где я здесь? Теперь воспоминание кажется мне искусственным, как мне в него поверить? Как поверить теперь в возможность этого? На шкафчике у изголовья цветы и коньяк. Я потратил тогда те деньги, чтобы поехать к ней. Даже спустя столько лет, если отец узнает... Щелк. Электрический щелчок. Ток взмыл по изолированному проводу, но тот распустился медным пучком. Оборванно. Ущипнулся мыслью. Щелк — и все. Никто уже ничего не узнает.
Клаустрофобия. Не белые потёртые стены станции, а собственное тело. Сгорбился, завис задумчивым рыбаком. Ничего не клюет. Не в молоке циклона, не в краешке океана. Черт. Пока не слетел окончательно — последний, запрещенный прием...
Вечер после метели, дача твоих родителей. Я стою на пороге и смотрю, как ты раскачиваешь деревья и снег валит тебе на голову. А как смеешься. С хитрой улыбкой перешагиваешь сугробы, идешь ко мне. Заснеженка. Дальше, дальше... расстегнула куртку. И эти чашечки лифчика, почти по размеру. Розовато-белые. Нравится. Милая моя. Опускаешься, и снег звонко хрустит под коленями. Смотрю вниз — а ты поднимаешь глаза на меня, и твой взгляд соскальзывает в небо. Полное звезд небо. Ты отрываешься и поднимаешь взгляд на меня. Поднимаешь взгляд и соскальзываешь к звездам. Нет, ты, не отрываясь, поднимаешь взгляд и смотришь сюда. Еще раз. На секунду подняв взгляд, смотришь на меня. Не отрываясь. Еще раз. Лишь краешком глаза зацепляешься за меня и на меня в звезды... смотришь....
Снова гул станции. Я думал, что давно привык не замечать его. Стеклянный, непробиваемый купол между нами. Тщетная... еще одна тщетная попытка спасения мира.