Я/Мы княгиня Марья Алексевна: как длинный список Букеровской премии — 2020 показал, что литература стала отражением новостной ленты
На самом деле нынешний длинный список Букеровской премии не слишком-то отличается от предыдущих, несмотря на то, что сразу по оглашении многочисленные СМИ и критики его взвесили и нашли лучше прежних. Восемь дебютных романов, девять авторов-женщин, шесть авторов of color, шесть независимых (правда, совсем не маленьких) издательств — в общем, уверенная восьмерка по шкале новой литературной реальности, в которой бэкграунд автора кладется на ту же чашу весов, что и художественная ценность его произведения, — и зачастую перевешивает. Это не хорошо и не плохо, просто отправив на пенсию дряхлеющий постмодернизм и оборвав краткий ренессанс реализма, современная англоязычная литература вступила в эпоху, в которой границ между словесностью и новостной лентой больше не существует. Более того, чем ближе литература оказывается к новостному потоку, тем более востребованной она становится у премий и критиков, отражая идею о литературе как новом фиксаторе реальности, главная ценность которой заключается не в том, насколько качественно она эту реальность фиксирует, а насколько быстро.
Однако же при внешнем соблюдении нового литературного дресс-кода сам новый букеровский длинный список отличается от прежних только, пожалуй, вышеперечисленными структурными параметрами. Действительно, если мы возьмем для сравнения длинный список, скажем, десятилетней давности, то увидим, что там из 13 авторов всего пять женщин (разумеется, не дебютанток), а процент первых романов и небелых авторов практически ничтожен. Но если посмотреть на то, как художественно устроен новый длинный список, то легко можно увидеть, что он следует давно сложившимся букеровским гайдлайнам: несколько крупных имен (Хилари Мантел, Колум Маккэнн, Энн Тайлер, Цици Дангарембга), несколько экспериментальных текстов (Габриэль Краузе, Софи Уорд), что-то британское, но не английское (Дуглас Стюарт), что-то жанровое и/или увлекательное (Си Пэм Чжан), что-то условно фантастическое (Дайан Кук) и что-то, что может сойти за голоса авторов бывших британских колоний (Цици Дангарембга, Авни Доши, Мааза Менгисте), и — с 2014 года, когда на премию разрешили номинировать американских авторов, — что-то американское (Кайли Рид, Брэндон Тейлор). Американские авторы, на самом деле, преобладают в длинном списке 2020 года — их девять, если считать технически британских писателей, которые давно живут в США (Дуглас Стюарт и Колум Маккэнн), но о подчеркнуто американских темах пишут, пожалуй, только Рид и Тейлор.
Жанровая и тематическая разномастность — обязательное условие любого длинного списка, со временем меняются только пропорции, но не принципы. Поэтому, например, в список не вошла Мэгги О’Фаррелл с вызвавшим волну огромной читательской любви романом Hamnet — о том, как тоска Шекспира по умершему сыну пропитала собой пьесу «Гамлет». В списке уже есть два исторических романа, один из них — роман Мантел, действие в котором происходит (плюс-минус) примерно в ту же эпоху, что и роман О’Фаррелл, ну и понятно, что невключение в список Мантел будет слишком заметным (и совсем уже необъяснимым) жестом со стороны жюри, так что не влезть в список пришлось О’Фаррелл. Не вошел в список и Дэвид Митчелл, вечный букеровский жених, который два раза добирался до шорт-листа, но ни разу не получал премию, потому что в списке уже есть другой большой белый романист Колум Маккэнн с романом на куда более важную тему — об отцовстве на фоне израильско-палестинского конфликта (ср. с новым романом Митчелла Utopia Avenue, в котором речь идет всего лишь о музыке шестидесятых). Или вот за бортом осталась полюбившаяся критикам (и очень умеренно – читателям) свежая ирландская писательница Ниша Долан, которую вынесло в свет издательского внимания на волне успеха Салли Руни. Долан написала роман Exciting Times — о том, как ирландка в Гонконге пытается привести себя к какому-то устойчивому любовному знаменателю, но Букер и на Салли Руни в общем-то отреагировал слабо (ее второй роман Normal People, об успехе которого рассказывать уже, наверное, никому не надо, не ушел дальше длинного списка 2018 года). Букеровское жюри, которое несколько лет подряд отмечало ирландцев, в этом году ограничилось Маккэнном, а за других неанглийских британцев поставило отвечать шотландца Дугласа Стюарта с талантливым, но очень мрачным романом Shuggie Bain о мальчике, который растет в индустриальной и недружелюбной Шотландии 1980-х, рано осознает свою гомосексуальность и старается как-то выжить вместе с матерью-алкоголичкой, которую он истово, всепоглощающе любит.
В общем, историю о том, как складывается букеровский пазл, можно таким образом продолжать до бесконечности, но, по сути, самая примечательная черта нового букеровского списка — вот какая: Букер перестает быть локальной премией и замахивается на некоторую универсальность. Напомню, что предыдущие 50 лет премия существовала как некое радио ушедшего мира и старалась отмечать в своих списках авторов, передающих сводки из бывших британских колоний. Литература осколков империи и проблемы этих самых осколков империи — вот что интересовало премию в первую очередь, поэтому в букеровских списках так часто появлялись имена австралийских, новозеландских, индийских, пакистанских, канадских, южноафриканских, нигерийских и других писателей, которые фиксировали постколониальную реальность на пока еще общем для всех английском языке. Последние же несколько лет Букеровская премия подчеркнуто обращена к проблемам более широкого, универсального характера: ее более не заинтересует, скажем, роман новозеландской писательницы Бекки Манавату о бандах Южного Окленда. Теперь премия ориентируется на романы, в которых – если пробежаться по списку 2020 года – говорится о расизме, гендерной идентичности, гомосексуальности, классовых и политических проблемах и глобальном потеплении в целом. Наверное, так оно и правильнее, но, цитируя Барнса, хочется сказать, что, кажется, арктических ржанок – а точнее, новозеландских киви – уже не вернуть.
Впрочем, если продолжить разговор о том, как меняется сейчас литературная реальность и как она сказывается на литературных премиях, то стоит сказать: самые серьезные, тектонические изменения происходят сейчас не внутри премии, не в том, как именно формируется ее список и сколько в нем теперь авторов-женщин, а вокруг нее. С началом сезона 2020 года Букер уже оказался в центре двух скандалов, которые уже изменили премию куда сильнее, чем, скажем, решение о включении в списки американских авторов. Во-первых, баронесса Эмма Николсон, которая давно участвовала в работе букеровского комитета, а с 2009 года – после того, как отошла от дела, – была его почетным вице-президентом, лишилась своего титула и должности из-за обвинений в гомофобии и трансфобии. Некоторые высказывания Николсон в соцсетях, а также тот факт, что Николсон в 2013 году голосовала против однополых браков, многие писатели – среди которых были, например, букеровский лауреат Марлон Джеймс и Сара Перри – сочли недопустимыми для человека, занимающего важную позицию в оргкомитете литературной премии, и, несмотря на то, что титулы Николсон были чисто номинальными, после медийного возмущения Букеровский комитет Николсон их лишил.
Второй скандал вспыхнул после того, как был обнародован нынешний длинный список. Американско-палестинская писательница Рэнда Джаррар обвинила Маккэнна не только в том, что он, пишет книгу об израильско-палестинском конфликте, не имея к этому конфликту прямого отношения, но и в том, что во время секса, который у них с Маккэнном однажды случился, он несколько раз ее ударил, а также пытался задушить и какое-то время держал ее голову под водой – разумеется, безо всякого на то согласия Джаррар. Джаррар пришлось звонить их общей подруге, чтобы та забрала ее из гостиницы, где они были с Маккэнном, и этой подругой оказалась Роксан Гэй, одна из самых известных и самых талантливых на сегодняшний момент американских публицисток с почти миллионным твиттером. Гэй подтвердила обвинения Джаррар, и с тех пор твиттер кипит обращениями к букеровскому комитету с требованиями убрать Маккэнна из номинантов и в целом отреагировать на сложившуюся ситуацию.
История с Маккэнном представляется особенно важной, потому что ранее Джаррар написала большое программное эссе для Buzzfeed, в котором она рассказала о том, как катастрофический секс с Маккэнном помог ей наконец покончить с несчастливым браком. В этом эссе Маккэнн проходил под именем married man, «женатый мужчина», но вскоре Джаррар написала в твиттере, что речь идет о Маккэнне.
Эссе Джаррар, из которого помимо всего прочего можно узнать, что у Маккэнна маленький член, в чем-то схоже с сочинением британского писателя Литтона Стрейчи «Выдающиеся викторианцы» (1918). Эта работа Стрейчи оказалась своего рода точкой в Викторианской эпохе как идеологии, последним гвоздем, забитым в ее гроб, в частности, еще и потому, что Стрейчи не просто обнаруживает, что у выдающихся и не существовавших обычно ниже пояса викторианцев есть тела, но и не испытывает никакого пиетета перед их телесностью, говоря, например, о том, что Флоренс Найтингейл к концу жизни растолстела, а у Томаса Арнольда были короткие ноги. Про ноги Стрейчи выдумал ради красного словца, но, по сути, ноги Томаса Арнольда мало чем отличаются от члена Колума Маккэнна. Белые мужчины-писатели стали своего рода новыми выдающимися викторианцами, статуями, которые новая реальность стаскивает с постаментов, потому что в новых условиях (см. начало текста) не бывает больше писателей и художников, которые существовали бы в отрыве от своего тела (и своего члена) и своего поведения.
В какой-то мере литературно-читательское сообщество вступает в своего рода новое викторианство, потому что для викторианцев не было ничего превыше института репутации, которую необходимо блюсти, если хочешь появляться в обществе. Теперь, в эпоху новых голосов и новых историй, действительно важно, что станет говорить княгиня Марья Алексевна – в конце концов, мы толком никогда ее не слышали.