Чтение выходного дня: исследование гендера и сексуальности в книге Андреа Лонг Чу «Женский пол»

В июле в издательстве «V–A–C Press» выходит книга Андреа Лонг «Женский пол».Памфлет, манифест, исповедь – каждое из определений верно, когда мы говорим о сочинении Лонг. Отправной точкой точкой для текста стало размышление о пьесе радикальной феминистки Валери Соланас, той самой, что покушалась на Энди Уорхола, и чья книга «Засунь себе в задницу» выходила на русском в издательстве «Kolonna publications». Прибегая к примерам из собственной и общественной жизни, рассуждая о современном искусстве, истории и философии, используя различные оптики и риторики Лонг пытается понять, что же такое на самом деле женское, женскость – и приходит к совершенно неочевидным выводам. Можно сказать, что перед нами современная классика феминисткого текста – неожиданная, провокативная, интеллектуальная, завораживающая. Правила жизни публикует фрагмент книги.
Чтение выходного дня: исследование гендера и сексуальности в книге Андреа Лонг Чу «Женский пол»

Как ни странно, но слово female, женская особь, этимологически не связано со словом male, мужская особь. Последнее ведет свое происхождение — через французский язык — от masculus, уменьшительной формы латинского mās, которое также означало «мужскую особь» применительно к животным. («Дальнейшая этимология неизвестна», — зловеще сообщает «Оксфордский словарь английского языка»). Первое слово, хотя оно тоже пришло через французский, происходит от уменьшительной формы латинского fēmina, «женщина», старой формы причастия, означающего что-то вроде «кормящая грудью». В индоевропейской реконструкции female оказывается дальним родственником более чем двух десятков английских слов, включая fecund (плодородный), felicity (счастье), fennel (фенхель), fetus (плод), affiliate (дочерний) и effete (изнеженный), а также fellatio от латинского fellāre, «сосать член».

Не занимайтесь самолечением! В наших статьях мы собираем последние научные данные и мнения авторитетных экспертов в области здоровья. Но помните: поставить диагноз и назначить лечение может только врач.

Уже начиная с XIV века слово female обозначало женщин, подчеркивая их способность к деторождению, но, вероятно, специальное значение «человеческое млекопитающее женского пола» оно приобрело только с расцветом биологических наук в XIX веке. Джеймс Марион Симс, известный как отец гинекологии, создал эту дисциплину на американском Юге в период, предшествующий Гражданской войне, проводя операции на рабынях у себя на заднем дворе, часто без анестезии — и, разумеется, без их согласия. Как показал недавно Си Райли Снортон с опорой на документы, различие между биологическими женскими особями и женщинами как социальной категорией, ни в коей мере не вытекающее из нейтрального научного наблюдения, проводилось именно для того, чтобы подневольные чернокожие женщины были признаны женскими особями (что позволило бы применить результаты исследований Симса к пациенткам из благородного белого общества), не получая при этом статуса социального и юридического субъекта. Иными словами, пол был произведен ровно в той ситуации, в которой гендер отрицался. В этом смысле женская особь всегда была неполноценным человеком.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

В XX веке благодаря исследованиям французского эндокринолога Альфреда Жоста женскость стала пониматься не просто как пол, а как базовый пол зародыша млекопитающего. Гинеколог Марси Бауэрс, одной из первых занявшаяся корректирующими операциями при переходе из мужчины в женщину, описывая метод вагинопластики, который она многие годы оттачивала на практике, ссылается именно на этот принцип современной эмбриологии.

«Поскольку на ранних стадиях развития эмбриона у всех имеются женские гениталии, цель процедуры в том, чтобы обратить вспять нынешнюю анатомию, вернув ее к более ранней конфигурации», — объясняется на ее сайте. Идея в том, что человеческий эмбрион, как и эмбрионы большинства млекопитающих, исходно является женским, превращаясь в мужской только с появлением маскулинизирующего агента; поэтому вагина может быть создана из пениса, если хирургическим путем отмотать назад ленту ранней половой дифференциации.

Этот феномен развития, по сути дела, переворачивает библейский миф о том, что Ева была создана во вторую очередь, сотворена Творцом из ребра Адама — отсюда термин «принцип Адама», введенный в одноименной книге неоднозначным сексологом Джоном Мани. Он дает довольно причудливое определение этого принципа:

Если бы история Адама и Евы писалась в институте эмбриологических исследований XX века, Ева была бы создана первой. Потом, возможно, с небес спустился бы архангел со шприцем, наполненным тестостероном, гормоном мужественности, и тогда сочетание Евы и тестостерона произвело бы на свет Адама. Эта короткая притча — вовсе не далекий от реальности плод неуемного воображения. Она основана на научных данных современной эмбриологии, которая не оставляет никаких сомнений в том, что естественный порядок вещей — это сначала Ева, потом Адам.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

Мани явно допустил путаницу в названиях — принцип должен был называться принципом Евы, учитывая, что в притче Ева, скажем так, принципиальна. Но почему-то мужчина получается у Мани в итоге еще более впечатляющим, чем раньше: гормональное чудо, накачанное упавшими с небес стимуляторами. В качестве доказательства принципа Адама Мани приводит свои исследования синдрома нечувствительности к андрогенам, нарушения, при котором человек от рождения не реагирует на свою Y-хромосому и выглядит, говоря словами доброго доктора, «как идеальная женская особь». Здесь Мани едва удается скрыть свой энтузиазм:

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

Не испытывая конкуренции со стороны мужского гормона, тестикулярный эстроген блестяще справляется с созданием женской особи. У нее может оказаться такая привлекательная внешность, что в некоторых случаях она сможет зарабатывать на жизнь моделью. Такова сила Евы, проглядывающей, несмотря на вечное заточение, даже в самом бородатом, басовитом, андрогинизированном герое-мачо!

Понимает ли он, о чем говорит?

До того как я начала принимать блокаторы тестостерона, я имела обыкновение злиться — страшно злиться. Часто кричала. В университете я несколько раз кусала себя за руку, сильно, так что на ней оставались тонкие красные следы в форме челюсти. Может быть, это эссенциализм, но это так.

Это было одинокое время — та осень, когда я работала над своим пианино. Я трудилась по ночам при выключенном свете, если не считать уродливой люминесцентной настольной лампы: вырезала слова, которые никто никогда не прочтет, на художественном произведении, на которое всем будет наплевать. Я знала это уже тогда, но все же продолжала это делать, потому что других занятий у меня не было. Я смотрела, как крошечные неразборчивые слова змеятся по мягкой сосновой древесине. Несколько раз отвертка, которой я пользовалась, соскакивала и царапала мне ладонь. Вероятно, у меня была депрессия, но тогда этот термин не приходил мне в голову.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

Среди множества текстов, которые я цитировала наряду с «Манифестом ОТБРОС», был «Манифест женщины-футуристки», эссе французской художницы и танцовщицы Валентины де Сен-Пуан, написанное в 1912 году в ответ итальянским футуристам. Это как если бы Валери была фашисткой (или еще большей ф ашисткой). Сен-Пуан нравились прославление фут у ристами промышленных машин, их жажда насилия, их неприкрытый авторитаризм; она лишь хотела, чтобы женщины получили свою долю в деле. «Феминизм — политическая ошибка», — замечает она. Для Сен-Пуан все человечество до недавних времен пребывало в женственном периоде истории: сентимен- тальном, мирном, вялом. Но теперь нужна кровь. И мужчины, и женщины, утверждает Сен-Пуан, могут достичь цельности, только объединив в себе и мужские, и женские элементы. А больше в сего в данный момент обоим полам не хватает мужественности. Парадоксальный вывод: единственный способ для женщин реализовать себя в жизни — это пройти маскулинизацию. «Каждая женщина должна обладать не только женскими добродетелями, но и мужскими качествами, — пишет Сен-Пуан, — иначе она только самка». Здесь употреблено французское слово femelle, которое применимо к скоту, но не к людям.

В тот семестр я отсмотрела много пьес, иногда с однокурсниками, иногда одна. Помню, ходила на постановку «Фрёкен Юлии» в St. Ann’s Warehouse в Бруклине, в которой сюжет Стриндберга о запретной любви был перенесен из Швеции конца XIX века в Южную Африку после отмены режима апартеида. Между Юлией, которая теперь стала дочкой богатого белого а фриканера, и Яном, чернокожим слугой в имении ее отца, создается наэлектризованная атмосфера разнузданного эротизма. В кульминационный момент пьесы Ян хватает Юлию и трахает ее прямо на столе. Помню, как актер спустил штаны, повернувшись голым задом к зрителям, — универсальный театральный язык секса. Строго говоря, это не было изнасилованием, но не-изнасилованием это тоже не было. После я шла по улице с однокурсницами и кипела от злости. Что за нелепая постановка, говорила я им: грязная, пошлая, женоненавистническая. Они не прерывали моей тирады. Они привыкли, что я себя так веду. Феминизм, думали они.