В чем секрет феноменальной популярности «Сумерек»: преподаватель зарубежной литературы из МГУ разбирает историю о любви вампира и обыкновенной девушки

А это не готический роман. Скорее, дамский роман в готическом антураже. Наверное, это был удачный маркетинговый ход, но, по сути, мы имеем дело с имитацией «ужасов». Поскольку я не занимался специально дамским романом, поскольку я не занимаюсь воспитательным романом, не занимаюсь мелодрамой, это меня и не заинтриговало. В самих «Сумерках» — по-моему, в «Новолунии» — есть эпизод, когда Белла (главная героиня саги. — Правила жизни) с Джессикой (своей одноклассницей. — Правила жизни) отправилась в кино смотреть ужастик. И вот прошло уже десять минут, а на экране парень с девушкой все гуляют по пляжу, целуются, воркуют — и никаких зомби не видно на горизонте. Белла пулей выбежала из зала, потому что она, по собственным словам, подписывалась на ужастик, а не на слащавую мелодраму. Я подозреваю, что некоторые читатели «Сумерек», которые подписывались на ужастик, угодили в такую же ловушку.

Что есть дамский роман? Чтобы нашим читателям было понятнее.

Женский роман в своих истоках — это вариация воспитательного романа, поскольку героиня учится жизни, приобретает опыт и применяет его. В центре его — добропорядочная буржуазная девушка, которая попадает в трудные обстоятельства (у нее умирают родители, ее передают жестоким или развратным опекунам и так далее). Если добавить готического колорита, тогда девушка окажется в невыносимых условиях: ее преследуют, домогаются, ее собираются пытать, ее обвиняют в каких-то преступлениях. Ее даже запирают, то есть ограничивают свободу передвижения и свободу выбора. Надо иметь в виду, что конец XVIII века — это время эмансипации женщин, читателей эпохи Просвещения волновали права и свободы граждан, особенно ущемленных групп.

Недалеко мы ушли с тех пор.

Мы недалеко ушли, у нас новая волна эмансипации. И поскольку речь идет о женских романах (даже если их сочиняли мужчины — Уолпол, Ричардсон, де Лакло), героиня там часто перевоспитывает мужчин. Даже злодеи или соблазнители, столкнувшись с ней, становятся в итоге примерными мужьями, или умирают со словами раскаяния, или как минимум страдают и просят их простить. А героиня — рассудительная и благовоспитанная — проходит через все испытания, как стойкий солдат, — и сохраняет добродетель. Эти традиции были продолжены в женском романе первой половины XIX века — у Джейн Остин и сестер Бронте. Белла не случайно называет «Грозовой перевал» своим любимым романом и берет имя Эдвард из «Разума и чувств» Остин. И сама она очень похожа на английских героинь того времени — добропорядочна, рассудительна и сдержанна в выражении чувств.

Вы сказали, что «Сумерки» — это не готический роман, а некая под него стилизация. В чем здесь принципиальная разница?

Тут я бы говорил не столько о разнице, сколько об отсутствии каких-то важных признаков. То есть ты вскрываешь коробочку, а внутри совсем не то, что заявлено было на этикетке. Есть темы, которые должны обязательно присутствовать в gothic fiction. Готика занимается эволюционным разрывом между крупными пластами. В первую очередь — между природными и историческими пластами. Например, европейцы к концу эпохи Просвещения оторвались от своего прошлого — от суровых феодалов, фанатичной церкви, — и тогда полузабытые предки воскресли в литературе в виде готических злодеев — безумных монахов или вампиров. Тени прошлого как бы оживают в современном мире. Вот Дракула Брэма Стокера: из дикой Трансильвании XV века он перебрался в викторианский Лондон рубежа XIX-XX веков, купил там недвижимость и едва не пустил корни.

Вы имеете в виду, что в готике всегда нарушается линейность времени и преемственность традиций? Кто-то, кто не должен быть где-то, оказывается там, будучи носителем инородного культурного пласта.

Это просто обязательно. Все эти вампиры, призраки — это непогребенные предки, которые не сумели передать свой опыт и не освободили место для следующих поколений. Другой лейтмотив готики — это сбой в природной эволюции, например дегенерация — когда человек превращается в животное или в растение или когда неорганика распространяется в органическом мире. Часто это связывают с заражениями, вирусами. То, что мы в природной иерархии всегда ставили ниже человека, активизируется и поглощает людей. Цивилизованному человеку страшно вообразить себе, что низшие формы природы могут использовать его как материал. Что он, венец творенья, может оказаться внизу пищевой цепочки. Коротко говоря, литература ужасов пугает нас воскрешением древности, восстанием природы и — регрессом. И именно этого, чего нет в книгах Стефани Майер.

Но в «Сумерках» же есть нарушение законов природы. Есть перевоплощение человека в оборотня, которого в саге называют чуть ли не большой собакой, — то есть человек опускается вниз по иерархии, становится животным. Или вампир, который перемещается со сверхзвуковой скоростью, что тоже не является нормой. Как раз появляется ощущение неправильности, чего-то такого, что не было задумано природой — и тем не менее это происходит.

На поверхности — да. Но в реальности — нет. У Майер вампиры и оборотни — игрушечные. Например, сверхспособности — это любимая тема фэнтези и сай-фай, жанров, гораздо менее конфликтных в своей основе. Благодаря прогрессу наши возможности сейчас стремительно расширяются, и в фэнтези сверхспособности персонажей не таят в себе смертельной угрозы, там отсутствует готический «разрыв». Белла, например, бурно радовалась тому, что стала вампиршей и теперь так здорово прыгает, лазает, летает... Она похожа на героев Жюля Верна — оптимистов, открывавших новые миры.

То есть все, что кажется готическим, на деле скорее роднит «Сумерки» с супергеройскими комиксами, нежели с готической традицией?

Совершенно верно. Сверхспособности есть, а потенциальные конфликты отсутствуют. Готика не упивается техническим прогрессом и совершенствованием природы — для этого есть сай-фай, комиксы героические, фэнтези. Ее больше интересуют побочные эффекты, издержки бурного роста. Излюбленный мотив романтической готики — это сделка с дьяволом, когда герой резко разбогател, получил новые возможности или сверхспособности, но в конечном итоге перестал быть самим собой. Превратился в кого-то иного. Здесь самое интересное — понять, чем он платит в этой сделке и во что превращается.

Как в «Портрете» Гоголя?

Конечно. И «Портрет» об этом, и «Вечер накануне Ивана Купала», где звучит тема проклятого золота, и, если помните из детства, сказки Гауфа — «Калиф-аист», «Карлик Нос» и «Холодное сердце» — тоже разрабатывают мотив сделки с дьяволом.

Главное отличие «Сумерек» от готической литературы — в том, что готические мотивы у Майер лишены конфликта. Белла, кажется, уже в конце первой книги заявила Эдварду: «Я готова стать вампиром, укусите меня, пожалуйста, кто-нибудь» (сексуальный подтекст ее желаний сейчас не обсуждаем). Сделали ее вампиром. Проблемы никакой не возникло. Потом зрители скажут: «Какой она хороший, благовоспитанный вампир получилась». И снова все хорошо. А ведь уже готический роман XVIII века осознал проблему свободы, новых возможностей — и самоконтроля. Радклиф, и Годвин, и Шиллер в «Духовидце», и, конечно, Льюис, и Мэри Шелли заметили обратную пропорциональность между растущими возможностями и самоконтролем. Вроде бы человеку удается все больше и больше, но совладать со своими способностями не так-то просто.

То есть у человека меняется личность из-за того, что у него появляется больше возможностей, чем он может осмыслить или проконтролировать?

Да, наступает перенасыщение (отсюда — знаменитый романтический «сплин»), нарушается восприимчивость. И постепенно едет крыша. Герой начинает мутировать, утрачивает свое «я». Это сквозная тема романтической страшной повести: она всегда рассказывает про заманчивые дары...

Но ты за них должен что-то дать взамен.

Да. И «взамен» начинается деформация личности, на что герой вовсе не рассчитывал. Так работает любая зависимость — наркотическая, например: сначала человек пробует, чтобы расширить свои возможности, но на следующей стадии он — уже не совсем тот, что был. У него родились другие, более острые желания, которые ему не подчиняются.

А что у Майер? Возьмем Джейкоба (по сюжету «Сумерек» это подросток, который стал оборотнем. — Правила жизни). В «Новолунии» автор намекает, что Джейкоб переродился — у него злобный взгляд, играют желваки, он сам говорит: «Теперь, Белла, я уже не тот. Нам будет трудно вместе, я не смогу с тобой общаться, уходи». А спустя пару дней он снова ведет себя как влюбленный школьник. Разумеется, никакой он не оборотень. Я нашел анонс, который вывешивали у нас на сайтах и в кинотеатрах. Текст меня озадачил — я вам зачитаю: «Белла даже не подозревает, что ее лучший друг Джейкоб — порождение еще одного народа тьмы, народа куда более жестокого и опасного, чем аристократы-вампиры». Это фактическая неправда. У Майер оборотни однозначно не более кровожадны и опасны, чем вампиры, — да они и сами по себе не кровожадны и не опасны. Вообще оборотни и вампиры в «Сумерках», за редким исключением, — высокоморальные существа. Их не мучает разлад между человеческой этикой и сверхспособностями. Никакой коллизии здесь не возникает.

Вы хотите сказать, что в том месте, где у готического романа должно было быть некое развитие персонажей и некий непримиримый конфликт, который нельзя по-голливудски отполировать, он как раз был сглажен и отполирован?

Да, в этом месте намечалась проблема, которую Майер в упор не видит. Один зритель на форуме написал, что было бы интересно, если бы Белла встретила Эдварда, когда у него случился срыв. Помните, он говорил, что сбежал из дома, бродил по улицам и убивал людей. И это был бы действительно подходящий момент для постановки готической проблемы. Впрочем, даже когда Эдвард сорвался, он нападал только на преступников, то есть действовал исходя из моральных соображений, на манер благородных разбойников. В общем, все у него в порядке. Но Майер не идет даже и по этому пути, она преподнесла Белле уже абсолютно цивилизованного, деликатного, воспитанного Эдварда. Такой вампир может внушить умиление, жалость, но точно не страх.

А если мы представим, что в последней части саги, когда Белла становится вампиром, она бы не стала сразу суперкрасавицей с суперспособностями и не зажила своей обычной жизнью, а была бы вынуждена уехать от родных или если бы она сорвалась и убила человека, это бы было готическим романом?

Во всяком случае, это был бы готический поворот — изоляция от родных и друзей, как в «Песочном человеке» Гофмана и других страшных новеллах романтизма. Герой забывает мать, невесту, друзей. Изоляция — типичный симптом того, что человек мутирует, перерождается. Белла же не выпадает из социальных связей — она регулярно возвращается домой к отцу, который с удивительным терпением и пониманием сносит ее выходки. Эта проблема тоже не разрабатывается. Если бы Белла выпала из привычного круга, сожгла все мосты, если бы ее страсть приняла характер мономании... Но этого не случилось.

Мы с вами так обсуждаем «Сумерки», как будто они написаны писателем, про которого мы точно знаем, что он интересовался готической традицией. На самом деле фактически мы знаем только то, что Стефани Майер была домохозяйкой, что она сидела на сайтах, которые выпускали фанфики, что однажды ей приснился сон — и она по этому сну написала книгу, пока у нее в соседней комнате играли три ее ребенка. И получился почему-то феномен. Не так много вещей различают «Сумерки» и романы в мягких обложках, но тем не менее «Сумерки» стали большим международным суперкассовым явлением с огромным фандомом. Почему именно эта книга так выстрелила при всей ее примитивности, которую отрицать, наверное, странно?

Значит, возвращаемся к жанру любовного романа. Даже по отзывам читательниц видно, что сила Майер — в любовной интриге, а не в вампирическом экшене, который приставлен к основному действию, что называется, не пришей кобыле хвост. У нее долго тянется идиллия, а в конце, как черт из табакерки, выскакивает какой-нибудь злодей — Джеймс, Виктория или внезапно озверевшие Вольтури. Кто эти люди (извините, вампиры)? Где они были раньше? А если говорить о сильной стороне Майер... На форумах поклонницы романа пишут: «Если вы уже забыли свою первую, школьную любовь, то обязательно вспомните ее после прочтения». Я заметил, что, судя по отзывам, ядерная аудитория Майер — это домохозяйки. Хотя ожидал, что там будут сплошные девочки-подростки. Тинейджеры настроены более критично, а вот домохозяйки — самая благодарная публика. Возможно, у них за плечами вполне благополучный брак, но прежних страстей уже нет. Чем «Сумерки» — по сути, дамский роман в мягкой обложке — выделяются в общем потоке любовных романов? Во-первых, здесь есть героиня, с которой легко и приятно себя идентифицировать. Майер удачно выбрала героиню. Это современная Золушка, на которую обратил внимание принц.

Вы имеете в виду, что это девушка без каких-либо ярких черт, талантов, условно усредненная героиня?

Да. Золушка не слишком привлекательна, но автор дает сигнал читателям: «Вы такие же, как она, и я пишу для вас». Если вывести в качестве героини длинноногую эффектную блондинку, с ней массовому читателю будет сложнее себя отождествить. Здесь главное — найти правильную пропорцию, и, мне кажется, Майер это удалось. Мы видим приятную внешне девушку с незначительными, но осложняющими ей жизнь дефектами — у Беллы плохая координация, она от природы бледная, и она интроверт.

Почему героиня с таким набором качеств оказывается настолько привлекательной для читателя?

Из-за того, что она интроверт, а окружают ее в основном экстраверты, она не вполне уверена в себе, притом что героиня очень милая. У нее ярко выраженный комплекс неполноценности: девушка, сама по себе привлекательная, попросту себя недооценивает. Белла не ходит на танцы, не играет в волейбол, не желает праздновать день рождения, она панически боится привлекать к себе внимание — чтобы вдруг не опозориться. Но мы-то видим, что Белла ошибается в себе, у нее совершенно нет повода прятаться от людей. И вся ее история — это такой светлушный, эгоцентрический, даже солипсический воспитательный роман. У Беллы почти нет неприятностей. Наоборот, весь мир помогает ей преодолеть комплекс неполноценности и поверить в себя. Сквозная тема романа — это исцеление Беллы от комплексов. Как только Белла переехала в дождливый Форкс, первое, что она с удовлетворением заметила, — машины одноклассников старше, чем ее красненький пикап, девушки побледнее, чем она, а значит, она не будет выделяться. Каллены — тоже аутсайдеры и новички, — выходит, не она одна такая.

То есть у нее все более-менее?

Она сразу выходит на средний уровень и меньше боится выглядеть лузером, меньше думает о том, что она какая-то убогая. Поверить в себя ей помогает сам Форкс. Переубеждением Беллы заняты все — Каллены, и Джейкоб, и даже злобный клан Вольтури, одноклассники, природа и погода. Если в Финиксе (где она жила до этого. — Правила жизни) ее никто не приглашал, то в Форксе мальчики ее сразу замечают.

На мой взгляд, Майер умело использует в романе механизм перетолкования. Джессика однажды сказала Белле: «Тебя здесь многие приглашают на свидания, но ты сама всем отказываешь». Иначе говоря, Белла осталась интровертом, но перетолковала свою «странность» из дефекта — в своеобразную фишку: я трудно схожусь с людьми из-за своих сверхспособностей. Верный Эдвард на протяжении тысячи страниц озабочен только одним — он твердит Белле: «Ты особенная, непредсказуемая, я никогда не знаю, что ты еще выкинешь, я не могу проникнуть в твои мысли, в тебе есть какая-то тайна» (по сюжету Эдвард мог читать мысли всех персонажей, кроме мыслей главной героини Беллы. — Правила жизни). Мало того что в нее влюбился сказочный принц — члены «королевской» семьи Джаспер и Элис уговаривают Беллу: «не комплексуй», «ты стоишь его», «ты не такая, как все». Вообще Эдвард стал для Беллы не столько любовником, сколько ее личным психотерапевтом: он изо дня в день с упорством доказывал ей, что она интересна и достойна любви, поднимая ее самооценку.

Есть интересный момент в том, как, когда и какую реакцию вызвали эти романы. «Сумерки» начали выходить в середине 2000-х, через семь лет после первой книги вышел фанфик на сагу — книга «Пятьдесят оттенков серого», уже такая взрослая версия «Сумерек», где главный герой — не вампир, а человек с сексуальными перверсиями, но в остальном там все точно так же. Нам показывают некую модель романтических отношений, в которой есть загадочный, стилизованный под байронического герой с какой-то особенностью, с каким-то темным прошлым — и есть ведомая героиня, которая в него влюблена и которая готова делать практически все, что он ей скажет. Иногда, конечно, у нее бывают всполохи характера, но в целом это так. Обе эти книги получают огромный коммерческий успех, колоссальное распространение — и все это параллельно с феминистическим движением. То есть, с одной стороны, мы видим движение #MeToo, мы видим, как феминистская риторика появляется все больше не только в активистских историях, она просачивается и в женский глянец, и в поп-культуру, везде-везде. И одновременно с этим весь мир, особенно женщины, зачитывается историями про то, как девственницу чуть ли не похищает какой-то богатый странный мужчина, а она делает все, что он говорит, и читательница от этого млеет. Как вы думаете, почему такой взаимоисключающий процесс возник в одном и том же поп-культурном пространстве? Как это вообще возможно?

Если мы трактуем историю как роман раскрепощения, тогда можно взглянуть на нее иначе: героиня ощущала себя зажатой серой мышкой, а новый опыт помог ей раскрепоститься. Это перекликается с темой эмансипации.

Мне кажется, это абсолютно восьмидесятническая история, когда выходили всякие «Грязные танцы» и «Девять с половиной недель», все эти истории про мужчину, который вроде тебя и травмирует, но при этом помогает раскрыться. С тех пор прошло 30 лет и много чего поменялось, а история, сделанная по тому же лекалу, имеет успех и сегодня.

Ну, феминистское движение началось еще в XVIII веке. Поэтому для истории тридцать лет — небольшой срок. Это видно на примере отношения к меньшинствам. Многие нормы, которые утвердились на Западе в восьмидесятые годы, перекочевали в наши дни. Вот в сравнении с пятидесятыми годами — да, получится большой разрыв.

Если говорить о том, чем «Сумерки» отличаются от «50 оттенков серого»... Откровенной эротики в «Сумерках» очень мало. Заметьте, что влюбленные в Беллу мужчины ее не домогаются. Эдвард боится физической близости, Джейкоб вроде бы не против, но его удерживают внешние обстоятельства, а в итоге он утешился ролью няньки в вампирской семье. Поэтому читатели, нацеленные на результат, плюются в комментариях — господи, сколько можно тянуть резину, когда наконец этот малахольный Эдвард переспит с Беллой? У Майер она как бы «зависает» и с Эдвардом, и с Джейкобом в отношениях платонических. Когда мужчина галантен, ухаживает за дамой, выполняет все ее желания, но не настаивает на физической близости. А ведь именно сексуальный натиск больше всего пугает Беллу, как любую эмансипированную женщину. Самая лестная, приятная для нее ситуация — когда за ней ухаживают бескорыстно, не ради обладания, — когда мужчина смиряется с платоническими отношениями.

Разве это не роднит роман с готической традицией? Там же момент с эротической близостью тоже всегда был не ради близости как таковой. В «Ребекке» Дафны дю Морье, например, за близостью стояла совершенно другая, мистическая подоплека. То, что выглядело как склонение к сексу, по факту им не оказывалось. Это была ритуальная история, и это смешивается с мотивом обращения в вампира.

Да, в готической традиции эротика преобразуется в ритуал, как правило, религиозно окрашенный. Откровенные сцены и фривольность трудно сочетать с готическим сюжетом, так же как и с детективным. Но это относится и к классическому дамскому роману. У Майер акцент сделан на атмосфере добрачного ухаживания, флирта. Эротизируются взгляды и легкие прикосновения. Так принято в дамском романе, и Майер использует все эти избитые клише: «его прикосновение было подобно электрическому разряду», «золотое сияние его глаз обжигало — я забыла, что нужно дышать», «я почувствовала, что мое тело словно плавится под этим взглядом» и т. п. Она интригует читателя предчувствием телесной близости — и останавливается на этом пороге. Поэтому ее книга подходит широкому кругу, ее смело можно рекомендовать девяностолетней бабушке, а старушка даст его почитать внучке или правнучке. Вообще эротика в «Сумерках» имеет не физиологический, а модельный, подиумный оттенок. Персонажи словно бы сошли со страниц глянцевых журналов: «великолепная фигура прекрасно смотрелась бы на обложке Sports Illustrated Swimsuit»; Эдвард «выглядел так, словно заявился в класс прямо со съемок рекламы геля для укладки волос»; Карлайл «молодой, белокурый, был прекраснее всех кинозвезд, которых я когда-либо видела»; даже у злобного вампира Джеймса был «красивый тенор, из тех, что обычно слышишь в рекламе роскошных автомобилей». Если вы посмотрите постеры к «Новолунию» и к первому «Рассвету», то увидите подиум, где позируют два модельных паренька, а между ними Белла.

Но любовный треугольник — тоже вполне готический мотив, верно?

Скорее, это мелодраматический мотив. И настоящего любовного треугольника здесь нет, потому что, по сути, Беллу просто обхаживают два галантных кавалера. Один совсем изысканный, другой попроще, но к Белле очень великодушно относится. Оба за ней ухаживают, и женщина чувствует себя как королева, как прекрасная дама на рыцарском турнире, которая выбирает лучшего из поклонников. Даже когда Белла идет в кино с Джейкобом и Майком, она садится посередине, как королева, а они занимают места на соседних креслах — и переругиваются, и тянут к ней руки, и ждут, кого она выберет. Оба парня с ней вежливо, деликатно заигрывают. Для большинства это весьма привлекательная ситуация.

Один из моментов, за который «Сумерки» критикуют даже те, кто любит книги про вампиров, — то, что исторически жизнь вампира, его ночное существование было частью проклятия, которое он получал, становясь бессмертным, а в книгах Майер его мучения на солнце заменены тем, что он сверкает, как будто бы он в стразах.

Конечно, это яркий пример того, как Майер снимает все базовые готические конфликты. Базовая проблема вампира, кстати, заключается не в солнцебоязни, а в том, что он не может вести дневную, регулярную социальную жизнь. Вести нормальную социальную жизнь ему мешают его же сверхспособности. У Майер семье Калленов удается без особого труда примирить одно с другим. Получилась очередная история без конфликта.

То есть Стефани Майер сводит любой готический конфликт до того, что куда ни плюнь, попадешь во что-то хорошее и, кого бы ты ни выбрал, у тебя все будет либо классно, либо суперклассно?

Да, именно так. Роман солипсический, весь мир вращается вокруг Беллы, и все устроено таким образом, чтобы осчастливить ее, ободрить, разуверить в подростковых комплексах. Даже плохие вампиры — Джеймс, Лоран, Вольтури — не забывают отметить, что Белла очень вкусно пахнет, что она необыкновенно привлекательна, что им трудно сдерживаться рядом с ней и так далее.

Книга, которая выйдет в августе, на русском будет называться «Солнце полуночи» или «Полуночное солнце». Она будет написана от лица Эдварда. Ее анонсируют как «мрачную книгу» о том, что было у Эдварда в жизни до Беллы — срывы и убийства людей. Анонсировано и то, что она будет более объемной. Как вы думаете, получится ли у писательницы создать какую-то готическую историю?

Стефани Майер уже много успела сочинить. И так же как вампиры и оборотни не способны переродиться — не переродится и она. Ее романы держит любовная, мелодраматическая интрига с легкой примесью фэнтези. Если же она сделает упор на готический сюжет, станут видны прорехи и швы. Сама Майер признает, что ничего не читала о вампирах, создавала их практически с нуля. Охотно ей верю. Она действительно не понимает природу вампиров и оборотней, не чувствует диалектику этих образов. Есть обязательные компоненты, которые делают вампира — вампиром. По определению Монтегю Саммерса, которое Майер цитирует в первых «Сумерках», вампир — страшный, отвратительный, но при этом жутко притягательный. Как и все Каллены, Эдвард элегантен, но в нем нет ничего страшного и тем более отвратительного.

Он еще и не страдающий герой. Вампир же — герой проклятый, так что он не может стать отцом дочки и зажить семейной жизнью, как это было в «Сумерках».

Конечно. У романтического вампира есть три обязательные компоненты, из которых сложился его образ в начале XIX века. Во-первых, вампиры — это элита, что отражено у Майер. Их отличает богемность, высокий социальный статус, образованность и развитый интеллект, плюс неограниченные финансовые возможности. Но это лишь треть объемного и противоречивого образа. Помимо аристократа вампир — это наш дальний предок, пращур, а еще — мертвец, труп. Именно из сочетания аристократа, праотца и трупа родился романтический вампир. Предок страшен своей дикостью, архаичностью, труп — вызывает физическое отвращение. Вместо этого Майер предъявляет нам Эдварда, который нисколько не архаичен. Он только обещает: вот-вот не сдержусь, вот-вот укушу — и даже в гневе ведет себя как нервный, хорошо воспитанный джентльмен. И конечно, в Эдварде нет ничего от трупа.

Физически отталкивающие компоненты обязательно должны быть у вампира?

Вампир — мертвый. Не в том смысле, что он малахольный, как Эдвард, а в том смысле, что он принадлежит неорганическому, минеральному миру. Так же и оборотни. Они принадлежат к животному царству — не потому, что у них есть когти, хвост и загривок, а потому, что они физически зависят от природных циклов. А в «Сумерках» Джейкоб (оборотень. — Правила жизни) говорит Белле: «Не смотри голливудское кино, Луна нам не нужна». При таком отношении к мифу я не стал бы ждать, что Стефани Майер глубоко проникнет в готическую стихию в новой книге.

Есть мнение, что готические книги и фильмы ужасов пользуются особенной популярностью, когда экономика стабильна, когда в общем все в порядке, когда наступает рекреационная эпоха. Как вы думаете, в 2020 году, когда весь мир в стрессе из-за пандемии и кризисов и все очень резко поменялось, будут ли готические сюжеты пользоваться таким спросом?

Я думаю, нам стоит дистанцироваться от 2020 года и взглянуть на проблему шире. 2020 год — ерунда в историческом масштабе. Французская революция с близкого расстояния казалась грандиозным потрясением, хотя в историческом масштабе она выглядит маленькой зазубринкой в цикле непрерывного роста, кризисом полового созревания, как выразился в свое время немецкий философ Новалис. Кризис чуть замедлил процессы, которые следовало притормозить. То же самое и у нас. Мы привыкли, что мировая экономика непрерывно растет, и если однажды она упала на пару процентов, считаем это вселенской катастрофой. И зря. Пока что мы находимся в фазе бурного роста, на пике научного прогресса. Ситуация весьма напоминает рубежи эпох — 1800 год и 1900 год — успешные, результативные периоды. Мы очень быстро растем, отрываемся от природных циклов и от исторического прошлого, а готика нас предостерегает — говорит о механизме инерции, пугает мутациями и регрессом. Эти страхи никуда не делись. Мы дрожим над достигнутым благополучием и вместе с тем боимся потерять свое «я» в потоке перемен. И волна ремейков классического хоррора 1930-х и 1980-х годов лишний раз доказывает, что готика сегодня, безусловно, остается в тренде.