«Любовь во времена Zoom и чумы»: Правила жизни публикует диалог писателя с возлюбленной
— Таких, как мы с тобой, канадский писатель Дуглас Коупленд называл Poverty jet set, авиабосяками. «Представители этого интернационального братства склонны к чрезвычайно дорогим телефонным романам с людьми по имени Серж или Ильяна; на вечеринках любят обсуждать дешевые рейсы». С поправкой на время и технологии попадаем под определение почти стопроцентно: познакомились в телеграме, живем в разных городах и даже странах, до карантина существенная часть нашего бюджета уходила на авиаперелеты. Помнишь 8 марта в Барселоне, где мы виделись в последний раз: как хохотали над демонстрацией феминисток, проходившей под балконом нашего отеля на Passeig de Gràcia? Пили шампанское, шатались по весеннему городу, покупали старинные карты, мочили ноги в ледяном море — и ничего, вообще ничего вокруг не говорило о том, что пандемия уже идет полным ходом, что через пару недель эти улицы будут пустыми, а счет погибшим пойдет на десятки тысяч.
— Да, все это было каких-то пару месяцев назад. Тогда мы с тобой все еще игрались расстоянием так же, как и временем. Один город, другой город — это всего лишь полтора часа на самолете. Туда-обратно, подумаешь, какая мелочь, можно было прилететь на несколько часов, просто поцеловаться, это было само собой разумеющимся.
Кто же знал, что мир так изменится за месяц? Сейчас вспоминаешь это расточительство и рыдаешь: как же бездумно все тратилось. Постоянно задаешь себе один и тот же вопрос: «Почему, почему же тогда я не жила моментом?»
Почему в те краткие мгновения, когда надо было поглощать все — звуки, запахи, прикосновения, цвет стен и обстановку, воздух города, ритм, движение, пульсацию и бесконечно тонкие градации чувственных ощущений, — ты думала о том, что завтра на работу, где у тебя конфликт с начальством?
Та работа исчезла сама собой, все обвалилось в момент, привычный мир рухнул. Апокалипсис — вот он, случился.
В сложные времена человека поддерживает либо идея, либо опора на те моменты, когда все было хорошо. На секунды слепящего, обжигающего счастья, вспышкой прорезающего небосвод твоей жизни. Но ты сама смазала эти моменты счастья — мыслями о насущном. В размышлениях о бренном, о том, что на деле оказалось ненастоящим, проходящим и нестойким. А то, на что ты могла бы опереться потом, ты затерла — лишь потому, что «полтора часа туда, полтора часа обратно, самолеты летают дважды в день, мы всегда можем увидеться».
И теперь ты хватаешься за каждое написанное слово, за каждый видеозвонок — в попытках вспомнить то самое, живое, изменчивое, подлинное. Цвет, вкус, запах, осязание. Которых уже нет. И будут ли они — ты не знаешь. Кастрированная действительность. Всего лишь звук, всего лишь картинка. Но ты хватаешься и за это. Потому что вдруг и оно внезапно перестанет быть.
— Да, все так. Все именно так. Но ведь мы начинали с этого, помнишь? Пока мы были знакомы только виртуально, переписка оставалась единственным соединяющим нас каналом. Два влюбленных друг в друга телеграм-канала — это мы в 2018-м. Слова, но за каждым словом пытаешься угадать эмоцию, считать намек, уловить зыбкий образ человека по ту сторону цифрового кабеля. Иногда мы одновременно выпадали из нашей реальной, сиюминутной жизни вокруг — на вечеринках удалялись в другую комнату, каждый в своем городе, чтобы снова перекинуться этими словами-намеками, словами-сигналами. Это называлось «выйти к фонтану». Как в те куртуазные времена, когда Европу трясла совсем другая чума: герой и героиня выходили из бальной залы и случайно оказывались вдвоем у какого-нибудь плюющего струйкой воды тритона.
И вот пандемия снова вернула нас обратно, в исходную точку. И в этой точке, конечно, вместе с прежним волнением теперь есть и страх. Потому что люди отвыкают. Люди забывают. В условиях такой острой нехватки тепла люди ищут его на стороне. Но невидимый фонтан никуда не делся, он все еще журчит где-то в параллельной цифровой реальности своей пиксельной водой, и я выхожу туда сразу, как просыпаюсь и нащупываю планшет возле кровати. Выходи и ты.
Может, это все за этим и надо? Чтобы, пока мы сидим каждый в своей скорлупе, память о касаниях обнулилась, все наши сенсоры очистились — и когда мы наконец встретимся, то вести тебя в винный бар, брать за руку, целовать будет так же волнительно, как и в первый раз? Не каждому дано пережить такую перезагрузку, но нам — нам, возможно, повезло?
— А я все время думаю о том, как раньше люди внезапно уходили на войну, в крестовые походы, открывать Америку. Ведь они тоже надеялись вернуться и увидеть тех, кого любили. Я говорю себе, что я ушла на войну, но однажды я вернусь, мы вернемся, и будет радость узнавания, радость двойного узнавания — нас тех же самых, давно знакомых, и нас новых, изменившихся на этой войне. А пока что — как и на любой войне — я пытаюсь не сойти с ума и каждый день перебираю воспоминания и письма как доказательства реальности того, что все не приснилось. Бесконечный апрель 2020-го.
— Да, он действительно бесконечен, как и эта бесславная война, война без сражений, без полководцев, без видимого противника и с непонятной линией фронта. Время в карантине ползет медленно, но все же ползет. Скоро будет два года, как мы развиртуализировались, увиделись в первый раз. Тогда, после километров переписок, намеков, «выходов к фонтану» мы были как два электрода, накопивших напряжение и наконец разрядившихся друг в друга мощной электрической дугой.
Никогда не говорил тебе, но сейчас скажу: однажды, когда мы после очередной недели вместе прощались в «Шарике», я, лысый бородатый мужик весом 90 кг, разревелся, как девочка, едва ты исчезла за паспортным контролем. Все тогда было смутно, все неясно: я не знал, увидимся ли мы снова, испытаю ли я опять это простое, животное счастье — прижимать к себе другое, но бесконечно родное тело, чувствовать тепло и вдыхать твои длинные, буйные волосы.
В марте этого года, два месяца назад, мы прощались совсем иначе — потому что были уверены, что увидимся через две недели. В новой московской квартире, которую я выбирал уже не для себя, а для нас, ты оставила твои контейнеры для линз в ванной, ряд туфель у входа, гроздь платьев в шкафу. Они все еще висят там, они пахнут тобой и напоминают, что однажды все кончится и ты вернешься. Мы ждем, мы копим наши заряды — и только подумай, какие искры будут лететь, когда мы снова встретимся и вновь прикоснемся друг к другу.