Книга недели: «Манарага» Владимира Сорокина
Новый роман Владимира Сорокина, как водится, вызвал бурное обсуждение критиков и первых читателей, большинство из которых оказались единодушны в своем вердикте: ничего нового, а тем более революционного, живой классик не предлагает. Концепция сорокинского будущего действительно сложилась настолько, что постоянному читателю она не только хорошо знакома, но и как будто привычна: новое средневековье, раздробленность, всевозможные «умницы», зооморфы и великаны, наркотические золотые рыбки — все это уже было в других текстах писателя, вышедших за последние десять лет. Но это, разумеется, отнюдь не повод игнорировать «Манарагу».
Сюжетный замысел романа тоже не шокирует, хотя он по-своему замечателен. В постгуттенберговскую эпоху, когда бумажные книги существуют уже исключительно как музейные ценности (90% уничтожено, 10% осело в хранилищах), появляется новая незаконная и жутко дорогая забава для богачей: гастрономическое шоу book`n`grill — приготовление изысканных блюд на жаровне, в которой пылают первые издания мировой классики, выкраденные из музеев и библиотек. Поваров-специалистов немного, и все они входят в синдикат под названием «Кухня», со своим кодексом, службой безопасности и управляющим квинтетом. Главный герой «Манараги» — «русский» повар Геза, book’n’grill chef, специализирующийся на гриле на русской классике: осетрина на «Идиоте», судачки а-ля натюрель на «Мастере и Маргарите», куриная шейка на Бабеле, карамелизованные фрукты на «Романе с кокаином»... Для каждой книги находится целевая аудитория, которая дополняет шоу своими странностями и страстями. Book`n`grill — это вообще про страсть или хотя бы романтику, как объясняет Геза: «Все-таки книга — это целый мир, хоть и ушедший навсегда. В этом смысле я романтик. Я сын гуманитария, внук стоматолога, правнук адвоката, праправнук раввина. И я знаю точно — если ты любишь книгу по-настоящему, она отдаст тебе все свое тепло».
Большая часть романа представляет собой череду гастрольных историй Гезы, среди которых встречаются и вполне анекдотические: заказчик, считающий себя Толстым и предлагающий для гриля свой только что написанный рассказ «Толстой», или зооморф, пишущий новую теорию сверхчеловека и заказывающий кусок собственного мяса на собственной же рукописи. Все это, разумеется, Сорокин украшает мастерскими и остроумными стилизациями, которые в том числе могут пригодиться как легкая демо-версия для тех, кто до сих пор не решился на чтение «Голубого сала» или «Романа». А сюжет тем временем оказывается авантюрным и даже детективным.
Покажется этот зажигательный литературный аттракцион читателю забавным или не очень, зависит, простите за прямолинейность, от позиции по вопросу будущего книг. Сорокин настроен скорее трагически. При этом важно понимать, что трагедия заключается не столько в победе цифрового мира над аналоговым и чтения над чтением. Качество текстов, годящихся для гриля, оценивается по сложившемуся в гуттенберговские времена канону, и, если принять метафору чтение=пожирание за данность, то можно увидеть, что система литературных ценностей в новом средневековье осталась той же, что сейчас, и даже еще более консервативной (постсоветская литература здесь идет не за полноценное полено, а за валежник, жарить на Горьком тоже не комильфо). Ужас романтика Гезы в том, что на смену уникальной, единственной в своем роде книги, которую можно прочитать только однажды, придет молекулярное тиражирование и массовое потребление, а псевдоуникальное переживание станет доступно любому, легально и дешево. И оно рано или поздно придет. И это трудно назвать спойлером хоть внутри романа, хоть за его пределами.
Уравнивать позицию героя с позицией автора — запрещенный прием, если бы Сорокин не выдал нам разрешение заранее. В литературном номере Правила жизни, вышедшем летом 2016, Сорокин не только дал задание коллегам порассуждать о будущем бумажной книги, но и рассказал в интервью Галине Юзефович о своем видении, которое, как мы сейчас понимаем, уже предвосхищало «Манарагу»: «У меня старомодное отношение к книге. Я люблю ее вес, шершавость страниц, запах. На книгу можно пролить кофе или даже поставить горячий кофейник, можно прожечь ее сигаретой. Она молчит, ей не нужно электричества. Она ничего не требует. Хочешь — читай, хочешь — поставь на полку, хочешь — выброси на помойку. Ее можно облить слезами, вином, кровью, спермой. И это все останется на ней в память о читателе. В нее можно вложить цветок. Когда я был в Стэнфорде, то там, в библиотеке, читал дневники русских офицеров, покинувших Россию сразу после Гражданской войны. У одного офицера дневник кончался, когда он садился на корабль в Одессе. И на последней странице была веточка акации. А что может iPad? Слезы или кровь стекут с него, ничего не оставив».
«Манарага» — печальная баллада о книге как вещи, книге как индивидуальности, книге как осязаемой памяти о тех, кто ее читал. В этом смысле Сорокин уже действительно не визионер, а поэт, повествующий о проигранной битве. Действительно ли он больше не способен предсказывать будущее? Да нет же — он по-прежнему на своем футурологическом коне. Просто мы уже привыкли к ожиданию того, что описывает Сорокин, а он уже пережил свои прозрения до лирической степени. «Манарага» — не предупреждение, а замурованное послание пионера 2017 года потомкам, которое нетерпеливые современники вскрыли раньше времени. Оценили стиль, посмеялись над узнаваемыми типажами, поморщились на сексуальную жизнь зооморфов, обиделись на то, что в будущем не нашлось места русским как нации, и, ясное дело, двинулись вперед к той точке, из которой грустный Сорокин весело нам помахал. В графитовые недра уральской горы Манараги.