Что читать на выходных: рассказ Ксении Букши «Другой»
Если говорить про мистический опыт, то да, у меня такой был.
Хотя вообще с осторожностью надо к таким вещам относиться.
Это же не магия какая-то.
Не что-то такое красивое, метафорическое.
Это не про искусство и эстетику.
Это неизвестно что – но оно такое,
что отмахнуться и сказать «а, это неизвестно что,
и поэтому это не важно» – не получается.
Дело было так.
Я рисовал в метро.
Вообще, я раньше часто рисовал в метро.
Это такой способ разрисоваться, своеобразная практика наподобие медитации.
Ну, у меня долго были занятия, которые... ради зарабатывания.
Иллюстраторских заказов почти не было, и прочее, и прочее.
Ну и для себя рисовал редко, с настроением было тоже как-то не очень.
И вот есть такая практика — рисовать в метро.
Берешь пачку обычной бумаги для принтера, карандаш или ручку.
Садишься на складной стульчик где-нибудь у колонны в вестибюле станции, наверху или внизу, и рисуешь.
Ухватывать надо быстро, потому что народ все время движется.
И даже те, кто стоит и ждет, все время меняют позы и выражения лиц.
А я вообще люблю город рисовать.
Не так чтобы там вот «пейзажи», «городские зарисовки» или там «портреты с натуры» — так это нельзя назвать.
Когда смотришь на мир как он есть, то границы постепенно стираются.
Между деревом и домом, между домом и человеком.
Ну, конечно, в жизни существует это все: живое и неживое, природа и техника, и прочие разделения, различения.
А на рисунке все соединяется и превращается в линию или область цвета.
Предметы могут быть узнаны, но это не главное.
То есть это не главное, что есть предметы.
А в метро этот единый взгляд, это объединение всего усиливается еще и потому, что у тебя есть в среднем от доли секунды до трех секунд, чтобы что-то нарисовать.
На бумагу при этом не смотришь, это первое, что вообще прекращаешь делать.
Глаза у тебя всегда только на объекте сфокусированы, рука только на бумаге.
Навыки такого рода – вроде мастерства синхронного переводчика.
Хотя наверняка скоро уже их заменит искусственный интеллект.
Между рукой и мозгом формируется прямая связь, не опосредованная ничем когнитивным.
Глаз фиксирует, рука ходит как осциллограф, ты весь захвачен происходящим.
Ну вот. А надо сказать — я год так не рисовал.
Заржавело вот это вот все немножко.
Но навыки быстро очень восстанавливаются.
В первый день я вначале немного тормозил.
Линии просто не туда приходили, лица не сходились, ну такое.
Но час, два, пятый карандаш, и все начало происходить.
Как будто нужные узелки завязываются, все приходит под нужным углом, набираешь темп.
Тени и свет мгновенно складываются, как оригами.
Начинаешь получать удовольствие от того, что все четко и точно.
А потом я вышел на улицу — смотрю — а там весна! И закат!
Ваще красота.
Вечером стал просматривать, что получилось.
Ну и действительно, все оно так.
От первого наброска к последнему заметно все четче и точнее.
И вот я смотрел, смотрел и вдруг заметил одну вещь.
Я ее заметил, но подумал, что-то не то – может, потому что не очень хорошо сначала получалось.
Потом смотрю дальше — нет, точно не поэтому.
Короче.
Я заметил, что среди рисунков повторялось одно и то же лицо.
Не так чтобы «похожее» там, а вот прямо-таки то же самое.
Это было очень-очень странно и немного меня смутило.
Получалось, что один и тот же человек
(причем непонятно — мужчина или женщина, потому что лицо могло принадлежать и женщине, и мужчине с равной вероятностью;
оно не имело выраженных признаков пола, гендера).
Что это одно и то же человеческое существо ходило туда-сюда по вестибюлю станции и попадалось мне на глаза.
А я был так увлечен рисованием, что даже не зафиксировал, как это происходило.
Не заметил, что человек все время шастает мимо.
И, получается, что этот человек не просто так ходил мимо меня, а нарочно, специально хотел, чтобы я его рисовал, что ли.
Мне это все очень не понравилось, я не люблю такое.
У меня были случаи, когда меня преследовали, это дико неприятно.
Ну да и вообще, разные бывают причины, по которым такое может происходить, но все эти причины мне не нравятся, как ни крути.
В общем, я не то чтобы прямо зассал, но решил, что назавтра точно проеду пару станций и сяду в другом месте рисовать.
От греха подальше.
Ладно.
Доехал до «Владимирской», уселся там.
Есть очень удобное место, типа ниши такой.
Вот я там уселся и стал рисовать.
Сразу отметил легкость этого дела, почти сразу стало и удобно, и комфортно, и быстро.
Глаза, рука, голова — все влилось, все в потоке.
Очень приятное занятие, чувствуешь себя на своем месте.
И вот рисую, рисую и вдруг что-то странное начинаю замечать.
Ощущения какие-то повторяющиеся.
И я смотрю на бумагу и вижу, что снова рисую этого человека.
Того же самого, которого в прошлый раз нарисовал несколько раз.
Блин, думаю, да что ж такое-то, это уже по-настоящему неприятно.
В общем, я решил его поймать.
Но вот что странно, я его никак не мог увидеть.
Я понимал, что он где-то рядом, только потому, что моя рука начинала снова рисовать его лицо, но я его не видел!
На бумаге он появлялся снова и снова, а перед глазами его не было, хотя я вообще не смотрел на бумагу, а смотрел только на толпу!
Секундами мне казалось, что вот он, я его нашел, но это были какие-то доли секунды.
Я так устал за ним гоняться, что в какой-то момент закрыл глаза и тут же его увидел очень четко.
Открыл, и мне померещилось, что вот он, что я его нашел.
Я как подорвался за ним.
А толпа, метро — наткнулся на кого-то, получил пинок, извинился, чертыхнулся.
Несмотря на плотную толпу, мне удалось с ним поравняться, и я сразу понял, что это вообще не он.
Похож, но очень отдаленно.
Я вернулся, сел опять на стульчик, рисовать я уже не мог толком.
Мне мерещилось это лицо.
Я еще несколько раз, уже осторожно, догонял людей, которые казались мне теми самыми, но всякий раз они лишь отдаленно напоминали.
Вырисовывалась (пардон).
Вырисовывалась странная картина.
В реальности, если смотреть на вещи буквально, получалось так, что на одинаковых рисунках с одинаковыми лицами изображен не один и тот же человек в разных ракурсах, а разные люди.
А может быть, и не люди, а что-то общее между ними.
А может быть, и не общее, а вообще непонятно что.
Но лицо, лицо было определенно одним и тем же.
Не просто похожим, а ровно тем же самым.
Его нельзя было не узнать, невозможно ни с чем перепутать, и я уже изображал его достаточно точно, чтобы сомнений не оставалось.
Вечером я провел эксперимент.
Я отобрал рисунки, на которых было лицо, и показал их девушке.
Просто показал без особых комментариев.
Грешным делом мне пришло в голову, что мне могло все это вообще померещиться, ну и так как у меня все это из головы не выходило, то казалось, что все это какой-то бред.
Девушка спросила, кто это.
Я сказал: просто человек из метро.
Девушка сказала: он кого-то ждал?
Я сказал: не знаю.
Девушка сказала: грустный какой-то.
Может, он ждал девушку, а девушка не пришла, а он все ждал и ждал и не терял надежды.
Я сказал: а ты уверена, что это он?
Девушка всмотрелась в рисунок и сказала: упс, так это женщина, точно.
Я сказал: а мне не кажется, что лицо грустное.
И мы заговорили о другом.
Потом наступила ночь.
И я один сидел на кухне, тупил в соцсети и пил пиво.
И вдруг я услышал в углу кухни, где у нас посудомойка, а на посудомойке растет березка в горшке, которую пора уже пересаживать, она чахлая, и ей мало места.
Я услышал негромкий голос, не мужской и не женский:
Чувак, привет.
Я ответил: привет, чувак.
Голос сказал: спасибо.
Я спросил: за что.
А голос сказал: за рисунки.
Я сказал: хочешь, могу подарить тебе несколько, выбирай.
Он сказал: огромное спасибо, я выберу.
У него был голос вроде как человеческий, а вроде — как у робота-навигатора.
Я не выдержал и украдкой посмотрел в ту сторону, там ничего не было, березка, посудомойка, окно, и за окном в темноте огни.
И я подумал: а что я теряю.
И я спросил: кто ты?
Он сказал: ты меня знаешь.
А я сказал: не знаю.
А он еще что-то сказал, голос был чуть высоковатый, странный, спокойный и одновременно немного напряженный, и невозможно было уловить, с каким выражением он говорит.
И он еще что-то сказал невнятно, как будто удаляясь, и больше ничего не было.
Я допил пиво, закрыл ноут и пошел спать.
И мне приснилась церковь.
А может, и не церковь.
А может, не приснилась.
Тарам-парам-пам-пам.
Внутри было полутемно, снаружи солнце сквозь маленькие окна.
Пыль в солнечных лучах.
Внутри еще горели лампочки.
Маленькими стеклянными гроздьями, как светящиеся ягоды.
Церковь была немного похожа на вестибюль станции метро, только людей не было, и света гораздо меньше, ну и солнца сквозь маленькие окна в метро не бывает.
Знакомый голос сказал позади, так близко, что я обернулся: ты знаешь меня.
Я обернулся, но ничего не увидел, потому что место, на котором он (или она) стоял (или стояла), было так засвечено лучом, что я мог видеть только край одежды и руку.
Я уже не мог сказать, что я не знаю, мне показалось, что это все мне действительно очень знакомо.
Если я тебя знаю, то кто ты? — спросил я.
Я то видел, то не видел отдельные черты, они были очень знакомые, но узнать целое я не мог.
Ты Бог? — спросил я.
Я понимал, что это хоть и так, да не совсем так.
Но я не мог по-другому сказать.
Как еще скажешь, как еще это выразишь.
Нет, — сказал не мужской и не женский голос, — я другой.
На этом я проснулся так внезапно, как будто вилку вытащили из розетки.
И я мгновенно проснулся.
И чуть не вскочил с постели.
Я бросился смотреть, какие рисунки он забрал.
И увидел, что все они отложены в сторону.
И из тридцати шести, на которых было его лицо.
Мне осталось тридцать.
Кто это был? Ну, как сказать?
Другой, я хорошо понял, почему другой.
Другой — это тот, кто не я сам, а это тот человек, которого я вижу перед собой, которого я рисую, про которого даже не думаю.
Другой вдруг становится виден, это его лицо везде, только оно и знакомо.
Только оно выделяется, вдруг предстоит тебе, выходя из пейзажа, стен, домов и деревьев, даже когда невидим и ускользает.
Только оно — то, что рядом и одновременно далеко.
И то, что ты никогда не сможешь полностью узнать.
И то, что кажется насквозь прозрачным, так что через него видно
весь остальной мир.
И только через него этот мир видно по-настоящему.
Вот такая история.
Но у нее есть еще одна концовка.
Спустя несколько дней я опять пришел рисовать в метро.
Но только сел у колонны, как ко мне прикопались менты.
Документики, то-се.
И ведут себя довольно жестко, как будто подозревают в чем-то.
Говорят, давай рисунки сюда.
Мы знаем, кого ты тут рисуешь, типа, не знаешь, что за такие вещи бывает, должен был знать, давай все сюда.
Я подаю им рисунки — и они такие, типа, а-э-э-э че это?!
Вижу, они прифигели.
Потому что на всех рисунках было только одно – колонна, у которой я сидел.
Ну, это была и правда очень красивая колонна.
Черно-серебряная, с витыми листочками и лесенками.
Цветами и солнышками, и там выдавленные темные узоры, которые все время повторяются, спиралью идут вверх, и все это богатство еще и еще раз повторялось на рисунке, как на колонне.
Какой-то там был прямо гиперреализм, нарисовано было любовно, с точностью.
Только одно было немного странно.
Все это время я сидел к колонне спиной.
И это было действительно очень странно.
Но тут уж ничего не поделаешь