Как дроны захватили мир и этические проблемы, с этим связанные: фрагмент книги Грегуара Шамаю «Теория дрона»

Как только об идее стало известно, мобилизация была всеобщей. Главный редактор журнала Outdoor Life, указывая на фундаментальные «этические проблемы», которые, с его точки зрения, поднимала подобная затея, предложил прекрасное определение охоты: «Для меня это не просто спустить курок, целясь в животное. Это всеобъемлющий опыт... сам факт нахождения там, на свежем воздухе, — не просто жать на спусковой крючок, кликая мышкой». Этому определению вторил депутат от Висконсина, представивший, как ни странно, точку зрения довольно специфического энвайронментализма: «Для меня охотиться — значит быть на свежем воздухе... стать с природой единым целым». Даже крайне консервативная NRA (National Rifle Association — Национальная стрелковая ассоциация (англ.). — Примеч. пер.), вопреки обычаю, выступила против нововведения единым фронтом с ASPCA (American Society for the Prevention of Cruelty to Animals (англ.) — Американское общество по предотвращению жестокого обращения с животными. — Примеч. пер.:) «Мы считаем, что охота должна происходить на природе и что нахождение за компьютером в другом штате не соответствует представлениям о том, что значит охотиться». Один полицейский из Хьюстона оказался еще более категоричен: «Это не охота, это — убийство. Кто-то сидит перед компьютером, а затем какое-то животное погибает совершенно бессмысленно».

Локвуд изображал праведное негодование, сетуя, что его первейшим намерением было позволить инвалидам, увлеченным охотой, предаться своему любимому занятию. А также приводил свидетельство американского солдата в Ираке, благодарившего его за предоставленную возможность сходить на охоту и доверительно сообщавшего о том, что он не знает, «когда сможет пойти на охоту снова». Но ничего не помогло. Охотна онлайн была запрещена. Раздосадованный Локвуд попробовал сменить род деятельности, предлагая своим клиентам стрелять в картонные мишени с портретом Усамы бен Ладена, но пользователи перешли к другим, куда более увлекательным сетевым забавам. Поэтому скромный, но столь многообещающий стартап прогорел.

В этой избирательности побудительных причин праведного гнева немало странного. Тогда как виртуальная охота на животных спровоцировала более-менее всеобщий скандал, управляемая дистанционно охота на человека могла спокойно набирать обороты в то же самое время и в похожих формах, при этом никто из участников упомянутой дискуссии не выдвинул против нее никаких возражений.

Вскоре после 11 сентября Джордж Буш предупреждал: США запустят новую военную программу «войны, которая потребует от нас охоты на человека по всему миру». То, что в начале казалось броским лозунгом техасского ковбоя, со временем превратилось в государственную доктрину, со своими экспертами, планами и вооружением. В течение каких-то десяти лет сформировалась неконвенциональная разновидность государственного насилия, сочетающая в себе отдельные черты войны и полицейской операции, не являясь в точности ни одной из них и обретая свое концептуальное и практическое единство в виде милитаризированной охоты на человека.

В 2001-м Дональд Рамсфельд окончательно убедился, что «технологии, которые применяют израильтяне в борьбе с палестинцами, могут быть запросто использованы в большем масштабе». Он думал прежде всего о программе «целевых убийств», существование которой было официально признано государством Израиль. Оккупированные территории, как объясняет Эяль Вайцман, стали «самой большой в мире лабораторией авиационных "танатотактик"», поэтому совершенно неудивительно, что они были кем-то позаимствованы.

Оставалась всего одна проблема: «Каким образом реорганизовать Министерство обороны, чтобы приспособить его для охоты на человека? Совершенно очевидно, признавался Рамсфельд в 2002 году, в настоящий момент мы для этого недостаточно организованы». В начале двухтысячных годов американская военная машина еще не была готова надежно обеспечить в международном масштабе миссии, которые на национальном уровне обычно выполнялись полицией: идентификацию, слежку, обнаружение и поимку. Но на деле — физическое уничтожение подозреваемых лиц.

Внутри же министерств высокие чины, которым была поручена разработка новых направлений, не испытывали по этому поводу особого энтузиазма: «Многие, как в свое время отмечал Сеймур Херш, опасались, что подобная операция, которую один из советников Пентагона назвал "превентивной охотой на человека", превратится в новую "программу Феникс"», по образцу недоброй памяти секретной программы убийств и пыток, запущенной в свое время во Вьетнаме.

Сложность возникла и в других областях, как на уровне юридического обоснования гибридных операций, этих анфан терриблей армии и полиции, войны и охоты, которые представлялись концептуальными монстрами как с точки зрения международного права, так и с точки зрения теории войны. Но к этому мы еще вернемся.

Как бы то ни было, требовалось разработать и внедрить новую стратегическую доктрину. Исследователи работали над составлением «теоретических принципов охоты на человека», которые должны были составить теоретическую рамку подобных операций Джордж Э. Кроуфорд вкратце изложил ее в раппорте, опубликованном в 2009 году Объединенным университетом специальных операций. Этот текст, предлагавший «превратить охоту на человека в один из базовых принципов американской стратегии», призывал к созданию «национального агентства по охоте на людей» в качестве незаменимого инструмента для «создания сил будущего для охоты на человека».

Современная доктрина охотничьей войны порывает с общепринятой моделью военных действий, которая строится на изучении фронтов, боев в линейных порядках и прямых столкновений. В 1916 году генерал Першинг начал массированное военное наступление в Мексике с целью поимки революционера Панчо Вильи. Это применение сил закончилось полным провалом. Для американских военных стратегов, которые используют этот исторический прецедент в качестве негативного примера, речь идет прежде всего о том, чтобы перевернуть полюса: сталкиваясь с асимметричными угрозами, исходящими от небольших мобильных групп «негосударственных субъектов», использовать небольшие мобильные соединения людей или, что предпочтительнее, дистанционно управляемых устройств, следуя логике целевых атак.

Опровергая классическое определение Клаузевица, эта война больше не мыслится как дуэль по своей сути. Ее парадигма больше не предполагает двух противников, которые сталкиваются лицом к лицу. Речь идет совсем о другом, а именно о крадущемся охотнике и скрывающейся добыче. Правила игры меняются: «В противостоянии двух сошедшихся в схватке противников цель состоит в победе одного и поражении другого — они оба должны сойтись лицом к лицу, чтобы победить. Сценарий охоты на человека принципиально отличен, так как отлична [sic! —Прим. пер.] стратегия каждого из игроков. Беглец старается избежать захвата, тогда как его преследователь стремится настигнуть и схватить свою добычу — охотнику для победы требуется конфронтация, а беглецу для победы необходимо скрыться». Отношение враждебности, как в игре в прятки, сводится к «соревнованию тех, кто прячется, и тех, кто ищет».

Первой задачей является не обездвиживание противника, а его локализация и идентификация. Что подразумевает весь комплекс мер по обнаружению. Современное искусство слежки основано на использовании новых технологий, сочетающих видеонаблюдение с воздуха, перехват сигналов и отслеживание нанесенных на карту траекторий. Те, кто сегодня занимаются ремеслом охоты на людей, выработали свой собственный технократический жаргон: «Топография соединений является расширением общей практики анализа соцсетей для составления особо ценных индивидуальных досье... Топографические карты соединений отслеживают социальные "форумы или среды, которые соединяют индивидов друг с другом"».

В подобной модели враждебное лицо больше не рассматривается как звено в системе командной иерархии: это узел, или node, включенный в социальные сети. В соответствии с концепцией сетевой войны (Network Centric Warfare, NCW) или операций, направленных на достижение эффектов (Effects Based Operations, EBO), утверждается, что, эффективно определяя в качестве целей ключевые nodes сетей противника, его можно совершенно дезорганизовать вплоть до полного уничтожения. Разработчики этой методологии утверждают, что «таргетинг единственного ключевого node... имеет вторичные, третичные, а также эффекты в n степени и что подобные эффекты могут быть точно просчитаны» 65 Именно к этому притязанию на точный расчет апеллирует политика профилактической элиминации, излюбленным инструментом которой становятся дроны из серии охотников-убийц. Потому что стратегия охоты на человека по сути своей является превентивной. Речь идет не столько о том, чтобы ответить на конкретные атаки, сколько о том, чтобы предупредить реализацию возникающих угроз путем заблаговременного уничтожения их потенциальных носителей: «обнаружить, сдержать, разрушить, изолировать сети до того, как они могут нанести вред». Вне всякой зависимости от непосредственной угрозы.

Рациональность политики, которая лежит в основе подобной практики, относится к категории социальной защиты с ее классическим инструментом в виде меры предосторожности, «направленной не на наказание, а на ограждение общества от опасности, которой оно подвергается из-за присутствия в нем опасных существ». В рамках логики секуризации, основанной на превентивном уничтожении опасных индивидов, «война» принимает форму широких кампаний по внесудебному уничтожению. Predator или Reaper — хищные птицы и ангелы смерти — им дали весьма подходящие имена.