Победила литература. Анастасия Завозова — о присуждении Нобелевской премии Ольге Токарчук и Петеру Хандке
В 2018 году Нобелевскую премию по литературе вручать не стали, потому что организаторы оскандалились по нескольким статьям — и уголовной в том числе. Выяснилось, что муж члена Шведской академии, поэтессы Катарины Фростенсон — фотограф и культуртрегер — промышлял коррупцией (не без помощи жены) и тяжелым сексуальным харассментом (уже, надеемся, без ее помощи).
Если серьезно, то Фростенсон использовала свое членство в академии, чтобы гранты от академии уходили на культурные проекты мужа, а также заранее сообщала имена нескольких нобелевских лауреатов заинтересованным лицам, чтобы те успели сделать верные ставки у букмекеров. Кроме того, Фростенсон и Арно — на деньги опять же Шведской Академии — держали арт-клуб «Форум», в помещении которого, как выяснилось на волне движения #MeToo, Арно изнасиловал как минимум двух женщин (столько преступлений удалось доказать, и за них Арно сейчас отбывает срок в тюрьме).
В общем, Нобелевская премия по литературе оказалась в весьма, выражаясь языком романтических романов, скомпрометированном положении. В большой литературе есть что-то такое, аура некоторого надмирного волшебства, некоторого несоприкосновения с «миром чистогана» — и нельзя сказать, чтобы этот бессребренический имидж всегда приносил таким книгам пользу, — что вся эта удивительно мирская история с взятками и хватками, с расчетами, сливами и сексуальными скандалами как-то невероятно все испортила. Испортила настолько, что и некоторых членов академии пришлось менять (хотя они избираются пожизненно), и премию переосмысливать, и вообще в 2018 году учредителями премии было единодушное решено, что вот этими самыми руками Нобелевскую премию пока вручать нельзя. 2018 год решено было пропустить, зато в 2019-м пообещали вручить сразу две премии. И вот сегодня вручили.
До скандала Нобелевская премия немного начала уходить в сторону залихватского новаторства, что для ее врожденной консервативности (это все-таки по большей части премия для немертвых классиков) было, пожалуй, даже неплохо. В 2015 году премию дали Светлане Алексиевич за ее документальные нарративы. В 2016-м с трудом, но вручили премию Бобу Дилану — за то, что возвел оральную форму бытования поэзии (песни, короче) в ранг искусства. В 2017-м и вовсе раздухарились и дали премию заслуженно популярному британскому писателю Кадзуо Исигуро.
В этом же году все могло пойти по-другому. Андерс Ольссон, председатель комитета по вручению Нобелевской премии в области литературы, дал интервью, в котором строго и твердо сказал, что, мол, мы теперь не будем как раньше. Раньше, как выяснилось из его слов, премия была слишком европоцентричной и слишком уж мужской. Пообещал больше женщин. Пообещал смотреть не только на Европу.
В общем, развитие премии могло пойти по схеме «победила дружба», когда премию вручали бы не строго за литературные заслуги, но за социальную позицию. В мире англоязычной и скандинавской литературы, по крайней мере сейчас, тенденция обращать внимание не только на универсальность тем, язык, мастерство, но и на актуальность темы очень и очень сильна. Грубо говоря, если бы премию действительно вручали только за актуальность, то сборник речей Греты Тунберг у букмекеров лидировал бы. Именно поэтому очень высокие ставки были на французскую писательницу из Гваделупы Мариз Конде. Конде была всем хороша: она не англоязычный автор, не белый мужчина и пишет о важном, о том, что рабство, например, — это плохо. Много ставили и на Маргарет Этвуд, писательницу, которая в 2018-2019 году была, что называется, на хайпе, тут и сериал вышел, и продолжение «Рассказа служанки» она написала, и она вообще, появляясь везде, нет-нет да упомянет, что мы скатываемся назад в Гилеад, в широко раскрытую пасть патриархата.
Но дружба не победила. Нобелевская премия, немного потоптавшись на танцполе современности, вернулась к прежней схеме: давать премию собственно за литературное мастерство, а не за то, что человек хороший. В этом плане выбор нынешнего (и прошлого) года донельзя консервативен. Несмотря на то что Ольссон обещал смотреть пошире Европы, глаз от нее он все-таки оторвать не смог, и премию получили два классика нормального человека: польская писательница Ольга Токарчук (премия-2018) и австрийский писатель, драматург и режиссер Петер Хандке (премия-2019).
Об Ольге Токарчук массово заговорили в 2018 году, когда ее роман «Бегуны» получил международную Букеровскую премию. Эта премия вручается за лучший иностранный роман, переведенный на английский. «Бегуны» переведены и на русский, и, наверное, именно этот роман — самый простой и очевидный способ познакомиться с творчеством Токарчук. Премию ей вручили с несколько кодеиновой формулировкой — «за повествовательное воображение, которое с энциклопедической точностью представляет пересечение границ как форму жизни». Но на деле Токарчук в своих работах сочетает удивительную ясность повествования с невероятной осязательностью стиля. Грубо говоря, она прекрасно пишет, не забывая при этом рассказывать историю. И несмотря на то, что ее истории — это действительно всякий раз преломления, уход с прямой дороги в снег и темноту души, это романы и о движении, и о желании остаться на месте и уйти в себя, чтобы, как, например, героиня ее романа 2009 года «Веди свой плуг по костям мертвецов» читать у печурки Блейка и предпочитать людям животных и астрологию, — Токарчук никогда не забывает добавлять движения и в собственно историю тоже. Где-то немного триллера, где-то немного романа взросления, где-то щепотку романа путешествия. В общем, Токарчук — тот удивительный тип писателя, который хоть и немножко пережимает реальность в самых неожиданных местах, но при этом не забывает увлекать читателя простым и понятным рассказом, простым и понятным писательским любопытством.
Австрийский и умеющий много гитик писатель, драматург и прочее Петер Хандке от Токарчук разительно отличается тем, что представляет ту самую образцовую модель европейского классика из прошлого, для которого форма подчас важнее всего остального. В формулировке премии сказано о «языковой виртуозности», с которой Хандке исследует «окраины и тонкости человеческого опыта». Его произведения складываются из фиксации мира языковыми образами, будто канцелярскими кнопками: рыбий скелет, застрявший в решетке канализации; желтые фонари; эмалированный край умывальника; ледяной пласт воды. Это уже более медленное и вдумчивое чтение, но не потому, что Хандке пишет, скажем, сложнее Токарчук, — просто читать его лучше всего в такт внутреннему ритму его текстов, просматривать их кадр за кадром, как кино (Хандке участвовал в создании нескольких кинофильмов, самый известный — «Небо над Берлином»). Его можно начать читать с каких-то совсем уже классических повестей 1970-х, но для разминки можно прочесть и, например, его романетку 2004 года «Дон Жуан» — вариацию известного сюжета, рассказанную теми самыми образами, которые и делают его тексты похожими на медленное кино.
В общем, можно сказать, что Нобелевскую премию по литературе по-прежнему вручают за литературу. Она была и остается нулевым километром в области большой словесности, покровителем немертвых классиков, Каем, который год за годом успешно собирает слово «вечность» из действительно вечного.
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ: