Левиафан от литературы: вспоминаем жизнь и творчество Германа Мелвилла к его 200-летнему юбилею

— Я бы предпочел отказаться.

В каком-то смысле Мелвилл и сам был таким человеком подвида «бартлби» — о жизни писателя известно не так много. У него была, как он сам выражался, «мерзкая привычка» уничтожать свои письма к родственникам и друзьям, Мелвилл сжигал собственные рукописи и черновики, шарахался фотографов и недолюбливал дагеротип — будто бы пытаясь оставить как можно меньше материальных свидетельств своего существования.

Сам того не ведая, Мелвилл положил начало целому направлению в литературе — так называемой «литературе нет». Феномен описал испанский писатель Энрике Вила-Матас в своей книге «Бартлби и компания», где он анализирует творчество авторов-отказников, разочаровавшихся в писательстве и по той или иной причине отказавшихся от дальнейших попыток взяться за перо.

Что мы знаем о литературной карьере Мелвилла? Что он прославился в возрасте 26 лет с псевдодокументальными приключенческими романами «Тайпи» и «Ому», написанными по мотивам его путешествий по океанским бездорожьям к Маркизским островам и Таити, где он побывал в плену у туземцев из племени тайпи. Что эти два увесистых тома были высоко оценены критиками и принесли Мелвиллу известность «человека, прожившего среди каннибалов». Что в 32 года Мелвилл, уже написавший свой magnum opus о гигантском белом ките, теряет славу. Что через год пишет «Пьер, или Двусмысленности» — текст который, по выражению одного критика, стал «последней пулей, добившей его литературную карьеру». Что последующие 40 лет жизни он почти не прикасается к перу и белизне листа (написав сборник рассказов, один значительный рассказ и неоконченную повесть), прозябая служащим таможни, — почти как писец Бартлби.

В августе 1847 года Мелвилл — любимец публики, вхожий в высшие интеллектуальные круги, своего рода селебрити. Писателю и его невесте Элизабет Шоу, дочери обеспеченного судьи, даже пришлось отказаться от венчания в церкви, чтобы избежать любопытных зевак, желавших поглазеть на знаменитого путешественника. Вскоре после свадьбы Мелвилл занимает у тестя в долг и приобретает поместье-ферму Эрроухэд. Там продолжает писать с маниакальным рвением, перерастающим в деспотичную привычку принуждать всех, с кем он жил, ходить по струнке, когда он садился за письменный стол. Оторвать от замысла его могла только чрезвычайно важная ситуация: например, болезнь супруги, которую нужно сопроводить к врачу в далекий Бостон.

Судя по всему, Мелвилл очень не хотел оставаться в истории как писатель, «поживший среди каннибалов»: когда в 1849 году выходит его аллегорический роман «Марди» (первый основанный на вымышленной истории), писатель запрещает своему издателю называть его в аннотации «автором "Тайпи" и "Ому". Критики приняли "Марди", мягко говоря, сдержанно, а современники совсем не оценили, — именно после этого романа в литературной карьере Мелвилла наметился спад.

В письме для The New York Times Book Review один из друзей Мелвилла вспоминал писателя: «Он мог быть прекрасным собеседником, когда пребывал в хорошем настроении, но все же он был ненормальным человеком, как и все гении, и с ним нужно было общаться очень осторожно. Мне казалось, что он недооценивает свои труды и как будто препятствует моим попыткам их обсудить. "Вы знаете о них [книгах] больше, чем я, — говорил он. — Я забыл их".

Это неудивительно, учитывая первые отзывы на «Моби Дика». «Стиль маниакален – сумасшедший, как Мартовский Заяц», «Бессмысленно эксцентричный; возмутительно напыщенный», «Книга настолько провальная, насколько вообще может быть», или еще краше — So much trash. Не самые лучшие отзывы для труда всей жизни (к слову, было продано всего 3600 экземпляров).

Дело в том, что «Моби Дик» — семисотстраничная книжная гиря, циклопических размеров Левиафан от литературы — был книгой под знаком «слишком» для публики того времени. Она была чересчур радикально свободной в форме: этногеографические заметки, документальный отчет о китобойном промысле, травелог, реконструкция библейской притчи, целая глава, посвященная рецепту супа клэм чаудер (!), и заигрывания с идеями различных философских школ притворялись приключенческим романом. Причем романом, сдобренным вялотекущим сюжетом. Он практически лишен динамики: вот суша, корабль, пустынное море, кит, пустынное море, кит, пустынное море, в конце всем очень больно.

Прибавьте к этому несколько странный сюжет: главный герой делит одну кровать с каннибалом-гарпунщиком, капитан Ахав страдает маниакальной обсессией по киту, откусившему его ногу (разве киты так умеют?); человек, подобно святому, распят на спине кита; единственный выживший моряк бороздит океан верхом на гробу. Больше напоминает эксперимент ХХ века.

«Моби Дик» даже начинается немного по-постмодернистски — с этимологии. Мелвилл, словно библиотекарь, охваченный архивным импульсом, на четырнадцати страницах перечисляет найденные им источники (от букваря, Плутарха и Плиния до Томаса Брауна и Джеймса Фенимора Купера), упоминающие китов, кашалотов, левиафанов: здесь есть и отчет о потопе китобойца «Эссекс» (история, послужившая основой роману), и информация об аорте кита, в диаметре превосходящей самую толстую водопроводную трубу.

После история без предупреждения превращается в путевые заметки, рассуждения о природе зла, человека, Бога, в дневник охотника на морских гигантов, похвалу китобойному делу — словом, в пространный коллаж, где образ белого кита становится скрепой, слегка смягчающей столкновение разнородного материала. Любопытно, что Мелвилл, перед тем как придумать собственного монстра (как кита, так и книгу), натолкнулся на другого: посещая Англию, он приобрел «Франкенштейна» Мэри Шелли. Такова и его книга — сшита из нескольких лоскутов, брусков не всегда гармонично подогнанной друг к другу плоти.

Мелвилл и его книга были лишними, несвоевременными, инородными. Симптоматично, что первая глава «Моби Дика» начинается со слов: «Зовите меня Измаил». Главный герой, моряк Измаил, наследует имя библейского сына Авраама, о котором в книге Бытия писалось: «И будет он между людьми как дикий осел...» Отчасти это можно отнести к самому Мелвиллу и роману (возможно, Мелвиллу и понравилась бы эта библейская аллюзия).

До 1919 года Мелвилла будто бы и не было, до тех пор, пока его не «переоткрыл» литературовед Рэймон Уивер. В день столетия со дня рождения писателя не было никаких юбилейных статей, поэтому Уивер решил исправить несправедливость, приступив к первой биографии писателя. Следом, в 1923 году, Дэвид Лоуренс (который написал «Любовника леди Чаттерлей»), чья популярность в США была огромна, пишет две статьи о забытом писателе. Через год выходит антология работ Мелвилла, а Times чуть больше чем через 60 лет пишут хвалебную рецензию на «Моби Дика». Еще через шесть лет издательство RR Donnelley пригласило знаменитого художника Рокуэлла Кента проиллюстрировать какую-нибудь из книг. Кент, проживший пять лет на острове штата Мэн и потому полюбивший лазурь моря, выбрал «Моби Дика».

Далее выходит куча переизданий, большие тиражи, экранизации и посмертная слава. «Моби Дика» называют одним из любимых романов Патти Смит, Барак Обама, Джойс Кэрол Оутс, Кормак Маккарти, а Боб Дилан даже позаимствовал фрагмент романа для написания речи по поводу вручения Нобелевской премии. По «Моби Дику» сняли не только с десяток кинокартин, в Техасе даже поставили оперу.

Почему некоторым романам нужны столетия, чтобы быть понятыми, остается загадкой. Возможно, дело в том, что ХХ веку с его разгулом постмодерна «Моби Дик» с калейдоскопом форм и сюжетов был более понятен.

Кроме того, метафоры Мелвилла можно трактовать с разных социокультурных позиций как XIX, так XXI века. К примеру, если раньше борьба судна и чудовищного кита была для Мелвилла мистически-теологическим сюжетом, то сейчас мы можем сказать, что автор предсказал климатический апокалипсис, где поздний капитализм пытается уничтожить все природные ресурсы.

Также есть интерпретация мультикультурализма. Среди китобоев числится индеец Тэштиго, темнокожий Дэггу, абориген Квикег. Если есть в литературе XIX века небольшая посудина, в которой уживаются столько экзотических персонажей, то это определенно мелвилловский «Пекод». Есть даже ЛГБТ-трактовка отношений между Измаилом и Квикегом, которые в начале романа вынуждены делить одну кровать, а после — венчаются или, согласно ритуалу племени аборигена, становятся духовными братьями.

Что же до Мелвилла, то он действительно был отличен от современников. Он не осторожничал с текстом, а к канону относился с презрением: его нужно как следует пнуть, перевернуть с ног на голову. Мелвиллу было необходимо экспериментировать в поле литературы, разрушать границы вопреки общественному вкусу, как разрушил свой корабль капитан Ахав в погоне за белым китом.

Интересно, что бы сказал Мелвилл, если бы мы могли спросить согласен ли он «подсушить» семисотстраничный роман, обрубить лишнее так, чтобы получилась добротная американская проза, созвучная его веку и достойная признания при жизни. Думается, он бы ответил:

— Я бы предпочел отказаться.