Рассказ Правила жизни: «Пиратская песня» Евгении Некрасовой, номинантки премий «Нацбест» и «Большая книга»

Узоры на кошкином теле были похожи на татуировки. Они выглядели недавно выведенными черной тушью рисунками на серой коже. Вблизи та оказывалась короткой шерстью. Кошку называли Пиратка за агрессию и любопытство. Когда ее нашли на улице еще котенком, то решили, что она мальчик. Чуть пожили с новым животным, испытали на себе его вечное беспокойство, беспрерывное лазанье по всем углам и прыганье с дверей на плечи, корябанье людских рук, анархические туалетные привычки и воровство еды, и дали ему кличку Пират. Потом вгляделись, добавили женское «ка». К тому времени кошка перестала воровать и гадить в неположенных местах. Остальное продолжалось. Беззубый родственник хозяев, добравшийся к ним однажды с Севера, назвал ее Зэчкой. Кошка как воздух лезла во все пространства квартиры и всегда пыталась вырваться в свободу, в океан жутких порядков и страшных вещей. Там не кормили, там драли когтями глаза и живот, там насиловали, давили колесами, вешали на турникетах и ветках несильными детскими руками. Пиратка, конечно, всего этого боялась, но все равно рвалась. Люди валили это стремление на инстинкт, а кошка просто чувствовала себя бесполезной и мертвой, если долго оставалась дома — спать на диване и хрустеть кошачьей едой.

Она сбегала, но всегда возвращалась. Взрослые делали вид, что им плевать, а на самом деле они мучились хуже своих детей. Когда стихия выбрасывала Пиратку обратно на порог — худую, умную и спокойную, — дети радовались, а взрослые ритуально злились на кошку, но она ощущала, что они на самом деле гордятся ей и завидуют. С их правильной, человеческой жизнью они не могли позволить себе этот вольный прыжок с пирса подъезда. Дети, кредиты, дрейфующая рядом возможность собственного жилья. Свободы в их мире не существовало.

Пиратка редко шла на руки, особенно к детям, те реже кормили ее. Она не видела смысла тратить на них свое время и телесное тепло. Женщине и мужчине она разрешала гладить себя, иногда сидела с ними рядом на диване, бывало, спала под их кроватью. Своими домашними днями, чаще ночами она неслышно ходила по съемной квартире и изучала, обнюхивала, осматривала заставленные углы, ниши кладовых, полки шкафов и мебельные спины. «Чего она делает?» — спрашивал сын-хозяин. «Она делает что хочет», — отвечала дочь-хозяйка.

Пиратка дома не воровала еду и не атаковала людей. Но, оказавшись на улице, она превращалась в воровку и серийную убийцу. Она выдирала из ртов бездомных кошек еду, вынесенную сердечными немолодыми женщинами. Она прыгала на пластиковые столы хот-догной и крала сосиски. Однажды она выкусила курицу из несенного подростком пакета. Когтями разрывала мышей и лягушек и выедала их животы. Однажды один за одним принесла семь задушенных птенцов хозяевам через открытое летом окно. Выложила на диване. Дети испугались и немного восхитились, а взрослые долго не могли прийти в себя и общались с Пираткой очень формально еще две недели. Она ощутила, что причина кроется в ее недавнем походе в открытый океан, и сделалась ласковей и социальней обычного. Поиграла с детьми, поиграла со взрослыми, дала себя всем погладить. И хозяйская память затуманилась нежным, урчащим мороком.

Домой Пиратка возвращалась без пол-уха, с вытекающим глазом, с проткнутыми боками. Хозяева отвозили ее к ветеринару, выхаживали ее, она отсыпалась, а через две недели снова прыгала обратно в стихию. Вся эта свобода угрожала пиратскими детьми, такими же татуированными, как их мать, и с каким-нибудь браком в виде апельсинового или белого котенка. Хозяйка предлагала Пиратку стерилизовать, но хозяин вдруг уперся и сказал, что это против самой жизни. «А если бы тебя стерилизовали?» — твердил он. Жена вдруг подумала, что не против, третьего они бы не потянули.

Поначалу кошку пытались никуда не пускать, от этого она принялась кидаться на закрытые окна. Хозяева осознавали, что там, в океане, она хочет совсем не секса, а просто сам океан. Люди снова отправились к ветеринару. Пиратка привыкла к уколам во время прежних курсов лечения, поэтому и противозачаточные инъекции она терпела, почти не вырываясь.

Кошка продолжила ходить по району на узорных своих парусах, изучая бухты отдаленных дворов и отбирая сокровища у богатых и бедных, людей и животных. Она нападала очень тихо, никогда не мяукала и редко шипела. Даже когда ей надо было срочно что-то попросить у хозяев, она издавала не больше двух хриплых «мяу».

На пятый Пираткин год семья переехала, наконец, в собственную квартиру. До океана на новом месте было далеко. Многоэтажка вместо хрущевки. Двенадцатый этаж вместо первого. Вместо трех дверей, хозяйской и двух подъездных — семь. Вместо рифов заставленных углов — свободные голые стены. Вместо разинутых пастей шкафов — пуританские раздвижные двери. Вместо сказочной кладовки — закрывающаяся на ключ прямолинейная гардеробная.

В новом доме Пиратка молча застыла в единственном заставленном коробками углу. Она выходила оттуда, чтобы поесть и гордо взобраться на палубу лотка, но после возвращалась в убежище. Хозяева все понимали, но им было не до кошки, детям ведь и вовсе пришлось сменить школу. На шестнадцатый день после новоселья грузчики дивана раскрыли все две двери в квартиру и дверь из хозяйского отсека. Пиратка выскочила в подъезд. На пятый день кошкиного побега хозяева отправились ее искать. Обычно она возвращалась не позже, чем на трое суток. Переживали, как она тут прорвется через все двери и этажи. Ходили искать сначала поодиночке, потом все вместе.

Семейство пересмотрело все пространства двора, которые могла исследовать Пиратка. В бермудском треугольнике автостоянки, трасформаторной будки и помойки находились разные кошки, но не она. Хозяева Пиратки удивлялись им, другим, похожим друг на друга, но не на нее, словно она не кошка вовсе, а другое животное.

Крики «Пиратка» у трюмов подвалов привели только к неприятным взглядам новых соседей. Один раз из окна первого этажа их обматерили. Взрослые хозяева подумали, как они тут будут жить и платить многолетнюю ипотеку. А им говорили, это хороший район. Никто из людей, с кем семейство пыталось вступить в диалог, не видел татуированную кошку. Март выдул со дворов снег, но оставил на земле грязную ледяную корку. Сквозь нее, как водоросли Саргассова моря, пробивались пучки бледной травы.

На двадцать восьмой день кошкиного исчезновения, когда семейство уже смирилось, что Пиратку найти не удастся, та вылезла из подвала, который она знала теперь лучше, чем соски на своем теле, поднялась пешком на двенадцатый этаж и дождалась, когда кто-нибудь из хозяев пойдет на улицу. Радовались все, никто не ругал кошку в этот раз, даже для вида. Но что-то теперь поменялось внутри самой Пиратки. Поев и напившись воды, обычно, без жадности, и выспавшись, она принялась драть и грызть свежие диван, комод, шкафы, кресла и стены нового жилья. Атака эта случилась в выходной, поэтому Пиратку успели остановить и запереть в гардеробной. Она и так успела разорить семейство на полугодовой его бюджет. Нутро гардеробной, которая сразу стала кладовой, тоже добавилось в список затонувшего в безбрежном кошкином гневе. Пиратка объявила войну.

Хозяева поставили в тюремный кошкин трюм: лоток, миску для корма и миску для воды. Один заносил пакет с кормом и пытался затворить дверь так быстро, чтобы Пиратка не выскочила. Второй держал в руках старую зимнюю куртку, чтобы поймать кошку, если той удавалось вынырнуть. Оглушенная кражей своей свободы, Пиратка на второй день заточения впервые за всю историю применила свой хриплый, скоблящий голос и принялась орать.

О, эти тонкие стены панельных домов, превращающие многоэтажки в коммуналки. Вы ширмы так называемой неприкосновенной частной жизни и частной собственности. Вы хрупкие перепонки между мирами, в каждом из которых одна своя главная музыкальная тема. Где-то играют на пианино, где-то устраивают вечеринки, кто-то занимается сексом, кто-то бьет жен и детей (для тусовщиков соседи вызывают наряд, для поднимающих руку — никогда). Главной темой квартиры, где поселилась Пиратка, стала Пиратская песня.

Хозяевам Пиратки стучали в трубы, кричали сквозь стены, потом явились соседи лично, рассказывали про неспящих по вине кошки своих детей. Угрожали полицией. На третий день Пиратской песни соседи собрались в команду и принялись угрожать семейству выселением. Один человек пытался драться. Хозяева-дети не понимали, что происходит. Хозяева-взрослые будто вернулись в свое матное бетонное детство. «Мы же читали отзывы... хороший район, хорошие люди», — не понимал хозяин. «Нехорошие тут, по их мнению, только мы», — отвечала хозяйка. Хозяин обиделся. Все, о чем он когда-либо мечтал, — это быть и оставаться хорошим человеком.

Прощайте, моря свободы,

Мяубуллеро, мяубуллеро,

Пахучие отходы,

Мяубуллеро, мяубуллеро,

Мяу мяу мяу буллеро,

Мяубуллеро буль мяу,

Мяу мяу мяу,

Мяубуллеро буль мяу.

Прощайте, пещеры подвалов

Мяубуллеро, мяубуллеро,

И ветер подземных каналов,

Мяубуллеро, мяубуллеро,

Сапфировые галчата,

Мяубуллеро, мяубуллеро,

Мышата на вкус как телята,

Мяубуллеро, мяубуллеро,

Мяу мяу мяу буллеро,

Мяубуллеро буль мяу,

Мяу мяу мяу,

Мяубуллеро буль мяу.

Прощайте, колючие страсти,

Мяубуллеро, мяубуллеро,

Насильников драные снасти,

Мяубуллеро, мяубуллеро,

Прощайте, дворовые бухты,

Мяубуллеро, мяубуллеро,

Корабль с названьем «Продукты»,

Мяубуллеро, мяубуллеро,

Мяу мяу мяу буллеро,

Мяубуллеро буль мяу,

Мяу мяу мяу,

Мяубуллеро буль мяу.

Мачты деревьев, прощайте,

Мяубуллеро, мяубуллеро,

Расти без меня обещайте,

Мяубуллеро, мяубуллеро,

Прощай, океан,

Мяубуллеро, мяубуллеро,

Прощай, океан,

Мяубуллеро, мяубуллеро.

Дня через три Пиратская песня прекратилась. Хозяева ожидали ее возвращения, но кошка молчала. Когда ей в следующий раз принесли еду, она не попыталась вырваться и вовсе не показалась людям. Хозяева радовались, они теперь высыпались и были свободны от паломничества соседей. Им вежливо улыбались в лифте взрослые хозяева, дети-хозяева от них отворачивались. Тот, который хотел драться, спросил однажды, убили ли они свою кошку. Пиратка жила, но статистически — она ела и пила, регулярно испражнялась, но никак не интересовалась внешним миром. Когда хозяева навещали ее в тюрьме и пытались с ней говорить, она забиралась в угол за скрученный палас. Дверь в кладовку принялись оставлять приоткрытой, но кошка не выходила. Хозяйским детям, которых ее асоциальность возмущала больше, чем ее исчезновение или атаки на мебель, удавалось пару раз схватить ее, взять на руки, но она лишь вяло отгрызалась и отцарапывалась, а потом обвисала на руках и становилась совсем неинтересной.

Одним апрельским вечером хозяин вернулся домой относительно рано. Жены и детей не было, они уехали в театр, далеко в центр. Хозяин подумал о том, чтобы налить себе красного вина, вдруг из кладовки снова раздалась Пиратская песня, его заштормило. Хозяин ринулся в кладовую и стал кричать на кошку. Она мяукала в углу, коридорный свет вытаскивал ее из дальней темноты. Хозяина смутило новое очертание Пиратки — она теперь кляксой расплывалась по полу. Человек подошел ближе и увидел, что кошка обложена овальными шерстяными комками. Они время от времени двигались и издавали тоненькие мышиные звуки. Хозяин посчитал, что их родилось семеро — все серые, татуированные, копии матери, будто никогда не было у них никакого отца-кота. Пиратка замолчала. Хозяин удивился, что не испытывал ни нежности при виде котят, ни трепета от свидетельствования недавнего рождения — все то, что он ожидал чувствовать от себя. Он смотрел на восемь душ перед собой и представил, как они будут драть вместе мебель и петь хором Пиратские песни. Как начнут приходить соседи, собираться в команды, писать коллективные заявления в полицию, как они будут снова грубить его жене и детям. Все, чего он когда-либо хотел, это быть и оставаться хорошим человеком. Пиратка почувствовала, что Хозяин принял какое-то решение. Она занервничала и снова запела.

Хозяин ушел, но быстро вернулся c большим красным тазом. Пиратка внимательно следила за ним татуированными глазами. Он положил таз, потянул руки и схватил кошку руками в толстых кухонных рукавицах. Держа шипящую Пиратку подальше от своего лица, хозяин вынес ее из кладовой, потом из квартиры, из общего с соседями отсека, мимо лифтов, на лестницу. «Иди! Свобода! Как ты всегда хотела», — сказал он и успел захлопнуть дверь, прежде чем кошка сумела впрыгнуть обратно. Пиратка принялась рвать деревянную дверь когтями прежде, чем хозяин успеть вернулся домой. В кладовке он собрал в красный таз мохнатые комки, зашел в ванную, заперся, вставил заглушку, включил воду и вылил туда мохнатую писклявую кашу. Он удивился, как просто это оказалось. Многие делали так в его детстве, когда у кошек появлялись котята. Делали и оставались хорошими людьми. Взрослыми, способными принимать решения. Пиратка рвала дверь и орала, уже не Пиратскую, а какую-то совсем иную песню. Хозяин не слышал ее. Он открыл, как и планировал, бутылку красного вина, налил четверть бокала, отпил. У вина не оказалось никакого вкуса. Ни кислоты, ни терпкости, ни сладости. Пиратка стонала, из лифта вышел сосед из того же отсека, выругался, впустил кошку и принялся звонить в хозяйскую дверь. Пиратка хрипло кричала и царапала металл. Хозяин не обращал на всю эту музыку внимания. Он выпил еще глоток, поставил бокал, вернулся и завинтил воду. Только потом посмотрел в ванну. Там, в переливающихся ламповых лучах плескались рыбы — маленькие, серые, с будто нарисованными на чешуе узорами, похожими на татуировки.