Дмитрий Нагиев: «Возраст научил меня ждать»

Поздний вечер, сильный дождь, промозглая весна — улица Лизы Чайкиной не лучшее в Москве место для прогулок в такую погоду, да и вообще не лучшее: на ней словно бы заканчивается законный аэропортовский уют прудов, пятиэтажек и рынка и начинается магистральная скука Ленинградского проспекта. Однако сегодня тут царило странное оживление. Переступая через лужи и нервно озираясь в темноте по сторонам, взрослые вели за руку разряженных детей — словно решив справить некую зазеркальную ночь знаний. Нужный подъезд находился не сразу, иные тыкались в здание с другой стороны, ревниво оставив идею спрашивать дорогу у более осведомленных соискателей. Наконец, после суетливых взмокших метаний, все счастливо попадали в нужный двор и находили необходимое — длинный охраняемый помост, ведущий в освещенный ангар, — и устремлялись по нему к далекому источнику света и звука. Это было похоже на тайный обряд посвящения: детей вели в чертоги человека, озирающего с высоты рекламных крепежей весь этот город. На самой улице Чайкиной, кстати, плакатов с этим человеком не было — зато там, внутри, был он сам — тут шла съемка третьего сезона детского «Голоса», и дети шли к нему.

Москва весной была осенена Нагиевым — он показал городу сразу две прилипчивые личины: как возродившийся физрук и новый зазывала МТС, впрочем, друг от друга они почти не отличались. Нагиев заполнил не только общественные пространства (в конце концов, он и раньше говорил преимущественно языком улицы, и неудивительно, что рекламные площади наконец склонились под чарами его площадного же искусства) — теперь он поселился в умах. Серия за серией, сезон за сезоном, и вот на разные лады, сперва извиняющимся шепотом, потом в форме каминг-аута — долой стыд, да здравствуют guilty pleasures, — но просвещенный класс почти единодушно признался в том, что «Физрук» — это нечто. Фарс, как оказалось, тоже имеет свойство повторяться в виде истории: жил куда как известный шоумен, актер и балагур Дмитрий Владимирович Нагиев — кто-то наблюдал его в программе «Окна», где имели обыкновение бить морду прямо в студии; кому-то нравились его хохмы на питерском радио «Модерн» вроде «в здоровом теле здоровый нож»; кто-то спешил по ночам смотреть по телевизору на прапорщика Задова; кого-то больше впечатляло, как полевой командир Исрапилов смакует фразу «полковник, шоу маст гоу он» в кромешном невзоровском «Чистилище»; кого-то от Нагиева элементарно тошнило, однако же всем было очевидно: вся эта наружка существует без малого двадцать лет и уже готовится обрести окончательные черты сложившейся биографии. И вдруг с человеком, устоявшимся во времени и постепенно растворяющимся в пространстве смеха общего пользования, случилась очевидная невероятность: голос самопровозглашенного физрука зазвучал на всю страну, и уличные щиты стали восприниматься совершенно как нативная реклама. «Физрук вернулся» — написано на билбордах, но с той же степенью достоверности можно было бы протрубить о возвращении самого Нагиева.

Генеральный директор «СТС Медиа» Вячеслав Муругов говорит: «Он всегда демонстрировал эти качества, но, видимо, с годами набирал глубину как личность, своего рода винтаж. Это как с некоторыми голливудскими актерами — стоит им прославиться большой ролью, как сразу вспоминается, что они снимались и раньше, просто мы не замечали. В последние годы, конечно, сыграла роль убойная площадка "Первого канала" плюс СТС и ТНТ с их сериальной культурой: это "Кухня", и особенно "Физрук", который стал его бенефисом».

Строго говоря, сериал «Физрук» блещет всем, кроме оригинальности — тема «фраер топает за мной, а мне нравится блатной» одна из самых долгоиграющих в мировой культуре, а из ее ближайших жанровых воплощений вспоминается хотя бы «Лиллехаммер», не говоря уже о многочисленных местных эксплуатациях с Пореченковым, Безруковым etc. Упоение фразеологией «Физрука» тоже, в общем, ностальгического свойства, причем дело не сводится к криминальным девяностым, как в той же «Бригаде», скорее тут торжествует советская матрица, в которую, конечно, вписывался и бандитский дискурс — за понятиями Фомы встают еще шукшинские «бордельеро» и «небольшой забег в ширину». Он сыплет цитатами из Гайдая и Лиозновой, даже и прозвище так или иначе намекает на одного из главных субъектов постсоветского юмора Николая Фоменко (собственно говоря, на роль физрука изначально планировали взять его, однако Фоменко отказался, и реплики потом специально переписывали под Нагиева). И тем не менее все сошлось, и секретная интеграция состоялась. Такому материалу был нужен именно Нагиев — Нагиеву оказался необходим именно такой материал.

Уже ночью в другой части города я повстречал одного питерского кинорежиссера вполне исторического значения. Мы разговорились, над головами у нас простирался очередной нагиевский транспарант, и я, улучив минуту, поинтересовался, что он за человек. «Очень специальный фрукт! — присвистнул режиссер. — А впрочем, лучше быть специальным, чем правильным». В его голосе звучали, как в рецензии на вино, нотки недоверия, понимания, восхищения, приятия и бог весть еще что. Я вызвал такси и поехал домой, по дороге считая билборды со специальным фруктом. Четыре.

«Ко мне недавно приезжал — не буду называть имени, но скажем так, верхушка государственной власти — и сказал: вы большой молодец. На что я ответил: да я всегда был молодцом. Важен шанс — и не то чтобы я его в полной мере использовал, но уж точно не омрачил. Барабан случайных чисел выпал на меня. Нас таких двое — я и Луи де Фюнес, — кому шанс выпал на закате».

Нагиев сидит напротив меня в высоких ботинках бежевых тонов и майке с глубоким вырезом, которая, если дело так пойдет дальше, скоро будет называться его именем. Он курит тонкие сигареты, у него обширные татуировки, развесистые украшения и очень белые зубы. Его речь ровна и мягка, как у профессионального переговорщика, и не всегда можно угадать, что скрывается в ту или иную секунду за этой мягкостью — вскипающее раздражение, скука, оживление или просто мягкость как таковая.

Интересно, что Нагиев при всей нарастающей публичности почти не дает поводов себя обсуждать. В наше время довольно сложно уйти от ответа по политическим, этическим да и любым другим вопросам — мельчайший прокол или необдуманный жест вызывает день-другой гнева в соцсетях. Нагиев остается вне дискуссий — вероятно, оттого, что шутки его могут быть сколь угодно дерзкими и нескромными, но повестки дня как таковой в них нет. Третий сезон «Физрука» начинается с того, как Фома вроде собрался писать президенту, однако эта тема довольно быстро сходит на нет. Кстати, его прапорщик Задов в свое время как раз любил упоминать, что занимался в одной секции с Путиным. Собственно, это факт биографии самого Нагиева — его тренером по дзюдо и самбо действительно был Аркадий Ротенберг: «Раньше тренеры не видели во мне никаких перспектив, пока не появились Виктор Михайлович Горлов и Аркадий Романович Ротенберг. У меня были бедные родители, и тогда мне казалось, что нет другого выхода, что я могу в этой жизни зафиксироваться только через спорт. Поэтому я закусил удила и с 9 до 17 лет вкалывал, через лень, через разбитые мениски, безусловно, ломая себя. И то, что из инфантильного тонкокостного кучерявого бутуза весом в 48 кг выбили маменькино воспитание и заставили в итоге бороться — целиком заслуга тренеров. Все-таки папа не мог себе позволить крикнуть во время чемпионата России "***, подворачивай жопу, я тебе сказал!" А тренер мог, и этот изначальный мужской стержень у меня — от них».

Ухватившись за знакомую фамилию, как за отворот кимоно, я пробую продолжить разговор об общем состоянии и природе российских дел, но Нагиев мягко и стремительно сбрасывает мою руку — ностальгии по девяностым нет, но и моменты сегодняшнего дня печалят, а вообще «это отдельный разговор, который мы с вами обязательно сделаем, но после того, как вы для себя решите, что вас завтра расстреляют».

Сегодня Нагиев — это в первую очередь лицо со шрамом, но каноническому образу предшествовал двадцатилетний каскад преображений. Он натуральный артист-трансформатор, и подобно тому, как в спектакле «Эротикон» им исполнялось сразу шесть ролей, так и в области развлечений он работал за десятерых, порождая беспрестанную «дисперсию эго» — маски наплывали одна на другую, в какой-то момент даже случился сюжет, где Задов пародировал непосредственно Нагиева как ведущего шоу «Окна». Он набирал известность максимально пестрым и карнавальным образом: вел самые недвусмысленные шоу вроде «Мама в законе», выступал с реликтовой христианской группой «Трубный зов», рекламировал чернослив в шоколаде, представал неузнаваемым толстяком в «Мужчине с гарантией», наконец, стал героем книги «Я была женой Дмитрия Нагиева», где, в частности, идет речь о том, как он подписывал свои армейские письма Мастером, однажды из-за любовной драмы порезал себе вены, фотографировался вместе с Каем Метовым, а также обладал специальным «мартовским взглядом», безотказно действующим на женщин. Нагиев говорит: «Сталлоне в свое время итальянского жеребца тоже сыграл не от хорошей жизни, и у меня таких вещей была масса — просто не было другой работы. Я стараюсь быть разноплановым, но это не самоцель. Есть Джерри Спрингер, который всю жизнь ведет одну программу, или Джон Стюарт, и этим они прекрасны. Они работают на весь мир и получают огромные деньги. А здесь кто как может, так и вертится, я пытаюсь хорошо делать то, что мне предлагают — слава богу, на сегодняшний день предлагают в разных аспектах. За одинаковые деньги, но в разных аспектах».

Нагиев впервые прославился своими томными романтическими монологами на радио «Модерн». В конце девяностых про секс много кто болтал — в диапазоне от того же Фоменко с его «Империей страсти» до покойного Трахтенберга, — но они именно что потешались над сексом, тогда как куртуазный Д.Н. играл его субъекта. Сергей Шнуров, который в девяностые годы был пиар-директором этого радио, вспоминает: «Нагиев тогда был главный человек в городе, вообще как Битлз. Тысячи девочек приезжали *** знает куда в студию в Ольгино, чтобы только посмотреть на его машину. А человек просто первым придумал сказать о себе, что он секс-символ, до него в Питере такого никто не говорил. Тогда еще как раз появился фильм про Говарда Стерна — Нагиев его очень уважал, и вообще на "Модерне" это кино котировалось. Вся его история как радиоведущего, она растет именно оттуда».

В его тогдашней привлекательности всплывали черты неонового Клима Самгина, скандинавского блэк-металлиста и стриптизера-разбойника одновременно — короче, все то, что называют упреждающим уличным словечком «красава». Александр же Глебович Невзоров, снабдивший Нагиева стартовой большой киноролью, при первом впечатлении якобы охарактеризовал его восторженным «какая потрясающая мразь». Сам Нагиев вспоминает другую реплику: «Я был тогда человеком года в Санкт-Петербурге, и мне передавали фразу Невзорова, который посмотрел журнал с моей обложкой и сказал: "Вот кто поможет нам продать все диски!" С его стороны это была огромная смелость — взять и пригласить диджея. Потому что о том, что я закончил театральное училище, знала только мама, как говорится. Он меня вызвал — и понеслось. Грязь, блевотина, в пять утра начало съемок».

После успешной игры в сексплотейшн вдруг начался балаган unlimited: в сериале «Осторожно, модерн!» Нагиев из Фавна, преследующего нимф, стал превращаться в леших, коммунальных домовых и чуть не кентавров, с головой уйдя в эмпиреи прикладной уморы с накладными носами, царскими бородами, школой №666, травести-сценками, пародиями на Гитлера (куда ж без него) и песнями профессора Лебединского. Нагиев поясняет: «Мы вторая волна — я, Сережа Рост. Перед нами был "Городок", Фоменко на радио. Мы шли после них с опозданием на несколько лет, собственно они к тому моменту и собрали все, а мы лишь подбирали крошки». Он утверждает, что ничего по теме, кроме Бенни Хилла, на тот момент не смотрел и на западные ситкомы никак не ориентировался. Похоже на то — это было скорее в духе советских трансгендерных комедий (например, «А вы любили когда-нибудь?», где Вицин и Филиппов переодеваются бабушками), поэтому и old ones в виде Гурченко и Боярского, впоследствии возникшие в нагиевских ситкомах, выглядят вполне натурально.

Анна Пармас, режиссер «Осторожно, модерн!», объясняет нагиевский путь в комики так: «Он очень хотел быть актером. Возможностей других не было. Его не звали сниматься, а тут мы с предложением делать телепрограмму. Сначала это была обычная музыкалка — клип и обвязка, — но она была такой ровно два выпуска. Диме очень хотелось играть. Но получалось у него только смешное. Еще раньше, когда он учился в театральном, он принимал активное участие во всяких капустниках и был уморительно смешной! Тогда ему была присуща колоссальная самоирония и в работе, и в жизни. Поэтому для него "Осторожно, модерн!" — это была не поляна "Городка", а собственная поляна. Мне кажется, главной страстью у него тогда была жажда славы. Прямо как в "Мефисто". И диджейство, и актерство — все должно было двигать его на "Первый". И он туда выдвинулся».

Кроме того, у него был театр — спектакль «Кыся», где Нагиев играет кота в майке в сеточку, считается самым кассовым спектаклем России. («Мы только что собрали "Крокус" и дважды "Октябрьский", что довольно удивительно, ведь это вещи сугубо девяностых годов, и, как сказал мне недавно один большой режиссер, все это похоже на притчу».) Несмотря на сборы критическое сообщество в большинстве своем отказывалось видеть в спектакле не только притчу, но и вообще отказывалось видеть. Театральный критик Алена Солнцева поясняет: «Это же антреприза, а в ней главное — продюсер, он и продает эти спектакли на гастроли. Художественной ценности там ноль, но актеру же хочется играть, а продается эффект личного присутствия — спектакль с телезвездой. Нагиев после "Окон" был уже очень популярный».

Нагиева живо узнавали, но как будто не замечали. Для индустрии федерального смеха (от Петросяна до Галкина) он был слишком маргинальным и неуправляемым. Просвещенная же публика его откровенно снобировала за трэш и пристрастие к повестке дна и уж в любом случае предпочитала спектаклю «Кыся» роман «Кысь». Актуальные медиа — за исключением, может быть, «Семи дней» — тоже не торопились его привечать. Так, журнал «Афиша», подбирая героев десятилетия в области смеховой культуры, предпочел ему Галустяна. Да что далеко ходить — на стыке девяностых и нулевых мне доводилось работать сразу в нескольких так называемых мужских журналах, том же Playboy, и я хорошо помню, что любые отечественные персонажи, способные навеять хоть какие-то сексуальные ассоциации, были на вес золота. Но Нагиева игнорировали и там. Как говорили в фильме «Курьер», «мальчиков у нас действительно дефицит, но не до такой же степени».

Собственно, основной вопрос к нему можно сформулировать так: а почему только сейчас, когда Нагиеву 49, все главное и случилось? Он подхватывает: «Так и для меня загадка, почему это все так медленно, сука, происходит? Уже пора бы сидеть на солнышке греться, а я все еще хорохорюсь. Чему меня научили возраст и жизнь — это ждать. Когда ты перестаешь каждый день думать "А почему он, почему не я" — и просто начинаешь ждать. Это самое тяжелое. Я научился с этим как-то мириться и не рыдать, забившись в угол».

Вообще его внешние данные идеально соответствовали бы полю постперестроечного кино — неудивительно, что он успел мелькнуть еще в фильме «Палач» (1990), который, несомненно, останется в истории weird cinema хотя бы той своей частью, где Садальский виртуозно изображает наркотический приход и ломку. С тех пор он играл много кого — от персонажей, чья драматургическая плотность исчерпывается репликами типа «ты че пришел, а если за тобой хвост, а?», до поэта Давида Бурлюка. После «Каменской» он вполне мог бы выйти на первый план местных боевиков типа того же «Антикиллера», однако в нулевые годы ему предпочли актера попроще — Гошу Куценко. Их есть смысл сравнивать: почти ровесники, оба слыли повесами, оба в девяностые служили шоуменами, оба однажды ни с того ни с сего сыграли русских поэтов серебряного века (Куценко так и вовсе Блока), оба в итоге засияли бритыми головами (Нагиев, впрочем, сильно позже). Но у Нагиева в глазах тогда сверкали какое-то повышенное бесовство и цветущее лицедейство, запорожец Куценко вышел все же лицом пообыкновеннее, посержантистее (хотя Нагиев тоже служил в армии: «Меня поймали на фарцовке на питерской "галере". От трех до шести, но поскольку я был 18-летним, мне разрешили выбрать, и я был запакован мамой в армию, где, в общем, благополучно и отслужил — в грязи, в говне, в мечтах и в грезах. В армии нет вообще ничего хорошего, это абсолютная пустота, и не надо мне говорить, что армия делает из кого-то мужчину. Если ты чмо, то ты чмо будешь везде — хоть в армии, хоть на гражданке».) Как бы там ни было, в те времена Нагиев проиграл, зато к 2016 году сравнивать их стало даже смешно.

Если тип потехи, которым в телевизоре занимается Нагиев, обычно принято характеризовать глаголом «жжет», то можно сказать, что в беседе он в основном занимается самовозгоранием. Он часто поминает свой возраст, об успехе рассуждает с многочисленными оговорками, зато с видимым оживлением берется пересказывать всевозможные осечки прошлого: «Первая моя журнальная обложка в Петербурге вышла с надписью: "Игорь Нечаев". Это была трагедия всей жизни. Я ждал ее, ждали все родственники, и тут я понял, что на этом судьба и карьера закончена. А когда я уже был признан человеком года в Санкт-Петербурге, меня вдруг позвали в программу "Колесо истории" в Москве, которую вел Якубович. Он во время игры называл всех по имени, а доходя до меня, блеклым взглядом смотрел сквозь и спрашивал: "Ну а вы что думаете?" Москва вообще долгое время не принимает, но теперь — помните, как говорили в "Пиратах Карибского моря" — уже поздно, я уже часть корабля».

За время нашего разговора он раз десять произнес «моя скромная деятельность, моя скромная личность, мои микроскопические заслуги, мое невеликое участие». Если внимательно посмотреть детский «Голос», ровно так он утешает и детей: «знаешь, сколько лет я улицы подметал?» или «пока тебя слушал, передо мной пронеслась вся моя жизнь, эти скитания до "Первого канала", пока меня не подобрали».

Нагиев, как и было сказано, часть корабля, но кто еще претендует на место в капитанской каюте, если предположить, что она зарезервирована для агентов повального мужского ухарства? С одной стороны, по возрасту, прямоте посыла и цепкости охвата женской аудитории он мог бы составить компанию сочинским шансонье-тяжеловесам Михайлову и Лепсу (с последним они и вовсе образуют караоке-симбиоз в «Самом лучшем дне»). Но, к счастью для Нагиева, он в первую очередь потешник и провокатор, затейника в нем больше, чем массовика. Михаил Ефремов (если рассматривать его исключительно в контексте «Гражданина-поэта») — совсем другая традиция, стать и порода. Со Шнуровым его слегка роднит атакующий стиль чистого увеселения и, кроме того, питерский хронотоп, но на этом сходство исчерпывается — начать с того, что Шнуров сам производит смыслы, ему не нужно особого приглашения в телевизор. Ургант принципиально моложе, и у него принципиально иная формула смеха. Иначе говоря, поставить с ним особо некого. Вячеслав Муругов полагает: «Нагиев единственный в своем амплуа, в России сейчас таких просто нет. С кем его сравнить на Западе? Наверное, Чарли Шин тоже как бы отрицательный герой с хулиганской составляющей, но Дмитрий, по счастью, в жизни очень серьезный человек, очень профессиональный».

На тему «Физрука» можно, конечно, поныть, что вот, был когда-то героем Брат, а теперь стал браток, и радоваться тут нечему. Но в казусе Нагиева две вещи вызывают огромную симпатию и нейтрализуют все остальные. Во-первых, он, безусловно, выглядит и действует как герой чужого времени и пространства. Это такое обаяние ценой несовпадения: его Фома — герой из прошлого («в то время даже пяток не присыпали землей»), но и Нагиев как ведущий на «Первом канале» — тоже явно не про здесь и сейчас. Он словно бы иной и пришлый как по отношению к конкурсантам, так и по сравнению с жюри: Градский, Агутин, даже Билан — вполне здешние житейские персоны, а Нагиев словно находится среди одному ему видимых дополнительных декораций. Лично у меня почему-то всегда возникает такое чувство, как будто Нагиев разговаривает со всеми в студии, сидя верхом на лошади — он находится в иной фазе естественности, нежели прочие. И в этом смысле, говоря о себе как о рыцаре эфирного Средневековья, он довольно точен.

Но кого в первую очередь способны заинтересовать рыцари Средневековья? Разумеется, детей. И это второй его козырь — он понравился детям. Мало того что он ведет детский «Голос», но ведь и его физрук — пусть плутовской, но учитель (а потом и директор школы), и вообще перед нами разворачивается история про взросление и воспитание, что здорово снижает градус упоения собственно бандитской гнусью. Если вдуматься, то все его фирменные скабрезности — они тоже всегда были довольно детского свойства, его шутки, как правило, моложе, чем он сам. Двенадцатилетняя дочь моего друга, Соня Ямпольская, объясняет все довольно просто: «Ну, он очень остроумный, при этом смеется больше над собой, а не над другими. И он очень хорошо работает с детьми, всегда их утешает. Он добрый — это же сразу видно».

В этот момент звонит телефон, точнее он и раньше звонил, но Нагиев не отвечал — теперь же, поговорив, поясняет: «Со смертью мамы мы стали с папой созваниваться каждый день». Потом он закуривает и произносит: «Наверняка для кого-то я не очень хороший, наверняка я делаю подлости, но принципы у меня есть, я их знаю, с ними живу и просыпаюсь, чтобы регулярно их нарушать. Я нахожусь в том возрасте и статусе, которые в конце концов обеспечили мне внутреннюю гармонию. Я стал относительно свободен — в разговорах, поступках, поведении на сцене. Меня перестали тяготить и пугать внутренние тараканы, которые преследовали меня с младых ногтей. Я был патологически стеснительным. Я никогда не занимался ни в каких театральных студиях, не читал стихов с табуретки — от этого я мог потерять сознание. Любое творчество казалось мне чем-то запредельным. Когда я случайно увидел Сенчину, учась в институте, я чуть с ума не сошел — это были люди с другой планеты. Моя мама в молодости единственный раз увидела на улице Кирилла Лаврова, а тетя видела Хиля — это были самые яркие истории на всех семейных застольях. А ко мне до сих пор после спектаклей подходят и говорят: "Ой, а мы не знали, что вы такой прекрасный актер". Я уже скоро получу персональную пенсию, а многие так и не поняли, кто я».