Правила жизни Виктора Пивоварова
Чтобы стать художником нужно очень им хотеть стать. Больше ничего не нужно — ни таланта, ни каких-то особых условий.
Когда я был маленький, был ли это я? Мне кажется, в какой-то момент меня подменили.
«Синее ухо» на картине означает, что оно слушает небо, на одной волне с небом. Было бы хорошо, если бы у нас у всех были синие уши. Но, увы, не получается. Мелочи отвлекают.
Мое рисование началось со стенгазеты закройного цеха обувной фабрики «Парижская коммуна». Там маму назначили редактором, а меня попросили нарисовать красивыми буквами название и карикатуры на фабричных пьяниц. Рисунки имели огромный успех. Собственно, это было началом не только моего рисования, но и моей карьеры.
Лучшие люди, каких я в жизни встретил, — библиотекарши, редакторы в издательствах и продавщицы в книжных магазинах. Все они связаны с книгой. Я их всех обожал и обожаю.
В детстве у меня была книжка «Дети капитана Гранта» со множеством гравированных иллюстраций. Они были настолько захватывающие, что я совершенно не мог читать сам текст. Так я «Дети капитана Гранта» и не прочитал. Много лет я постоянно рисовал дом. Навязчивая идея. Видимо, от ощущения абсолютной бездомности.
Мне нравится слово «длинный». У меня есть «Длинная-длинная рука», «Длинношеее существо», «История длинного носа». Думаю, за этим кроется желание как-то продолжить, продлить — время, себя.
Красоту хочется присвоить. Красивую бабочку — поймать, красивый цветок — сорвать, красивый камешек — положить в карман. О красивых женщинах не говорю.
Самые большие философы — водители такси. Во всяком случае, в Праге. Однажды такой философ мне признался: «Вы знаете, у меня проблемы с трансцендентным. Я никак не могу ухватить его». Я поделился своим опытом. Есть, говорю, такой момент в нашем земном существовании, когда мы ощутимо прикасаемся к трансцендентному, это момент наивысшей любовной близости с женщиной. Жизнь художника неинтересная. Каждый день, включая субботы и воскресенья, идешь в мастерскую, и там или что-то делаешь, если повезет, или ничего не делаешь и маешься.
В жизни рутина — самое драгоценное. Что может быть более драгоценно и более рутинно, чем то, что каждый новый день начинается с утра.
Уехав из России, я никакой тоски по родине не испытывал. Но картины и рисунки, которые только частично в моей власти, реагировали по-другому. Я с удивлением наблюдал, как в них неизвестно откуда стали появляться ностальгические нотки.
В русском языке картину не рисуют, а пишут. Это идет еще от иконы. Мастер икону писал и назывался иконописец. То есть изначально изобразительное искусство понималось как писание текста, а чтобы прочитать такой текст, нужно быть грамотным. Грамоте чтения картины необходимо учиться. Необязательно в школе, можно грамотой овладеть самому. Для этого картине надо задавать вопросы. Увидите, она начнет отвечать.
Историй искусства должно быть несколько. Не может быть в одной и той же истории искусства Микеланджело и Буше.
Одиночество я переношу очень тяжело. Парадоксально, но я стал прямо-таки певцом позитивного одиночества. Как все это умещается в одном человеке, непонятно.
Буквально каждый человек поэт. Когда я это понял, я не перестал восхищаться поэтами и считать их высшими существами, но перестал бояться быть поэтом сам.
Переживает ли искусство сегодня кризис? Не хотелось бы, чтобы искусство, которому мы отдаем все душевные силы, осталось в истории как эпоха упадка. Но никуда не денешься, общее ослабление энергии приходится признать .
Ирония непримирима с действительностью; юмор, наоборот, снисходителен к ней, гладит ее как напроказившего котенка. Я за юмор. Я слушаю музыку по радио. Выгода радио в том, что не надо выбирать. Выбирает кто-то другой. А если не понравится, можно выключить.
Дух времени сильнее желания или нежелания его передать, он все равно проникнет в произведение. Поэтому можно о нем вообще не думать.
Как изобразить жизнь души? Такой вопрос я задал сам себе в одной из ранних работ. Похоже, что ответ я ищу всю жизнь.