Правила жизни сэра Роджера Джорджа Мура

Меня зовут Мур. Раньше звали Бонд, но тогда у меня было сильно больше волос, я не носил очки и весил примерно на десять стоунов (около 10 кг. — Правила жизни) меньше.

Я единственный ребенок в семье. Понимаете, просто у родителей с первой попытки все получилось идеально.

Мои первые мемуары имели большой успех. Говорят, даже в Буркина-Фасо продали один экземпляр в твердой обложке и два — в мягкой. Так что издатели усадили меня за вторые.

Я всегда представлял себе, что где-то далеко в космосе есть машина, которая фиксирует все, что со мной происходит, но самое ужасное — все мои мысли тоже. Интересно, что бы подумали обо мне в раю, если бы узнали о распутных грезах, которые посещали меня в тринадцать лет, когда я наблюдал за девочками в темно-синих платьях, заправленных в панталоны, на уроке физкультуры? Едва ли такого рода мысли подобают послу доброй воли ЮНИСЕФ, и я прошу за них прощения, но в моем возрасте они лезут в голову куда охотнее, чем воспоминания о том, что я ел на завтрак.

За свою жизнь я познакомился с сотнями тысяч людей. Но могу ли я кого-нибудь из них вспомнить? Всех? Часть? Хотя бы несколько?

Моя бабушка со стороны отца наложила на себя руки, когда ему было шестнадцать. Самоубийц тогда не хоронили по церковному обряду, и отец довольно быстро разочаровался в церкви как институте. Иногда мне приходилось садиться на диету.

Мороженое... Господи, как же я люблю мороженое. Ладно, хватит об этом. Иначе мне придется принять холодный душ.

В старости можно преисполниться изящества, а можно стать брюзгой. Я выбрал оба варианта.

Хорошо бы люди научились не лезть не в свое гребаное дело. Меня всегда поражают журналистские отговорки: актер, мол, человек публичный, и люди имеют право знать о его жизни. Мне совершенно безразлично, сколько раз в день наш премьер-министр ходит до ветру и как часто спит со своей женой. Некоторые актеры любят читать про себя в газетах. Я этого совершенно не переношу. Уверен, когда меня будут хоронить, журналисты «Сан» и «Миррор» приоткроют крышку гроба и спросят: «Что вы можете нам сказать напоследок?»

Рисковым меня не назовешь. Я вообще-то трусоват.

Мой диапазон как актера всегда был между двумя полюсами: «поднять левую бровь» и «поднять правую бровь».

Обожаю наличные.

Ни разу на экране я не просил «взболтать, но не смешивать». Это все Шон.

Ключом к персонажу Бонда для меня стала фраза: «Он не очень любил убивать».

К сожалению, склонность детей к жестоким играм сейчас очень поощряется — все эти игрушечные пистолеты и солдатики. К счастью, у меня внучки. Они совсем не такие кровожадные и злые, как мальчишки. Мне по крайней мере так не кажется.

Никогда не любил оружие. Я моргаю каждый раз, когда слышу выстрел.

Когда истекал срок моей лицензии на убийство, продюсеры все время меня спрашивали, кого поставить на замену. Я, конечно, пытался подсунуть им всяких бездарей. Но так и не смог найти актера хуже себя.

Я всегда защищал Дэниела Крэйга. На него ведь сразу набросились, даже шанса не дали. Это по крайней мере несправедливо. Хотя великим актером тут быть не нужно. Главное — уметь произнести: «Бонд, Джеймс Бонд».

Очень немногие из нас готовы пожертвовать всем, что у нас есть.

Мы снимали Бонда в местах, где царила нищета. Но я тогда об этом не задумывался и ничего не делал, меня больше заботило, как на мне сидит костюм. Может, поэтому сейчас я стараюсь как можно больше делать для ЮНИСЕФ.

У нищеты особый запах. И вовсе не потому, что люди не моются. Просто он есть, он проникает повсюду, и ты знаешь, что сам будешь пахнуть так же. Но есть еще один очень страшный запах — паленой плоти, и он остается на многие-многие годы. Я помню, как подъезжал к больнице в Сальвадоре и где-то за полкилометра почувствовал этот запах. Я сразу понял, что там увижу.

Рыцарский титул мне дали за благотворительность, и для меня это значит гораздо больше, чем если бы мне его дали как актеру.

Кому-то Бог дал музыкальный талант, кому-то — красивую внешность. Меня он наградил скромностью.

Если у вас нет чувства юмора, можете смело ложиться в гроб хоть сейчас.

Мне очень жаль, но на пианино я не играю.