Парное интервью: Николай Полисский и Василий Бычков — о юбилейных «Архстоянии» и «АРХ МОСКВЕ», сути и внутреннем городе

Тема «Архстояния» этого года звучит как «Мое главное». А что для вас то самое главное? Как вообще родилась эта тема?

Василий Бычков: Нечасто дают в руки такой немаленький культурный механизм, как «Архстояние». Поэтому хорошо бы им поуправлять, попробовать стимулировать всех — и в том числе себя — задуматься не о ерунде, не о частностях, задать неслучайный вопрос. Я решил воспользоваться своим кратковременным служебным положением и замахнуться на Уильяма нашего Шекспира, что называется.

Конечно, себя я тоже спросил: что же для меня главное? Жизнь и здоровье родных и близких — первое. Второе — страна. Третье — работа. Я работаю с пяти лет. Сначала у отца в кино, после, на втором курсе, уже на четырех работах: надо было кормить семью. А потом всю жизнь — встал и пошел! Важно ощущение, что ты делаешь что-то правильное. Это самое главное в результате.

Николай Полисский: Что же до меня, я с детства хотел быть, скажем скромно, хорошим художником. Как это? Никто не знает. Но когда ты вдруг случайно в 42 года, хотя все было достаточно сносно, себя переламываешь, уходишь абсолютно в никуда, в деревню, где нет ни зрителей, никого, и вдруг все начинают приезжать, приезжать, приезжать... Вся эта Москва, от которой я отказался, приехала ко мне. Я никогда ни для кого ничего не делал, всегда только для себя. Но оказывается, это еще кому-то нужно.

ВБ: Слушай, ты действительно с детства хотел быть художником?

НП: Не совсем с детства, где-то лет с 12. Я попал к художникам в Дом пионеров, увидел разницу с жизнью моей обычной. Собственно говоря, в какой-то момент понимаешь, что все идет правильно. Это дает возможность что-то дальше делать, и хочется тоже потребовать чего-то главного от всех остальных.

Фестивалю 20 лет — что за это время больше всего изменилось для вас?

НП: Все началось с моего личного творчества — это был миллениум, февраль 2000 года: первые снеговики («Снеговики» — первый ленд-арт-проект Николая Полисского в Никола-Ленивце. — «Правила жизни»), после все двинулось очень быстро. Я как художник полностью изменился. Василий Владимирович мне помогал с первыми выставками, снеговиков и «Сенную башню» выставили на «АРХ Москве». Это было важно — без общественного признания все бы зачахло.

Уже на пятом году я понял, что мне нужна поддержка. Нужно приглашать других авторов, временные объекты менять на постоянные, усиливать количество. Тогда я решил не быть жадным, а поделиться этим с миром. Сейчас убеждаюсь, что это было единственное правильное решение, потому что один человек все-таки в поле не воин.

Мы решили, что нужно звать архитекторов, потому что мне показалось, что именно архитектор лучше справляется с большим пространством. На первом фестивале у нас было больше 20 проектов архитектурных, потому что место уже намоленное. Все было на энтузиазме, и всем очень понравилось. Сейчас же мы стали очень заметными, значит, проект в правильном русле развивается. Мне вначале говорили: «У тебя все сломают». Но нет, все берегут, люди приезжают из самых разных городов. Сейчас это такая зрелость.

У «АРХ МОСКВЫ» тоже юбилей, 30-летие. Что за это время изменилось там?

ВБ: Выставка с самого начала, как ее я придумал, была любимая у архитекторов и дизайнеров. Я всегда ориентировался на хорошую архитектуру, наша изначальная установка — мы показываем только качественное содержание, лучших и лучшее. Официальную архитектуру 1990-х никак нельзя назвать хорошей. Хорошая архитектура тоже строилась, но ее нигде не выставляли. Ее делали частные бюро, у которых сейчас как раз череда 20–30-летних юбилеев, а тогда они были совсем молодые — и вот они очень полюбили «АРХ МОСКВУ». Она была такая неофициальная, маргинальная, к нам никогда не приходило никакое начальство. Сейчас же выставка стала статусной и популярной: за четыре дня ее посещают 40 тыс. человек. Важно, что это коммерческая выставка, посвященная строительству. У нас много материалов, технологий. Я считаю, это наш формат, правильный, и ничего не хочу менять.

Тема у «АРХ МОСКВЫ» в этом году звучит так же мощно, как у «Архстояния», — «Суть». Соответственно, что для вас значит суть?

НП: О, это я придумал. Мне очень нравится слово, абсолютно русское. Докопаться до сути, суть вещей. Этим словом я прошу архитектора объяснить все-таки, что такое наша русская архитектура, состоящая из многих, многих маленьких сутей. Каждый участник должен, если захочет, показать свою суть — что, собственно, для него самое главное, истинное. Потому что я не представляю творческого человека, который не пытается докопаться до сути вещей. Это обязательно. Это единственный смысл его жизни, потому что, если он не докопался, его значимости в искусстве просто нет.

Весь мир человеческий сделан архитекторами, в большом смысле. Столько всего уже построено, а все равно каждый стремится что-то добавить. И именно здесь мне захотелось, чтобы никто не прятался за какие-то красоты, за дизайны, а показал главный кусок своей души.

Что еще объединяет «Архстояние» и «АРХ МОСКВУ», которые в этом году такие получились сопряженные через вас, через взаимное кураторство? Почему такая коллаборация стала возможной? Что связывает вас, двух основателей и идеологов?

НП: Сколько лет мы знакомы? Это 1982-й год был — значит, получается, 43 года.

ВБ: Мы случайно встретились на КСП. Кто не знает, это контрольный сборный пункт для новобранцев, срочников, после института. Вот с тех пор лучшие друзья. Я пригласил Колю — Николая Владимировича — в качестве куратора на «АРХ МОСКВУ» юбилейную. А они с Юлей (Юлия Бычкова — управляющий партнер арт-парка «Никола Ленивец» и продюсер «Архстояния». — «Правила жизни») в отместку пригласили меня. Это очень хлопотно, но очень интересно. Мне кажется, что нас объединяет такой, знаете, вкус, отсутствие фальши.

НП: То есть стремление к сути, к главному.

ВБ: Наши два больших проекта покрывают мыслительный процесс в области архитектуры, в области культуры, в области вообще понимания, такой камертончик. Конечно, покрытие не тотальное, как у телевизора, но у людей, которые нам близки, что-то отзовется. И еще нам доверяют. На основе этого доверия можно и похулиганить.

В манифесте «Архстояния» говорится, что человек должен пройти к внутреннему городу и найти свое главное. Без чего не получится из внешнего города вырваться во внутренний?

НП: Когда я был молодым художником, 6 тыс. членов МОСХа стояли плотными рядами, через которые бессмысленно пробираться. Поэтому я уехал от всего этого и сделал собственный город, по своим законам. Например, для меня дом, как и для всех, — убежище, укрытие, но я живу на улице: выхожу на свою террасу и 90% времени провожу в природе. Это оказалось интересным не только мне, и люди стали из большого, внешнего города приезжать в мой выстроенный тайный город.

ВБ: Наверно, нет ничего сложнее устройства человеческого мозга. А город — это самое сложное, что создало человечество. Приспособить первое ко второму непросто — обычно каша в голове получается. Сейчас повсюду информационный шум, поэтому для того, чтобы во внутренний город уйти, надо хоть немного отстраниться. Поэтому такие чудаки, как «архстоянцы», едут на природу и вставляют в нее объекты. Мало того что природа прекрасная, они делают ее искусством.

Сейчас мы на фестивале все арт-объекты сделаем частью большого «Белого города». Он как бы догоняет посетителей, напоминает: «От меня не уйдешь, старичок». Мы создаем кислотно-щелочную среду: природа, искусство, город, архитектура. Город не может, не должен провоцировать, а искусство может. Оно тут для того, чтобы посетители спроецировали его на свой внутренний город.

Без чего город не станет городом?

НП: Без горсовета! (Смеется.)

ВБ: Я бы так сказал, пусть это и шаблонно, что город городом делает человек. А еще очень многое может сделать культура. Люди гордятся, что у них в городе есть Мариинский театр или филиал Мариинского театра, музей современного искусства, фестивали разные.

НП: Но у нас [в Никола-Ленивце] и Эйфелева, и Шуховская башни были одновременно, и зиккураты всякие, но мы не стали городом, потому что хотим быть деревней.

И горсовета у вас нет?

НП: Горсовет сейчас будет. Но такой, игровой.

ВБ: Метафорический.

Никола-Ленивец многие определяют как место силы. Какое у вас место силы? Чем оно характеризуется?

НП: Я далек от мистицизма. Меня спрашивали: «Почему у вас такие творческие люди? Видимо, токи какие-то идут из земли?» Не знаю, я токов не чувствовал никогда. И на Никола-Ленивце не было написано, что это центр современного искусства. Просто туда приехал такой вот странный дядя, начал что-то делать. То есть не место красит человека, а человек место, хотя место красивое. Начинаешь его наполнять смыслами, которые рождаются потихонечку, со временем. Но это можно делать не только в Никола-Ленивце, но и в Перми, в Японии, во Франции. Получается, место силы — человек.

ВБ: Для меня место силы — в Москве, здесь.

Последний вопрос — про следующие 20 лет для «Архстояния» и 30 лет для «АРХ МОСКВЫ». Как вы думаете, что за это время случится и какими будут фестиваль и выставка?

НП: Мне кажется, в Николе все принципы заложены, процессы налажены. Моя задача — это сохранять. Я слежу и ругаюсь, если что-то противоречит идее, мне нужно, чтобы все было красиво, умно, художественно и не портило природу. Еще мне хочется, чтобы таких мест в России было много. Мы можем выступить невероятной волной, новой, художественной, воздействовать на мир. У меня такая захватническая позиция.

ВБ: Если про «АРХ МОСКВУ» говорить, то я не знаю вообще, будет ли она существовать через 30 лет, потому что появился искусственный интеллект. Надеюсь, его когда-нибудь запретят. Хотя выставки делают уже 300 лет, это живое общение, оно ничем не заменимо. Главное — биться за качественную архитектуру, потому что это ответственность архитектора. Колоссальная ответственность. Нужно насаждать хороший вкус.