«В актерстве надо иметь бейджик с гордыней»: интервью с актером Никитой Ефремовым
Я посмотрел фильм «Дорогая, я больше не перезвоню», и мне интересен твой человеческий, не как артиста, взгляд. Насколько тебе, твоему окружению созвучна тема отложенной жизни?
Меня очень увлекает социальный мир и игра в нем. Здесь есть свои определенные маркеры успеха — счастья: деньги, девушка, весь набор джентльменский. Но при этом вещи, которые по-настоящему, как бы это пошло ни звучало, раскрывают мое сердце, например моя музыка или идея сделать свой фильм, почему-то тормозятся. Одна моя внутренняя часть хочет рисковать, двигаться, а вторая — отвечает за стабильность, безопасность и все такое.
Зона комфорта.
Да. И они между собой...
...Конфликтуют?
Ну да, по большому счету конфликт, наверное, внутренний. «А что, если я пойду и начну экспериментировать?» И голос внутреннего защитника сразу: «Да кто тебе даст, да кто ты такой? Музыкой люди занимаются долго».
Благо в моей жизни есть психология, и я все больше и больше вижу, как на меня накатывают тоска и грусть, если я этого не делаю. Организм начинает мне сигнализировать эмоциями.
В «Дорогая, я больше не перезвоню» мой герой совсем не отвечает на сигналы внутренних эмоций. Он потерял контакт с собой, и ему жизнь таким образом предоставляет некий шанс. Моя личная версия — он встречается внутри с самим собой, и это все его какой-то внутренний аэропорт. Обычно в жизни большие шансы на изменения бывают, когда поскребешь дно. Вот он, собственно, поскреб дно.
И от него оттолкнулся куда-то дальше.
Я не знаю, оттолкнулся он или нет, что с ним будет дальше. Мне было бы очень интересно посмотреть, как он теперь. По крайней мере, какие-то шаги в плане расставания с девушкой, еще что-то...
Ты говоришь, что у тебя есть потребность на какое-то развитие себя не просто внутри профессии. Ты хочешь пойти больше в авторскую сферу?
Мне кажется, дело не в развитии, потому что иногда развитие может сопровождаться преодолением. Мне важно создать условия, когда я в таком контакте с собой. Если мне что-то не хочется делать, я это все равно делаю и смотрю, как себя дальше чувствую. Если совсем философски говорить, по дао я двигаюсь или не по дао.
Первоочередно — это контакт с собой. То есть это не про развитие — наоборот, это про принятие уже того, что есть. Не факт, что та же психология избавит от страданий, но точно придаст им какой-то смысл.
Понимание какое-то.
Да. Вот, оказывается, мои внутренние защитники, внутренние части меня, которые говорят: «Нет-нет-нет, не смотрите на них, вот моя уязвимость, которую в этом маскулинном мире не надо проявлять, вот там еще что-то». А потом из этого так или иначе происходят какие-то действия. Но хотелось бы заняться музыкой, дать себе на это больше времени, потому что это у меня зачастую связано с тем, что вот тут — доход, а в музыке что будет с деньгами?
С режиссурой, я думаю, есть такая история, как перфекционизм, который очень крепко связан с нарциссической частью. А мне кажется, что если я пошел в артисты, то нарциссическая часть присутствует. И если уж я возьмусь что-то сделать, то это должно быть что-то особенное.
Что тебе помогает укрепляться в своей ценностной картине мира?
Это на 100% терапия, спорт. Я думаю, что здесь есть путь от внешнего к внутреннему и от внутреннего к внешнему. Я могу обложиться психологами, но, например, не заниматься своим здоровьем, тогда мне гормончики не доставляют. Например, если я ложусь в десять, встаю в семь, я гораздо лучше себя чувствую, нежели когда я ложусь в час и встаю в 11, просто потому, что так организм устроен.
А ты вообще режим стараешься соблюдать?
У меня был эксперимент в прошлом году на съемках сериала «Морозко». Я насмотрелся миллионера Брайана Джонсона, который хочет не стареть, и у меня был месяц, когда приходил домой, шел в душ, убирал телефон, ложился спать, вставал, опять шел в душ, шел в зал, на съемки, мне привозили еду, у меня было ограничение по калориям, я не ел сладкого. Это был лучший месяц!
Ты отметил нарциссизм, который в каком-то смысле в тебе есть. Насколько для тебя в связи с этим вообще важно общественное внимание, светская жизнь?
Мне кажется, в такой среде, как в актерстве, надо иметь бейджик с гордыней. Это норма, это пропускной такой вход. Я думаю, что она в том или ином виде есть у каждого. Опять же, давай не буду говорить за всех. Я вижу свою гордыню, вижу свое отношение, вижу, как я подпитываю свою значимость, вижу, где мне это важно, а где неважно. Вижу это все.
Тебе комфортно в светской среде?
Я человек слабо светский, не хожу особо на премьеры. Я хожу на какие-то свои истории, переехал за город и больше сижу там.
Что делаешь за городом? Как твой день проходит?
Если не работаю, если выходной день, то могу встать с утра, сходить в душ, замечательно позавтракать, пойти пробежаться на дорожке, если холодно, либо пойти по лесу, если тепло. Могу съездить за продуктами или поиграть в падл, сходить к речке либо ничего не делать, тупить в эти сраные рилсы, валяться на диване.
Продолжая вопрос про светскость, насколько она важна для карьеры?
Пример Юры Борисова, который без инстаграма* (признан в РФ экстремистским и запрещен)добивается успеха, показывает: не факт, что это нужно.
Ты вообще сам какое кино любишь?
Вот «Сны» Акиры Куросавы посмотрел недавно. Вот начал смотреть «Конформиста» Бертолуччи, потому что я не смотрел. «Голос» Авербаха тоже не смотрел. Мне еще надо посмотреть фильм «Будем жить» Дмитрия Томашпольского, который у меня скачан где-то.
А Линча ты любишь?
Линч прекрасный, конечно. Он мастер создавать атмосферу, как раз про это. Его философия и подход ко всему, наоборот, про успокоиться и услышать этих глубоководных рыб, которые плавают в тишине. Мне кажется, тишина для индустрии в каком-то смысле губительна.
Тишина губительна? Все-таки индустрия подразумевает громкий голос?
Здесь сейчас очень тонкий момент... Понятно, что в нашей стране происходят тектонические, вулканические истории. С одной стороны, это рождает безумное количество смыслов, на которые хотелось поговорить бы. А с другой стороны, понятно, что прямой, откровенный разговор чреват, поэтому...
Я понимаю, что, например, у меня есть опыт, которым я бы очень хотел поделиться. Он связан с употреблением веществ, алкоголем и тем, как я остаюсь чистым уже на протяжении семи лет. У меня есть точка входа. Я понимаю, что практически вся страна наблюдала за тем, что происходило с моим отцом. Понимаю, что вроде как я имею право про это говорить. Но при этом сейчас вышло огромное количество законов, которые запрещают.
Мне нужно показать, что вот есть некая травма, в которой алкоголь является компенсатором, от которого становится легче. Мне нужно показать вот это очарование, что сначала так плохо, а потом появляется этот компенсатор, от которого становится так хорошо, и я хочу этого больше и больше. Да, можно сказать: используй другие художественные средства, делай это. Я понимаю, что, может быть, я к этому приду, может быть, это классный вызов.
С одной стороны, мне хочется жаловаться: ну что ж такое, я хочу написать как я хочу и снять как я хочу. А с другой — ну вот есть как есть, такова реальность. И я могу в этом тоже плавать.
Да можно, конечно. Понимаешь, тут вопрос в способе выражения той или иной...
Но тогда это не будет в рамках индустрии. Я понимаю, что я не могу показывать впрямую провокационные вещи. Тогда это уже уходит с первого плана индустрии, которая все равно, так или иначе должна выдавать лучший сериал года, самый обсуждаемый сериал года, самый-самый ожидаемый. Тогда я перехожу из этого в плоскость другого кино. Опять же, к «Снам» Акиры Куросавы, где другим языком рассказываются вещи. Тогда я не знаю, насколько я могу обращаться к большему количеству аудитории на эту тему.
Кино вообще может романтизировать и программировать действительность? Или оно не может ничего? Оно учит чему-то или не учит?
Оно должно как растение работать, потому что растения удобряются говном, а потом отдают кислород. Вот оно должно так работать: забрать все говно и отдать свет.
У тебя есть какие-то, может быть, режиссеры или темы, к которым ты бы хотел творчески прикоснуться как артист?
Пелевин. Если бы Тим Бертон снимал Гоголя, мне кажется, это было бы круто! Это правда было бы очень интересно. Какой-нибудь Джонни Депп чтобы сыграл Чичикова или что-то такое.
Или, например, сюжет про человека, который всю жизнь слышит: «Медитируй, развивайся, познавай себя — вот тебе психология, вот тебе буддизм, вот тебе такие практики», а он все упустил, попадает к условному богу и говорит: «Я понял, дай мне последний шанс». Он говорит: «Ладно» — и отправляет снова жить жизнь. И герой опять все упускает.
(Смеются.)
Как раз «Дорогая, я больше не перезвоню».
Там мы не знаем.
Мы не знаем, что там дальше случилось.
Да. Мне было бы интересно посмотреть, как он возвращается и снова...
Ну а режиссеры, с которыми ты бы хотел поработать?
Тайка Вайтити — точно! Невероятная легкость. Ларс фон Триер. Слушай, такой огромный список. Скорсезе. Вообще, я мечтал бы поработать у Нолана. В нем ощущается даже не профессионализм, а какая-то такая... Как будто вот он создан для этого. Какое-то от него чувство, с одной стороны, молодое и приятное, с другой — он очень мудрый.
Ну да. Он тоже пытается это все распаковать, собрать.
Кто еще из режиссеров? Мне очень понравилось с Кариной Чувиковой работать, которая...
Да-да-да, дебютировала.
Мне кажется, очень большой потенциал у нее. Мне понравилось с Сашей Фоминым. Я с ним еще с удовольствием поработал бы. Мы продолжаем сотрудничество с Кареном Оганесяном. Мне кажется, он предоставляет возможность артисту проявляться. Он настолько контролирует технический процесс и настолько предоставляет, по крайней мере мне, возможность проявляться. У нас просто очень многие артисты ждут от режиссера, что он все разберет и все расскажет.
Ты все-таки, когда снимаешься, вмешиваешься в сценарий? Предлагаешь что-то от себя?
Меняю текст. Если вижу на площадке, что что-то может сработать лучше, что-то может не сработать, я это предложу.
Чаще к этому прислушиваются или нет?
Это уже право режиссера. Я не могу сказать: «Да»/«Нет». Он может послушать, сказать: «Да, мне это подходит» или «Мне это не подходит». Мы можем попробовать. У меня всегда есть возможность попросить: «Дайте мне один дубль актерский».
Тебе вообще много сейчас приходит сценариев?
Много. Большое количество.
Как ты для себя выбираешь проект?
Интересно/неинтересно или хочется ли мне поработать с режиссером. Иногда я не успеваю прочитать, но вижу, что за режиссер. Вот Клим Козинский, например. Мне с ним очень интересно.
Ты с ним работал?
Нет. Я пробовался в «Клиническую» еще. Мне было бы очень интересно с ним поработать, он мне интересен как человек. С Женей Сангаджиевым мне было бы очень интересно как с режиссером поработать.
К тому же из одного, по сути, поколения. Все же качество материала ты как оцениваешь преимущественно?
Я не скажу, что оно сейчас высочайшее. Конечно, нет. Потому что актерство во многом реакция. Сейчас не то время, чтобы делать что-то вызывающее реакцию, к сожалению.
Ты имеешь в виду, смелые сюжеты невозможны?
Нет. Конечно, нет. Мне кажется, это очевидно.
Но видишь, тут вопрос: что мы называем смелым сюжетом?
Можно посмотреть, что выйдет у Андрея Сергеевича Кончаловского в «Хрониках русской революции». Он и как режиссер, и как человек, безусловно, мне невероятно интересен.
Ну конечно. Он еще и мыслитель, помимо прочего, выдающийся. Мне кажется, сейчас есть запрос на тему исторического контента, осмысления нажитого.
Качество контента такое, что он в некой рамке. Я понимаю, что у нас так или иначе все кино проходит либо через Министерство культуры, либо через Фонд кино. Логично, что они будут запрашивать некий свой взгляд на этот материал.
Завершая наш разговор, хочу спросить про образование: как ты сейчас оцениваешь школу?
Мне кажется, что в институтах, поскольку они все театральные, не хватает буквально занятия с камерой и понимания того, как человек выглядит в кадре. А ведь это тот предмет, которому я сам до сих пор учусь. В кино очень много технического. Есть целый видеоурок, где Майкл Кейн преподает, в какой глаз смотреть. Если ты играешь уверенного — не моргай, если играешь неуверенного — моргай.
Технологию просто.
Да. Много технологии. Когда кто-то говорит меньше, еще меньше, еще меньше и создается такое ощущение, что он ничего не играет, а режиссер говорит: «Блестяще!» Мне кажется, это та школа, которой у нас не хватает. Я знаю мнение, что, если мы будем идти напрямую по системе Станиславского, тогда все будет работать. Но во время моего обучение у нас очень много было практики. Может быть, мне хотелось бы гораздо больше прямого разбора по той или иной системе.
Мне кажется, здесь, с одной стороны, есть традиция, которая прекрасна и работает. А с другой стороны, если ее не реформировать... В большинстве институтов — опять же, это сугубо мое мнение, и, может быть, я неправ — есть сильное ощущение застоя.
По поводу системы Станиславского в твоей работе. Ты в себя как бы впускаешь эту роль или ты больше как технолог?
И так и так.
И так и так работает?
Абсолютно! Где-то я понимаю, что вот здесь технически не может быть одно без другого. Это, мне кажется, похоже на работу дирижера. Дирижер и впускает музыку, и при этом технически всегда все делает четко.
Я имею в виду: остаются ли на какой-то период роли с тобой, внутри уже после завершения съемочного процесса?
Возможно, мне хотелось бы, чтобы они оставались больше. Возможно, есть у меня где-то некая моя история, которая меня не пускает к какому-то раскрытию. Может быть, это связано с перфекционизмом, который хочет сделать хорошую роль.
Травмы или переживания, которые в твоей жизни происходят, — тебе роли помогают их прорабатывать? Ты через них высвобождаешь где-то боль, где-то какую-то эмоцию, которую болью прямо не назовешь?
Я не думаю, что это процесс высвобождения. Это скорее процесс дистанцирования, возникновения некоего инсайта. Если конструкция роли совпадает с тем, что у меня внутри, я могу со стороны на это попытаться посмотреть. И тогда возникает некая перекличка. Не всегда требуется эмоциональное высвобождение. Иногда требуется вот эта фигура наблюдателя, которая видит: «А, вот какую роль я сам исполняю в своей жизни!»
Вообще, в идеале нужно стремиться к расслабленности. Это очень опасное слово почему-то у нас, потому что корень «слаб» и все такое. Но я понимаю, что все мои проблемы от напряжения. Лучшие вещи в моей жизни случаются в момент искренней какой-то действительно расслабленности. Хотелось бы дойти до этого.