Юрий Колокольников — о сказках в кино и наяву

Трифон Бебутов: Раз уж у нас целый номер про сказки, давайте поговорим про ваш к ним профессиональный интерес. Вот как раз 1 января выходит «Волшебник Изумрудного города. Дорога из желтого кирпича», первая часть трилогии о путешествии девочки Элли, ее собачки Тотошки и новых друзей. Классическая сказка такая, можно сказать, даже знаковая.

Юрий Колокольников: Интерес не только профессиональный. Моя любовь к сказкам как к жанру безмерна. И не только как к жанру — вообще как к форме существования. Вот у меня, например, есть три кота — мейн-куна. Если посмотреть на них, войти с ними в какой-то резонанс, появляется полное ощущение, что ты в сказке. Как объяснить? С возрастом начинаешь понимать, что все в той или иной степени симуляция, все – сказка, у каждого собственная. У тебя своя, у котов – своя. Современный мир вообще этому очень способствует своей виртуальностью – всеми этими нашими телефонами с новостями и бесконечными коммуникациями. Мы и так плохо понимаем, что реальность, а что — нет.

Трифон: Расстояние и время теперь работают странно, например.

Юрий: И не только они. В общем, мне кажется, что у человечества в целом сейчас такой сказочный период, оно как бы в перманентном трипе. Все эти фейки, плывущие идентичности, люди, которые раньше никогда между собой не столкнулись бы, а теперь сталкиваются, – они буквально попадают друг к другу в параллельную реальность.

Трифон: И все это live, фактически на таком непрерывном стриме. Вы чувствуете сейчас в кино тренд вот на этот сказочный эскапизм?

Юрий: Ну, кино это в целом индустрия для сказочников. Мы так или иначе создаем какие-то миры. Думаю, в этом как раз привлекательность профессии – это такое довольно детское времяпрепровождение. Как в детстве, когда ты играешь во что-то. А тут за эти игры еще и платят, и люди потом смотрят, живут этим, может быть. Кино изначально такое мифотворчество бесконечное. И чем совершеннее технологии, тем больше оно сливается с реальностью. Все превратилось в сказочную сингулярность.

Трифон: Ну, популярны и довольно социально выпуклые вещи, если смотреть, например, программу «Оскара-2024». «Бедные-несчастные», например.

Юрий: Так это тоже сказка — просто мораль в конце там социальная.

Трифон: И вот получается, что сказки нужны не только детям, но и взрослым тоже. Что-то, в чем они могут себя узнать. Тоже, на самом деле, важный момент — бывает, что вырастаешь и обнаруживаешь в сказках своего детства совершенно недетские смыслы.

Юрий: Я думаю, сказка — это и для взрослого, и для ребенка всегда в той или иной степени попытка понять, кто ты есть. Для начала она позволяет фантазии детской окружить себя вообще чем и кем угодно, начать конструировать и свой мир, свой миф, и себя в нем. Вот у меня был, например, зеленый чувак в лифте. Я про него забыл давным-давно, а сейчас вспомнил. Могу даже сказать, как он выглядел. Похож на инопланетянина, как их в журналах рисовали. Большие, длинные губы, зеленые уши. Такой добрый чувак. Он меня ждал именно в лифте, потому что в детстве мне казалось, что лифт, после того как я доезжаю до своего этажа и выхожу, идет выше — выше домов, до неба и в космос. Наверное, как-то это на меня повлияло, хотя я не могу сказать, как.

Трифон: Получается, и взрослые, и дети производят для себя сказочные образы. Российская киноиндустрия сейчас вся в сказках.

Юрий: Конечно. Вся страна — это сказочная страна. Хорошо, что с детства все живут в сказке. Ну что может быть лучше?

Трифон: Это же нужен сложный, дорогой продакшен. Вот у вас есть опыт работы в Америке, где это умеют. А насколько российская индустрия с чисто технической точки зрения способна вытянуть сказку?

Юрий: Я могу точно сказать, что у индустрии в последнее время был мощный рост. Здесь очень много людей талантливых. Это во-первых. А во-вторых, мир теперь настолько глобализирован, что не очень важно, на самом деле, где чья технология – проект может сниматься в одном месте, рисоваться в другом, обрабатываться в третьем. Конечно, есть вопрос бюджетов, но в целом все стало очень доступно и международно.

Трифон: А с точки зрения историй, сценариев? Каков наш аутентичный сказочный сюжет?

Юрий: Это сложный вопрос. У меня на него нет ответа. В Америке, например, развита культура комиксов — это их сказки. Каков наш эквивалент? Баба-яга, Колобок, Леший? Что-то можно найти, наверное.

Трифон: Снимать по классике, но закладывать в нее новые смыслы?

Юрий: На самом деле, даже не обязательно по классике. «Солнцестояние» – это, по сути, такая скандинавская сказка, «Игра в кальмара» — южнокорейская. И она вполне выстрелила на весь мир. Может быть, можно найти какие-то наши истории экспортируемые. У нас, между прочим, п*** какие сказки! Из них такой хоррор можно сделать!

Трифон: Тут еще вот какой момент — мне встречалось, например, мнение, что большое преимущество комиксов в том, что в них заранее уже вшиты базовые американские ценности, патриотические. А у нас говорят: «Ну как ты золотую адаптируешь к современности, что ей, подводников, что ли, спасать?»

Юрий: Ну, не Аквамен, да.

Трифон: А сколько вашим детям сейчас? Что они смотрят?

Юрий: 13 и 18. Старшая как раз любит хорроры. Не то чтобы прямо фанатеет от них, но для нее хоррор посмотреть – чисто по приколу. Я, например, не могу, мне страшно. А им нормально.

Трифон: А рилсы смотрят? «ТикТок»?

Юрий: Это само собой, про это я молчу.

Трифон: Любопытно, насколько рилсы повлияли на восприятие личной жизни и вообще отношений между людьми.

Юрий: «Сколько вы зарабатываете?»

Трифон: Видео с Патриков: «Сколько должен зарабатывать твой мужчина в месяц?» – «Ну, миллионов сто».

Юрий: В Нью-Йорке это тоже есть. Есть, например, чувак, который спрашивает: «Сколько ты зарабатываешь в Нью-Йорке, сколько тратишь? Покажи мне свою квартиру». Это всегда очень странный вопрос.

Трифон: Я думаю, он неприличный.

Юрий: По-моему, людям на Патриках нравится на него отвечать. Там многие уже шутят на эту тему, как я понимаю. «Я зарабатываю миллиард». Там уже постирония.

Трифон: Влияние «Беспринципных», как думаете?

Юрий: Я как-то не думал об этом, воспринимал изнутри. Но, наверное, да, когда этот сериал стал популярным, он какие-то темы в определенной степени легитимизировал. Страна у нас достаточно пуританская, а сериал такой откровенный — и в смысле денег, и вообще.

Трифон: Думаю, запрос на эту тему всегда был и будет. Зрителям всегда интересно заглянуть за кулисы такой московской, светской истории. «Содержанки», «Беспринципные» – это все сюда.

Юрий: Да, может быть, сериал и повлиял.

Трифон: Есть такая интересная гипотеза, что если раньше интеллектуального усилия требовала литература, то теперь эту нишу заняло кино. И даже сериалы, потому что в мире быстрого дофамина, быстрых рилсов можно по два часа в день проводить и не прикладывать вообще никакого усилия. Не надо следить ни за персонажами, ни за арками, ни за сюжетом. Когда Скорсезе выпустил трехчасового «Ирландца», люди в разных странах начали, не сговариваясь, его на таймкоды резать.

Юрий: Тоже как бы сериал сделали?

Трифон: Да, потому что воспринимать моментально им оказалось тяжело.

Юрий: Ну что тут скажешь — безусловно, происходит какая-то эволюция сознания. Сами придумали, сами на них подсели, сами в результате трансформировались. Вот мои дети, которые рилсы смотрят, они все-таки достаточно к нам близки. А там ведь еще следующее поколение на подходе. Как его называют – Альфа? Что будет через десять лет?

Трифон: Искусственный интеллект?

Юрий: Я в плане технологий древний бабуин, но даже я СhatGPT начал пользоваться в последнее время. Вот к интервью готовился – думаю, надо ИИ спросить, что он про сказки думает. И вообще сильно экономит.

Трифон: В кино ведь это тоже придет так или иначе. Допустим, артистов дубляжа может лишить работы. Я где-то год назад был на конференции, и там показывали отрывок из «Брата-2», где Бодров в полном липсинке, своим голосом говорит на чужом языке. Изменит же это индустрию?

Юрий: Лично я думаю, что не только индустрию, но и всю мою жизнь. Вообще все изменит. С другой стороны, это всех предыдущих технологических прорывов тоже касалось. Изобрели автомобиль – ну кто мог предположить, что дальше все будет в шоссе, фривеях? Ну, что сейчас об этом думать. Надо просто делать свое дело и пытаться работать, а там уж... Я к этому отношусь нормально. Я считаю, что даже если человеческая цивилизация в привычном виде исчезнет, жизнь все равно продолжится – в каких-то формах, в каких-то вибрациях, в каких-то частотах, волнах. Где-то что-то будет все равно.

Трифон: Это вас работа во множестве стран на такой философский лад настраивает? Я не знаю, правда, как это все теперь организовано.

Юрий: Да в общем-то как раньше. Лететь только сложнее. У меня только в этом году три западных проекта. Вообще, глобально что произошло? Самый главный технологический скачок произошел в области культурного обмена. Есть даже такой термин – glocal, когда у тебя локальное превращается сразу в глобальное. Netflix же стал глобальным, начал делать всякие сериалы на локальных рынках, и страны стали звучать во всем мире. Сериалы скандинавские, французские, индийские, корейские – тот же «Кальмар». Мы так или иначе часть этого процесса, Netflix же успел к нам зайти – сняли здесь что-то, что-то купили, что-то показывали. Это процесс слишком масштабный, его можно замедлить, но не отменить. Глобально это все равно так или иначе происходит и произойдет. Например, «Волшебник Изумрудного города», «Последний ронин» – все продается на Западе. Конечно, не в том виде, в каком могло бы продаваться раньше, но мосты уже налажены. Их невозможно сжечь.

Трифон: В Голливуде чувствуется повестка?

Юрий: Настолько, что ты на нее уже не обращаешь внимания. Сейчас уже сам заход «у вас в фильме обязательно должны быть афроамериканцы» звучит как-то странно, потому что у тебя могут там быть не только они, а вообще кто угодно. Каст стал абсолютно международным. Это, кстати, очень хорошо для моей профессии. Понятно, что я не американец, – у меня на лице написано, что я не американец. Ну, я играю европейцев, и они в последнее время все с какой-то интересной историей. Где-то русские хорошие, где-то плохие. Раньше был стереотип: Россия, русские в американском кино всегда плохие. Сейчас этого вообще нет. Все разные. У сценаристов за счет того, что все перемешалось, теперь очень большая свобода действий. И сами сценаристы теперь из разных стран – сериал про Америку могут писать люди из Израиля, из Европы, да вот хоть из Кореи. Так что в этом плане для нашей индустрии наступило классное, хорошее время.

Трифон: Часто говорят, что сейчас сценарный голод.

Юрий: Сценарный голод всегда был и будет, потому что сценарий написать – это вам не хухры-мухры. Это два года твоей жизни. Очень сложная профессия, которая требует сочетания разных качеств, талантов. Это не только нашей локальной индустрии касается. Вот год прошел, ну сколько сериалов мы отметили? Ну, три. Может, два.

Трифон: Согласен. Это не поток шедевров.

Юрий: Из фильмов – может, парочку. Это вообще 1–2 % от всего, что снимается. Зритель теперь насмотренный, его уже так просто на кривой кобыле не объедешь.

Трифон: Расскажите про «Последнего ронина». Насколько я знаю, важный для вас проект.

Юрий: Суперважный. Получилось очень крутое путешествие. Мы такое удовольствие с Максом (Макс Шишкин, режиссер «Последнего ронина». – «Правила жизни») получили от работы друг с другом! Для него это был дебют, для меня в каком-то смысле тоже — я до этого снимался в боевиках, но не в главной роли. Все происходило в степи, в Казахстане. Едешь где-то – вообще непонятно, где, — встречаешь рассветы, закаты. И я посреди этого всего реально как последний ронин, с мечом. Там постапо калипсис, прошло сто лет после ядерной войны. Жанровая история, но снятая режиссером, который пришел в кино из клипмейкерства. А вы же понимаете, клипмейкеры — это люди, которые вылизывают каждый кадр. Это эстетика, форма и все остальное.

Трифон: Жанровое кино, но при этом достаточно эстетское, получается.

Юрий: Абсолютно. Такой тягучий ритм. Получилась невероятная сказка — я имею в виду, мы сами попали в некий сказочный мир. Я все время говорил: «Вау, Макс, ну это просто... Так меня еще никто не снимал!»