На старт, внимание, Марк! Марк Эйдельштейн — о пробах в «Анору», американцах и Юре Борисове
Егор Москвитин: Привет, занятой международный актер! У тебя в телефоне отражается, сколько ты теперь в среднем спишь?
Марк Эйдельштейн: В телефоне не проверяю, но могу по синякам под глазами измерять, сколько я сплю. Точнее, по художникам по гриму, потому что иногда из самолетов я сразу еду на площадки, где мне говорят, что тональника на меня уже не хватает. А мне и не нужно: люблю, когда герои в кадре трушные, а замазанные синяки всегда видно. Да и потом, во МХАТе нам объясняли, что чем больше теней на лице, тем скульптурнее оно выглядит.
Егор: Животрепещущий вопрос. Как так вышло, что и в американской «Аноре», и в российской «Фарме» стриптизершам платят за то, чтобы они любили твоих героев. Это что-то личное?
Марк: Мне кажется, это ноосфера. Идеи живые в воздухе витают, а люди их из пространства берут и материализуют. Поэтому создатели «Фармы» и «Аноры» в одну точку попали — у них, знаешь, руки соприкоснулись. А если ты хочешь спросить, платил ли я сам когда-нибудь за секс, — никогда не платил.
Егор: Молодец. Знаю, что тебя все этим достали, но для протокола все равно нужно восстановить историю твоего попадания в фильм «Анора».
Марк: Сидим мы, значит, на первой моей смене «Сто лет тому вперед». Меня только что ввел в зажим Саша Петров.
Егор: «В зажим» — это как? Подавил своей энергией?
Марк: Ну да. Это был один из первых кадров. Я знал, что Саша Петров — великий российский актер, но не думал, что он настолько великий. Он вошел в кадр, сразу начал очень круто импровизировать, какие-то непонятные междометия издавать. А я смотрю и не понимаю, как бы на это отреагировал мой персонаж Коля Герасимов. И получается, что в кадре есть Саша Петров, который занимает все пространство, и я, который с покерфейсом на это смотрит.
А потом он говорит: «Прости, кудрявый!» Я думаю: «Блин, мне тоже надо что-то ему забавное ответить». И я не нахожусь, что ответить, и думаю: «Блин, какой я лох!» Просто полнейший лох и никчемный актер. Но я очень благодарен Саше, потому что понял, что по рельсам, которые я для себя проложил в предыдущих работах, дальше не поедешь. И мое тихое обаяние на Сашу Петрова не работает — он меня схавает. То есть Петров задал мне некоторую планку энергозатратности.
И сразу после этого мы идем, садимся в тент с тепловыми пушками, а там Юра Борисов в образе Глота греется. И невозмутимо мне говорит: «Слушай, Марк. Знаешь, кто такой Шон Бейкер? Это очень крутой американский независимый режиссер — может быть, самый крутой, который вообще есть в Америке». Я такой: «И че, ты решил просто про американских режиссеров поговорить в этот щепетильный момент?» Он говорит: «Да нет, просто он ищет пацана из России, который бы сыграл роль».
И тут я представил, что если будут пробы у какого-то американского режиссера, то, может быть, он меня утвердит и, может быть, я смогу сниматься. И мне настолько стало от этого кайфово и страшно одновременно, что я стал отнекиваться. Но Юра — мудрый человек. Он посмотрел на меня и все прочел в моих глазах. И говорит: «Марк, остановись! Я все понял. Я дам им твой контакт, они с тобой свяжутся, и ты запишешь пробы».
И они связались. А потом я записал первую видеовизитку — такое приветствие с английский языком уровня пятого класса школы. Решил: пусть лучше я вообще не потрачу сил, чем вложусь в это. Не так больно будет. И вдруг они мне ответили! И попросили записать сцену. И тут у меня сработала та же логика: «Все равно не получится, поэтому я на это слишком много времени тратить не буду». К тому же я боялся к этому подступиться. Сцена на английском, ее нужно разобрать, понять, что там происходит, а там какие-то незнакомые слова, какой-то сленг — в общем, ад. И я забил и забыл про эти пробы, потому что мы снимали «Сто лет вперед» и жизнь била ключом.
А потом они мне пишут: «Мы ждем твои пробы, у нас заканчивается кастинг, нам нужно или сегодня, или никогда». Они мне это написали в свой день, а у меня-то была ночь. Я засыпаю и думаю: «Надо утром записать». А когда просыпаюсь, понимаю, что у меня всего два часа, я не готов и мне нужна помощь. Пишу друзьям, которые знают язык. Но никто не приезжает и не помогает. Но у меня были соседи — Юра Жуков и его девушка Лиза Баль. Я попросил помочь Лизу, она как раз готовила что-то на кухне.
Но проблема в том, что это сцена после секса, где я предлагаю героине быть моей девушкой. Персонаж очень богатый, и у него должны быть какие-то дорогие шмотки, которых у меня нет. И тогда меня осенило: «А может, я буду голый?» А Лизин парень за стенкой спит. И она такая: «Может, все же в одежде?» А я такой: «Нет, это не трушно, я буду голый». А она: «Да тебя же сразу запретят в этом Голливуде». А я: «У меня все равно ничего не получится, а так хоть крутая история будет!» И Лиза согласилась, мы снимаем, делаем дубль за дублем — и вдруг заходит Юра, весь такой спросонья. И спрашивает, что за фигня. Я давай объяснять. И все это так смешно, что в итоге мы отправили дубль, в который вошла эта сценка с Юрой. А через неделю мне ответили, что я утвержден.
Егор: Ты приехал в Америку первым, а Юра Борисов вторым. У вас был какой-то айсбрейкинг между российской делегацией и американской группой? Знакомство, пьянка?
Марк: Я приехал в день рождения нашего продюсера Алекса Коко. Он удивительный продюсер и не похож на большинство людей в своей сфере. Во-первых, он очень молодой, на тот момент ему было 28 лет. Я тогда подумал: «Блин, какой прикольный, неужели это он должен меня щемить по ставке?» Но все равно в индустрии есть такая установка, что творческая сторона и продюсерская — противоположные силы. На «Аноре» Алекс полностью работал на Шона, он просто ему помогал. Тогда я еще не понимал, что так устроено независимое кино, в котором все контролирует режиссер.
Так вот, у Алекса был день рождения. Мы пошли в какой-то странный бар на Брайтон-Бич. Там была вся команда. Мне после перелета и суток без сна было очень неуютно, неловко и неприятно. И единственное, что я хорошо запомнил, — как американцы чокаются и пьют водку. Они делают это не как русские, которые опрокидывают стопочку в горло. Американцы говорят: «Чирс», делают один глоточек и ставят рюмки. Я не знал этого, не знал даже, что такое «чирс».
Егор: Но к концу путешествия ты их научил залпом пить и речи толкать?
Марк: Да, ты че, я их не просто научил тосты говорить, я даже в фильм протащил фразу «Чтоб х** стоял и деньги были» вместо этого их «чирс».
Егор: Мне показалось, что в Каннах команда «Аноры» волновалась, как отреагируют на то, что часть актеров из России. И поэтому как-то вас особо не светили. А уже когда вы там всех обаяли и ничего страшного не случилось, то вас уже решительнее включили в рекламную кампанию. Расскажи, как изменилась ваша роль в продвижении между Каннами и Северной Америкой.
Марк: После Канн нам дали паблицистов. Это люди, которые на связи: когда интервью, когда сходить на фотосессию.
Егор: Ты какие-нибудь из правил, которые тебе там придумали, нарушил? Не мог же наш человек не похулиганить на Круазетт!
Марк: Конечно! Например, на фотоколле нам сообщили, что должна быть одежда без логотипов. А у меня были с собой штаны, которые сделал мой близкий друг из Нижнего Новгорода Женя Гусев. Я подумал: «Блин, лого, конечно, похоже на adidas, но, по сути-то, это не adidas и докопаться не до чего».
Короче, я в них вышел, у меня спросили: «Простите, Марк, это adidas?» Я говорю: «Да вы че, это пять полосок, какой adidas! "Адидас"-то — три полоски, а тут пять». Они такие: «А, это фейк adidas?» Я говорю: «Нет, вы че, я что, фейки буду носить? Это просто другой бренд. Это Юджин Борис Мухамед Клозес, вы знаете?» Они такие: «Нет, что это?» Я говорю: «Это бренд, которого не существует». Они такие: «Что это значит?» Короче, в какую-то кабалу их загнал. Они такие: «Всё, ладно, давайте проходите». Было смешно.
Егор: Вы с Юрой осознали, что вы народной дипломатией занимаетесь? Он с Анджелиной Джоли фотографируется, ты — с Джесси Айзенбергом. Такая «мягкая сила» России.
Марк: Я, честно говоря, об этом не думал. Потому что, если об этом думать, фотографии должны получаться немного другого свойства. Просто общался с интересными мне людьми. Но, по сути, мы с Юрой все равно побыли дипломатами, потому что после этого, конечно, нам все говорили: «Вау, хотим в Россию приехать!»
Егор: У Шона Бейкера есть какие-нибудь ритуалы, традиции на съемках? Какие-нибудь сувениры, которые всем в конце раздают?
Марк: Да, у меня футболка есть. Там написано: With Love from Brighton Beach. Их сделали специально для фильма.
Егор: Ты следишь за всеми публикациями по «Аноре»? Тебе интересно читать, что на английском пишут?
Марк: Нет, вообще не слежу. На «Теллурайде» меня один раз привели на вечеринку. Обычно я по вечеринкам не хожу, но эту устраивали наши армянские друзья. И пока я там был, меня, наверное, раз 15 остановили и спросили про «Оскар», про номинацию фильма, про мою. Даже пару раз спросили, готовлю ли я речь. А я не понимаю, как к этому относиться, шутка это или нет, и что отвечать. Вдруг они угорают над мной? А главное, кто эти люди, которые со мной разговаривают? Потому что в «Теллурайде» не было случайных людей. Там с кем ни поговоришь, окажется какой-нибудь продюсер фильмов Пола Томаса Андерсона. Однажды со мной поговорил человек, а потом оказалось, что это Джим Джармуш. Просто у него новая прическа и фиг узнаешь.
Поэтому я решил, что моя основная жизнь здесь, в России. А параллельно есть какая-то бонусная игра, где за меня вторым джойстиком сейчас играет «Анора». Но если я буду сильно туда включен, то здесь, в основной игре, я что-нибудь потеряю. И мне нужно быть сконцентрированным.
Егор: «Анора» для моих сверстников — очень современным киноязыком сделанный ремикс очень нежных воспоминаний из детства. Сперва это ромком в духе «Красотки», потом комедия вроде «Один дома», а потом роудмуви а-ля «Успеть до полуночи» и «Самолетом, поездом, машиной». А расскажи, из каких фильмов ты сам сделан?
Марк: Первое, что приходит в голову, — это мультик «9». Я купил DVD на развале на Сенной площади в Нижнем. Увидел на обложке цифру 9 — подумал, что это почти столько же, сколько мне лет. Связь какую-то почувствовал. Начал смотреть и недосмотрел, потому что мне реально стало страшно. Там же все персонажи умирают. И вот примерно столько раз, сколько героев умерло, я и останавливал просмотр.
Потом был режиссер Леос Каракс и «Корпорация "Святые моторы"». Я вообще люблю Каракса — может, потому, что у него цветовая гамма как в «9». Я его смотрел и не понимал, что происходит: почему этот карлик переодевается в машине, почему это называется «Святые моторы»? Я вообще ничего не понимал, но мне нравились тайны. А потом, лет с 14, я стал искать на «Кинопоиске» похожие фильмы и открыл для себя Гаспара Ноэ. А затем и похожее российское кино — например, «Зимний путь». Так что я сразу проник в какие-то немножко темные материи. А из сказочного детского кино только «Гарри Поттера» люблю.
Егор: Необычный маршрут. У твоего героя в «Аноре» есть своя банда дружбанов. Если б ты сам мог сделать кастинг на эти роли, ты бы кого с собой потащил?
Марк: О, классно! Обязательно я взял бы с собой однокурсников: Мирослава Лашкевича, Егора Дрозда, Сеню Касперовича, Костю Бобкова.
Егор: Если помечтать, например, что «Анору» номинируют вместе с фильмом «Дюна-2» и вы окажетесь на одной церемонии с твоим «дальним родственником» Тимоти Шаламе. Ты к нему подойдешь? Скажешь ему что-то?
Марк: Сначала — еще до того, как была «Анора», когда меня только начали называть «русским Шаламе» — я думал, что подойду. Я тогда представлял, что когда-нибудь обязательно с ним встречусь. Но тогда все было нереально. А теперь, когда уже реально, я думаю: «А на фига мне это?» Я бы, может, хотел выстроить жизнь, чтобы он сам ко мне подошел.
Вот, например, подошел же ко мне Джесси Айзенберг. А я обожаю Джесси Айзенберга, люблю «Иллюзию обмана», «Социальную сеть». Вот есть Брэд Питт, Леонардо ДиКаприо — они все очень здоровые, целостные и какие-то нетравмированные. И они могут играть драму, но по их лицам я вижу, что они очень благополучные. И даже скорее не по лицам, а по телам, по их органике. Она у них очень гармоничная, неломаная. А Джесси Айзенберг суперломаный, неорганичный. У него странные пропорции лица, странная мимика, странные ужимки. Когда я увидел впервые Джесси Айзенберга, подумал: «О, я тоже могу быть актером». И вот этот Джесси Айзенберг из моего детства подходит ко мне и говорит: «Офигенная игра, ты очень крут!» Поэтому пусть Тимоти Шаламе сам ко мне подойдет.
Егор: По поводу возраста и темпов. Мы в 2022 году в августе встретились в Екатеринбурге на фестивале «Одна шестая», и ты сказал, что хочешь сделать короткий метр как режиссер. И уже в 2023-м ты его сделал — это «Надеждозаписывающая студия» для «Кинопоиска». Что дальше — будешь снимать полный метр?
Марк: Да, по-любому теперь буду. Благодаря «Надеждозаписывающей студии» я наконец-то понял, что на самом деле творит режиссер на площадке. Перед ним стоит очень важная метафизическая задача вести процесс вперед, держать его. А для этого нужно что? Чтобы ты всех заразил идеей, чтобы все в нее верили, чтобы все факапы, которые неизбежно случаются, превращались в преимущества этого процесса.
И я понял, что, в принципе, могу это делать. Мне чуть-чуть не хватает знаний и опыта, но я могу. Но самое важное, о чем я думал после того, как снял «Надеждозаписывающую студию», — это то, что она трушная, потому что я там говорю о том, чем живу.
А дальше возник вопрос. Вот я хочу еще что-то снять — но о чем говорить? Долгое время я чувствовал какую-то пустоту. А теперь, после всего, что со мной произошло, после опыта, который мне был подарен, я обязательно сформулирую, какой вопрос внутри меня зреет, начну писать сценарий и сниму кино.
Егор: По другим проектам очень быстро пробежимся. «Фарма» — там ты непривычно неимпульсивный, не холерик, не болтун. Твой герой Антон, во-первых, прикован к инвалидному креслу, а во-вторых, там очень много планов, где ты просто молчишь. Вот этот молчаливый, малоподвижный герой — большой вызов для тебя?
Марк: Да, я поэтому и согласился. Это большой вызов с точки зрения того, зачем это делать. Это достаточно опасная территория, потому что здоровый человек играет человека с инвалидностью. У меня в семье и вокруг семьи есть люди с инвалидностью, я с ними общался много. И вдруг осознал одну вещь: есть огромное количество фильмов вроде «А в душе я танцую» или нашего «Ненормального» — они все мотивирующие, они помогают людям с подобными болезнями подумать: пока ты живой — ты живой, ты можешь жить эту жизнь великолепно, прекрасно.
Но для меня это не работает, потому что мне все равно очень жалко героев. Я решил, что моя задача в «Фарме» — сделать так, чтобы Антона ни на каком этапе не было жалко. Чтобы здорового героя Никиты Павленко было жалко, а моего — нет. Тогда моя роль будет попадать во всех.
Егор: Рэп в сериале — это твой рэп?
Марк: Ага. На самом деле там есть композиции, которые вшиты внутрь сценария, и они писались креативным продюсером и моим другом Гришей Мильштейном: мы с седьмого класса с ним сочиняем рэп. А еще я предложил платформе немного заплатить мне, чтобы я написал к «Фарме» собственный рэп-альбом. Он вышел на стримингах, называется «Вечная искренность».
Егор: «Буратино» — второй фильм в твоей жизни по сценарию Андрея Золотарева. Можешь рассказать, почему его сценарии такие успешные? Особенно теперь, когда ты чаще стал читать сценарии из Голливуда.
Марк: Андрей Золотарев очень классно умеет воплощать в текстах жизнь. Он умеет в жизнь вплетать драматургические смыслы и очень аккуратно их зарифмовывать. Если заметил, у Андрея ничего не бывает просто так — ни в «Сто лет тому вперед», ни в «Слове пацана», ни в «Буратино». У него все диалоги очень живые. Андрей в своих сценариях сам над собой смеется. Это очень круто! Особенно в «Буратино» это видно — там постмодерн.
А вот американские сценарии, которые я сейчас читаю... Я же читал книжки по сценарному мастерству и поэтому понимаю, что будет дальше происходить. Да, я не могу чувствовать органику и жизненность этих сценариев, потому что у авторов другой менталитет. Но драматургически могу предугадывать их ходы. А вот Андрей делает так, что я эти ходы не угадываю, поэтому его интересно читать и играть.
Егор: Ты в «Буратино» играешь Артемона. Готов, что будут шутить про «Канн псу под хвост?»
Марк: Конечно, я думал об этом: какого черта я должен играть собаку? И сказал себе: «Стоп, все просто! Это компания "Водород". Я знаю, что они сделают круто и качественно. Это сказка "Буратино". Я знаю, что детям, которым сейчас по 13 и 14, этим умным, гениальным детям незачем смотреть советского "Буратино". Они не увидят в нем те базовые, важнейшие смыслы, которые закладывались авторами много лет назад. А у нас будет современная сказка с реально важными смыслами. Она будет круто сделана. И Марк, что не так с твоим эго, что ты хочешь отказаться от участия в этом большом и добром деле? Что не так?»
И тут мне становится страшно, потому что один из важнейших, мне кажется, и самых опасных для меня сейчас врагов — это мое эго. И именно сейчас главное — понять, что мне важно. А важно мне участвовать в чем-то нужном людям. И необязательно, чтобы при этом на постере было мое лицо. Если это важное дело, и оно коллективное, и я могу в нем поучаствовать, почему мне в нем не поучаствовать? Поэтому я решил: собака, значит, собака. Был бы Арлекин, Пьеро или Сверчок — я бы их играл. Главное, что это крутой сценарий, это делает крутая команда и это важное кино.
Егор: У тебя были зарубежные пробы после премьеры «Аноры»?
Марк: Были. Но такого, чтобы я во что-то влюбился, еще не было. В «Анору» влюбился сразу.
Егор: Мне запомнилось, что, когда тебе Юра рассказал про «Анору», у тебя было убеждение, что ничего не получится. А вот теперь, когда получилось и ты понял, какой мир перед тобой открылся, у тебя есть страх, что он схлопнется? Что приключение недолго продлится?
Марк: Есть очень хороший мультик Adventure Time. Я смотрел его в детстве. И в нем есть одна сцена, которую я запомнил на всю жизнь. Герой говорит: «Знаешь, может быть, наша с тобой дружба подходит к концу, может быть, дальше касательно нас с тобой вообще ничего не будет, но я должен тебе сказать важную вещь. Когда приключения начались, они уже никогда не заканчиваются, поэтому увидимся в следующей истории». В меня это так попало. Приключения начались, а значит, они никогда не закончатся.
Егор: Вот поэтому тебе и нужно самому снимать кино.
Арт-директор и фотограф: Александр Калинин