«Если коммерции нет, это уже музей, а не бренд»: интервью с Галиной Юдашкиной

Трифон Бебутов: Давайте начнем прямо с детства. В какой атмосфере вы росли? Как вы это воспринимали?

Галина Юдашкина: Когда ты ребенок, ты не замечаешь этого всего. Уже позднее тебя спрашивают: «Ты росла с такими людьми. Как это было?» Да никак, на самом деле. Ну пришли в гости друзья родителей – у нас всегда были застолья. Я родилась в 1990-м, это был бум посиделок дома, не в ресторанах, как сейчас. Было весело и шумно. Поэтому детство мое прошло в таком веселом сумбуре.

Трифон: С кем вы общались?

Галина: К нам приходили все, кто сейчас на эстраде.

Трифон: Как ощущалась эта жизнь – коллекции, показы?

Галина: Было ощущение, что ты все время на показе или каком-то шоу. Мы всегда были за кулисами. Я все время находилась между моделями, съемками, поездками. Париж, Милан – родители часто брали меня с собой. Но не всегда. Иногда были рабочие поездки, им было просто не до меня.

Трифон: Сколько вам было лет, когда вы впервые попали на показ отца?

Галина: Мама говорила, мне было пять, когда мы поехали в Париж. Это был один из первых папиных показов. Я даже оказалась на подиуме, в конце модель вынесла меня на руках.

Трифон: Какие были ощущения?

Галина: Для меня, наверное, самое главное – что мне специально сшили платье для показа. То есть не одно из тех, что у тебя дома висят в гардеробе, а специально сшитое. Мама еще сделала мне классный кудрявый парик. Я чувствовала: ну все, это мое.

Трифон: Когда вы впервые задумались, кем хотите стать? И какой была эта мечта?

Галина: Мама говорила, что в раннем возрасте я мечтала стать мухой. Я не знаю почему. У меня даже были золотые сережки с мухами. Мама говорила: «Ну она же такая грязная, садится на все», а я отвечала: «Это моя мечта, я буду мухой». Конечно, потом прошло. И уже позднее я понимала, что буду в семейном бизнесе. Знала, что мне придется продолжать это дело, – больше некому. Это огромная ответственность.

Трифон: Перед тем как взять на себя ответственность, нужно же встроиться в процесс. Как это происходило?

Галина: На самом деле папа не хотел, чтобы я сразу оказалась в семейном бизнесе. Наоборот. Он говорил: «Ну попробуй раскрыть себя где-нибудь в другом месте. Посмотришь, что будет. Ко мне ты всегда можешь вернуться». Так, в принципе, и случилось. В детстве и во время учебы в институте я была внутри бренда, но вместе с тем далеко от него.

Трифон: Но такие вещи, как профессиональные ценности, взгляд на индустрию и бренд, – что вам об этом рассказывали?

Галина: Когда ты растешь в этой индустрии, ты все равно какие-то вещи схватываешь. У меня уже была насмотренность. Понятно, что переучиваться, например, на дизайнера я бы уже не пошла. Не тот возраст. Но какие-то понятия пришли с опытом. И это очень помогло.

Трифон: Насколько я понимаю, Валентин Абрамович разбирался в бизнесе не меньше, чем в дизайне. Может, он что-то рассказывал об этом, советовал, делился ожиданиями?

Галина: Мы с ним немного разные в этом плане. Я похожа на папу по характеру. Но наши взгляды на бизнес абсолютно разные. Я смотрю на бренд так: да, он должен быть творческим, должен предлагать кутюр, который сложно повторить. Но в то же время он должен быть коммерческим. Потому что, если коммерции нет, это уже музей, а не бренд. Папе, как человеку творческому, это было сложно признавать. Многие созданные им модели он потом не разрешал продавать – и они до сих пор хранятся у нас в архивах.

Папа всегда больше занимался творчеством, идеей. Я больше занималась бизнесом. Я знала, что у нас не только кутюрная линия, есть еще линия pret-a-porter, которую тоже нужно продавать. Это то, чем мы заполняли наш бутик, показывали в Париже. Хотя какое-то время я уговаривала папу перейти к кутюру в Париже. Я говорила ему: «Это наше, это твое, ты сможешь больше раскрыться». И вот он все думал-думал, а потом случился ковид. И стало не до того.

Трифон: Расскажите про ваших клиентов. С кем регулярно работал Валентин Абрамович и бренд?

Галина: Конечно, пул людей поменялся со временем – бренду 35 лет, все изменилось. Если раньше мы работали с аудиторией от 40 лет и выше, то сейчас – от 30 лет.

Трифон: Я даже не столько про текущий контекст, сколько про ваши воспоминания. С кем работал бренд – из политиков, артистов, звезд.

Галина: Даже сложно сказать, потому что мы со многими работали. Сейчас я начала разбирать папины архивы дома: у нас были и спортсмены, и политики, и шоу-бизнес, и клиенты, которых я уже не знаю. Многие вещи просто хранятся дома в папках, подписанных годом создания. И это впечатляет.

Трифон: Как вы думаете, в какой момент аудитория действительно заинтересовалась российскими брендами? В том числе из люксового сегмента.

Галина: Мне кажется, как раз когда папа только начинал. Этот всплеск оваций в Париже зеркально отразился на всей России. В то время у нас были огромные очереди на кутюр. Мы продавали по четыре-шесть платьев в день. У наших менеджеров были такие продажи, каких не было ни у кого. Мы были практически единственным российским брендом, который шил сложные модели. Сейчас все, конечно, поменялось. Выросла конкуренция, появилось больше насмотренности. Много социальных сетей, которые тебя буквально съедают. А раньше ты показался в газете – и все, ты номер один.

Трифон: Вы говорили о зарубежных поездках. И я знаю, что Валентин Абрамович не пропускал ни одной Недели моды. Расскажите, как его воспринимали западные коллеги?

Галина: На Западе папу очень любили. Когда его не стало, об этом написали многие иностранные СМИ. Огромное количество. Я была удивлена. Писали в Америке, во Франции, в Италии, в Японии. Это значит, его ценили, за ним следили, видели все наши шоу. И даже сегодня я встречаю людей в Париже, которые говорят мне: «Да, мы знаем ваш бренд».

Трифон: Он дружил с кем-то из западных дизайнеров?

Галина: Ну в первую очередь с Пьером Карденом, конечно. Он папу и привез в Париж. Карден был в России, и Слава Зайцев познакомил его с папой. «Посмотри, какой классный российский модельер». И Кардену так понравилось, что он потом и продвигал наш бренд в Париже. Папа всегда был близок с Демной Гвасалией, и с Гурамом мы всегда общались. Он со многими поддерживал связь, даже с конкурентами.

Трифон: А какие были отношения с Зайцевым? Я знаю, Валентин стажировался у него.

Галина: Зайцев был папиным учителем. В Советском Союзе не было индустрии моды как таковой. И Слава Зайцев тогда был своеобразным идолом. Он многому научил папу.

Трифон: Мы чуть раньше говорили о наследии, ответственности за семейное дело. В какой момент эта ответственность на вас легла?

Галина: Это получилось спонтанно. Никто не планировал. Папа заболел, и я поняла, что нужно вникать в дела бренда. Интересоваться не только тем, чем я уже занималась, – например, кастингами или съемками. Нужно было погружаться в другие процессы нашего дома моды. Конечно, у нас большой бренд. У него богатая история. В прошлом году был юбилей – 35 лет. У нас огромные архивы. И это наследие тяжело нести. Но меня поддерживают муж и мама.

Трифон: Давайте чуть подробнее поговорим о том, какие у вас были отношения с отцом. Валентин Абрамович был человек невероятно занятой, наверное, по-своему сложный – как любой творческий человек. Как складывались его отношения с вами? Как с ребенком, как с другом.

Галина: Он, конечно, очень меня любил, потому что я единственная дочь в семье. Все внимание было приковано ко мне. Но при этом меня не баловали, как многие думают. Мне все разрешали, но вместе с этим держали в строгости. Папа понимал, что я не дизайнер. Как любой родитель, он видел в своем ребенке сильные и слабые стороны. И он знал, что я не смогу продолжать его дело именно как художник. Поэтому он на меня не давил, не отправлял на ка­кие-то специальные курсы рисования. Не было разговоров вроде «ты обязана». Папа в общении был не всегда легким. Чтобы что-то попросить, или узнать, или посоветоваться, нужно было найти правильный день. Иначе все в штыки воспринималось, как бывает у творческих людей. Мы знали подход. Я всегда мужа к нему отправляла. На моего мужа папа никогда не кричал.

Трифон: Каким вам запомнилось детство? Несмотря на свою занятость он же находил для вас время?

Галина: Было много рабочих поездок. Иногда родителей не было по вечерам – то какие-то мероприятия, где обязательно нужно появиться, то рабочие встречи. Но когда мы все-таки собирались, мы были обычной семьей. Не говорили о работе, вместе смотрели фильмы, пили чай, общались. Такими же были и семейные поездки. Я даже могла приехать к папе на работу, заходила в его кабинет, и мы просто разговаривали. Мы всегда вместе прогуливались у нашего дома за городом. Он любил погулять. Там красивый сад, который они растили вместе с мамой. На выходных мы всегда вместе завтракали, обедали, ужинали.

Трифон: Есть ли какие-то семейные традиции, которые остались от папы и которые хочется сохранить?

Галина: Нашей главной традицией было то, что мы всегда вместе. И на работе, и дома – везде были семьей. Многие спрашивают: «А ваши дети помнят дедушку? Понимают, кем он был?» Мы всегда стараемся детям рассказывать о дедушке, о деле его жизни. Я приводила детей сюда, в Вознесенский переулок, показывала папины архивы. Чтобы они тоже знали, чем наша семья известна и чем мы занимаемся. Стараюсь заложить какое-то понимание того, что нужно продолжать семейную традицию. Поэтому дети, конечно, знают. Они еще маленькие и еще не все понимают о жизни и смерти. Но знают, что их дед был выдающимся человеком.

Трифон: Мой последний вопрос как раз будет про особняк в Вознесенском. Туда можно прийти?

Галина: Папа потратил 13 лет, чтобы восстановить этот особняк. Для него это тоже любимое детище. Мы смотрели старые эскизы, как он должен выглядеть. Никакого новостроя здесь нет, все бережно отреставрировано. Даже паркет такой же, как был, лепнина, роспись на потолке – все восстановлено. Он очень любил это место. Даже офис себе сделал здесь, хотя больше времени проводил на Кутузовском, потому что там клиентам было удобнее. Сейчас мы хотим особняк немного переформатировать, сделать здесь кафе-ресторан, веранду, закрытый клуб. Все думают, что особняк в Вознесенском – это закрытое, недоступное место. На самом деле мы всегда рады посетителям. Надо просто позвонить в звоночек – и ты попадешь внутрь.